- До свидания, – холодно прилетело мне в спину.

Я ничего никому не сказала. Я была уверена, что снова окажусь виновата, теперь уже за прежние грехи. За то, что вывела из себя педагога. За наказание, которое она для меня придумала. Еще за что-нибудь за компанию. А если еще и справку получу вместо аттестата… Родители меня точно убьют. Кому все это рассказать, у кого просить помощи? И в чем? Кто мог мне помочь?!

Так я и доучивалась последние полтора месяца: все предметы – как предметы, уроки – как уроки, подготовка к выпускным экзаменам – как у всех. А самое главное – уроки специальности, - через… нетривиально, короче. Я приходила в класс, ставила ноты на пюпитр, настраивала скрипку… Гаммы, пьесы, Концерт. Медленно и в темпе, по частям и целиком. Точно так, как это делала дома. Еванкова по-прежнему ничего не говорила, кроме «Здравствуй!» и «До свидания!», но исправно отмечала даты уроков в дневнике и расписывалась. И на том спасибо, по крайней мере, у родителей по этому поводу вопросов не возникало.

Единственное, что мне помогало хоть как-то понимать, в том ли направлении я двигаюсь, так это уроки с аккомпаниатором. К счастью, в расписании они стояли в те дни, когда Еванкова преподавала в первую смену, и мы никак с ней не пересекались. Все подсказки-поправки, которые я получила в то время, исходили от концертмейстера. Из некоторых фраз я сделала вывод, что она не в курсе наших с Еванковой проблем, поэтому приходила на эти уроки, как ни в чем не бывало. Как-то раз, после особенно удачной репетиции, я упросила концертмейстера сыграть со мной «Лебедя». Хоть разок, ведь я так по нём соскучилась. Добрая женщина согласилась, и мы уже были где-то в середине, когда в кабинет ворвалась Надежда Ивановна. Её не должно было быть в школе в это время, и бог весть, как она там оказалась.

- Я запретила тебе репетировать эту пьесу! – орала она, внезапно забыв, что давно со мной не разговаривает. – И Вас, Ольга Петровна, я тоже предупреждала, но Вам наплевать! Я поставлю вопрос на педсовете! Возмутительно!!! – и, хлопнув дверью так, что задрожали хлипкие стены старого барака, утопала по коридору в сторону учительской.

- Аня… Что происходит? – дрожащим голосом спросила Ольга Петровна. – Почему Надежда Ивановна так… кричала?!

Я сама испугалась до дрожи в коленках, что и меня застукали, и концертмейстера подвела; что-то сумбурно наврала, дескать – пустяки, не обращайте внимания, и, поскольку урок закончился, быстро ретировалась.

Домой я почти бежала, будто за мной гнались. Слёзы душили, и чтобы не разреветься при всём честном народе, я бормотала в такт шагам:

- Сама ты лебедь! В перьях! Лебедь, блин! Дохлая!!!

12.

Список с очередью висел на доске объявлений, да мы его и так уже наизусть знали. Школа маленькая, выпускников – по пальцам пересчитать, поэтому экзамен сделали общим. Мы подпирали стенки коридора у Актового зала; и не сиделось, и не стоялось толком, и, тем более, невозможно было уйти и ждать в каком-нибудь кабинете, хотя найти там зазевавшегося экзаменующегося – плёвое дело. Очередной «отстрелявшийся» с ошалевшим видом вываливался из дверей, ведущих на сцену, и его тут же обступали, ревниво выспрашивая:

- Ну, как? Сбивался?

- Ошибки были?

- Какое у твоего препода лицо было – злое или доброе? Как? Не обратил внимание?! Да ты что, надо было смотреть, сразу понятно тогда, сдал или провалился!

Ну и все в таком же духе – ни о чем. Все волновались, и те, кто уже, и те, кому только предстояло. Первые – от того, что уже ничего не поправить, вторые - от мучительного ожидания.

Моя очередь была примерно в середине, и мне даже почти удалось настроиться на философский лад: по сути, наплевать, как я сдам: один хрен – справку получать. И тут в наши ряды вклинилась «группа поддержки» в лице одной из молодых преподавательниц. Проработала она всего год, своих выпускников пока не имела, поэтому, отсидев в зале ради приличия толику времени, вышла покурить без намерения вернуться обратно, ибо сумочку и плащ прихватила с собой. Мадмуазель рост имела высокий, кудри – пергидрольные, лицо – вытянутое и в целом напоминала гигантскую овцу, и внешностью и, пардон, мозгами.

- Ну что, трясетесь? – панибратски обратилась она ко всем и ни к кому конкретно. – Да ладно, чего там, все равно все сдадите. Зато потом – воля! Она подмигнула. – Никогда такого не было, чтобы до выпускного доучиться – и не сдать! Хотя…

- А я – сдала? – кинулась к ней маленькая домристка, сообразив, что вот оно – счастье и кладезь информации.

- А я? И я? Я только что играла! – спохватились остальные.

- Не сдавших пока не было, успокойтесь, и даже «тройка» всего одна, у Вани.

Ваня счастливо зажмурился и выдохнул:

- Да мне и трояка хватит, главное, что сдал!

