ПРОЛОГ

Рэксбун, кровный сын Элтэмэра, с закрытыми глазами мог завязать виндзорский узел на шелковом галстуке.

Этот навык он оттачивал не целенаправленно, скорее причина в обстоятельствах его жизни. Аналогично он хорошо разбирался в винах Domaine Coche–Dury[1], пьесах Шекспира и часах от «Одемар Пиге»[2]. Не знал, как и где он выучился этому, но он мог отличить картину Джона Фредерика Кенсетта[3] от Фредерика Эдвина Черча[4]. Знал, когда «Ролл–Ройс» приобрел «Бентли» (ноябрь 1931 года). Когда произошло их расщепление (31 декабря 2002 года). Как вести даму в вальсе. Где купить лучший костюм на Сэвил Роу[5].

В «Henry Poole & Co» – ответ на последний вопрос.

– Черт.

Он развязал узел у поднятого воротника своей рубашки, украшенной монограммами, и попытался снова завязать его. Наверное, с повязкой на глазах вышло бы лучше. Его глаза, очевидно, не справляются с задачей.

И на этой ноте, он опустил веки.

Проблема в том, что руки вспотели, а дыхание застревало в горле. Поэтому от удавки на шее, пусть и из лучшего шелка от «Эрмес», голова кружилась еще сильнее.

Дело в эмоциях. И это не удивительно.

Для членов Глимеры, аристократической верхушки вампирской расы, существовало всего две допустимых эмоции. Ты либо проявляешь умеренное одобрение, либо снисходительное, с–приподнятой–бровью презрение.

Не охренеть бы от вариантов. Словно выбираешь между восковой фигуркой и пластмассовым манекеном.

И ладно, когда на самом деле расстраиваешься из–за кого–нибудь или чего–нибудь… например, когда газонокосильщик неаккуратно подстриг твой плющ или на твою гребаную ногу уронили пианино («Стейнвэй»[6], разумеется)… тогда позволительно холодным тоном отпустить комментарий в сторону вышеупомянутого садовника или владельца концертного рояля, настолько категоричный, что им сразу захочется совершить самоубийство и отдать тем самым долг обществу.

Ни один из вариантов не применим к нему сейчас. Да и никогда не был.

Бун рывком подтянул узел к шее, а потом плавно дернул вниз два хвоста и открыл глаза.

Недурно. Вот неожиданность. Он справился.

Опустив воротник, он снял пошитый на заказ пиджак с напольной вешалки из красного дерева, накинул на плечи добротную ткань и закончил свой портновский ритуал, затолкав кораллово–голубой платок в нагрудный карман.

– Пора идти, – сказал он своему отражению.

Но он не отошел от зеркала. Смотря в зеркальное полотно в полный рост, он не узнавал темноволосого мужчину, что смотрел на него. Ни классические черты лица, столь характерные для аристократов. Ни широкую грудь, им не свойственную. Длинные ноги, увитые венами руки.

Предполагается, что ты должен четко видеть себя. Особенно когда стоишь в гардеробной своей спальни в собственном доме, с включенным светом и без каких–либо отвлекающих факторов.

Что тревожило сильнее: если окинуть взглядом каждую деталь его образа, он мог вспомнить до мельчайших подробностей все обстоятельства приобретения. Кто пошил рубашку, брюки и пиджак, как он выбрал их, когда их ушили по размеру. То же было верно и для вещей позади него, длинные ряды костюмов на медных плечиках, упорядоченные по цвету и сезону, цветные рубашки, сгруппированные как косяк рыбешек, марширующий строй начищенных до блеска, выполненных на заказ строгих туфель… каждый предмет гардероба он выбирал собственноручно.

И где он среди этого завидного гардероба?

Зная, что он не получит ответ на этот вопрос, Бун вышел из гардероба и пересек спальню и гостиную. Оказавшись в коридоре, он миновал цветы в вазах, стоявшие на полукруглых столах, ряды картин маслом и дальше – закрытую дверь в бывшие покои своей мамэн. Насколько ему было известно, в комнаты никто не заходил с момента ее смерти, замок на ее двери закрыли навечно.

Но дело не в безутешной скорби его отца.

Просто вопрос закрыли и отправили на полку. Спустя какие–то полгода в дом привели новую шеллан, словно купленную картину, со всеми правами и причитающимися привилегиями. И в том числе правом называться его мамэн.

Тот факт, что женщина не выполняла эту роль, даже роль мачехи, никогда не принимался в расчет, как и страдания Буна от потери своей матери. С другой стороны, Элтэмэр совсем не допускал проявления добрых чувств, в том числе по отношению к своей новой супруге. После свадебной церемонии Бун видел их вместе только на общественных мероприятиях.

Женщину подобная холодность нисколько не расстраивала. На самом деле, она испытывала по отношению к своему супругу столько же восторга, сколько Элтэмэр к ней, но, судя по постоянным доставкам от «Шанель», «Диор» и «Эрмес», сделка наполняла ее гардероб.

Ее покои располагались следом за комнатами его мамэн. А если и она отправится в Забвение? Бун мог поспорить, что одну из этих двух комнат вычистят, редекорируют и передадут во владение очередной женщины. Так же выбрасываешь дохлые батарейки, заменяя их на новые, словно какой–то части этого дома и жизни отца требуется компонент под названием «шеллан»… слава Богу, его легко заказать на «Амазон», когда старый придет в негодность.

Подумав о том, кто ждал его на первом этаже, Бун решил, что не стоит так поспешно судить других.

В этот момент он достиг покоев отца.

Буна никогда не пускали туда, поэтому дать оценку декору он не мог. Но он готов был поставить две третьих своей печени и одну почку, что там царил строгий порядок, и все было в темно–синем цвете.

Элтэмэр, наверное, появился на свет в темно–синем спортивном пиджаке и серой фланелевой рубашке с галстуком.

Когда Бун дошел до изогнутой лестницы, раздался тихий скрип под красной ковровой дорожкой из плюша, до боли знакомый, он не