Училка сделала таинственное лицо:

- А вот что я узнала… Идите сюда, в тамбур – расскажу! - отступила на шаг и прижала палец к губам. – Только – тсс! Я вам ничего не говорила. Представляете, какая-то дурочка с преподавателем поскандалила и теперь ей вместо аттестата справка светит. Я толком не поняла, кто это, но вся комиссия переругалась из-за нее. Говорят - не сдаст она экзамен ни за что. Все сдадут, кроме нее. Вот дурра-а-а!.. Ну да кто ей виноват, головой надо было думать!

Толпа принялась строить догадки, кто бы это мог быть, а меня словно водой холодной окатили. Так вот, значит, как. И то, что я сама занималась перед экзаменом – псу под хвост. Значит, играла плохо, а Еванкова слушала и не поправляла. Специально, чтобы я провалилась.

Внезапно я поняла, что мне совсем не безразлично, сдам я или нет, справку получу или аттестат. И так муторно стало – словами не передать.

Меня все еще трясло, когда секретарь назвала мою фамилию и вызвала на сцену. На ватных ногах я поднялась по трем несчастным ступенькам. Посмотрела в зал, где за длинным столом сидела экзаменационная комиссия. Лиц ничьих было не разобрать – все как в тумане. Только секретарь поставленным голосом объявила программу и села на место.

А я начала играть. Полностью на автомате – совершенно не думая ни о нотах, ни о пальцах. В голове вертелись обидные слова, которые я только что услышала, и прыгали обрывки воспоминаний, постепенно складываясь в картинку гнусного предательства.

Я сбивалась и забывала целые куски на ровном месте. Не попадала в аккомпанемент и видела лишь силуэты за столом, склонявшиеся друг к другу, видимо, о чем-то шепчась. Я пыталась. Пыталась взять себя в руки и сосредоточиться, но чем больше старалась, тем хуже получалось. Наконец осознала, что уже доигрываю заключительную часть Концерта, поняла, что терять больше нечего и продлевать мучения тоже не стоит. Поэтому в произвольно ускоренном темпе допиликала каденцию раньше концертмейстера, поклонилась и в гробовой тишине вышла из зала.

Смутно помню, как сидела потом на лавочке у входа, под майским солнышком, и тряслась в диком ознобе. Как ни на кого не глядя, поднялась в шеренге выпускников на сцену для оглашения оценок, услышала: «Носова – два!» и четко увидела, наконец, торжествующую Еванкову. У меня и сейчас, когда пишу эти строки, горит лицо и леденеют пальцы – как тогда. Мне до сих пор не понятно, что за радость – преподавателю победить ученика таким вот путем. И до сих пор горько, хотя прошло много лет…

Потом я переждала суету всеобщих сборов в каком-то кабинете, и потихоньку принялась собирать свои вещи. В школе стало совсем тихо. Разбежались выпускники, процокала мимо окна Еванкова. Опять в свою сберкассу отправилась или в магазин. Я медленно приходила в себя и наконец-то ощущала, как на смену мандражу приходит спокойствие. Нет, не такое, конечно, когда все хорошо и тревожиться не о чем, нет. Мне стало, скорее, безразлично, будто все это не со мной и не сейчас, и не здесь вовсе происходит. Ну и ладно. Какая теперь разница? Ну, выпорют дома – впервые, что ли? Накажут – тоже привыкла. Зато каникулы скоро, и с музыкалкой покончено навсегда. В десятом классе доучусь как все нормальные люди, без второй музыкальной смены и занятий дома. Уроки, как у всех, помощь маме, дача… и всё! Времени свободного – вагон! Наконец-то нагуляюсь, и на дискотеки похожу, и…

- Аня, ты еще здесь? – в класс заглянула Людмила Петровна. – Хорошо, что еще не ушла. А я ищу тебя, ищу…

- Зачем? – буркнула я, искренне не понимая, что ей ТЕПЕРЬ могло от меня понадобиться.

- Да вот знаешь… Попросить тебя пришла. От всего нашего педагогического коллектива…

Я уставилась на нее, как баран на новые ворота. Что-то странное она такое говорила – или я ничего уже не соображаю?

- Мы все ждали твоего выступления, а произошло… Ну, то, что произошло. Никто ничего не понял. Наверное, случилось что-то, раз ты так… сыграла. Но мы же знаем, как ты на самом деле умеешь. И вот… Хотели тебя попросить, чтобы ты еще раз исполнила свою программу. Ты же нам не откажешь? На прощание? Тем более, хуже никому от этого не станет. – Людмила Петровна ворковала над ухом, а я, как под гипнозом, уже вынимала скрипку из футляра и разворачивала фланель. – Вот и хорошо, вот и умница! Все тебя ждут, никто никуда не ушел - хотят тебя услышать! Пойдем!

Я хотела было сказать, что видела, как Еванкова ушла, Но Людмила Петровна уже мягко втолкнула меня в зал и закрыла дверь. И правда - приемная комиссия сидит снова за столом, все смотрят на меня и по-доброму улыбаются.

- А Надежда Ивановна где? – тупила я.

- Надежда Ивановна ушла, у нее дела срочные дома, но мы и без нее справимся, не так ли? – и все согласно закивали: - Давай, Анечка, доставь нам удовольствие!

У меня от неожиданности защипало в носу, и так захотелось, так сильно захотелось не разочаровать и их, и Людмилу Петровну… На сцене за роялем уже сидела моя концертмейстер и махала рукой, мол, поднимайся скорее! Недолго думая, я объявила: «Концерт!» и шагнула на сцену.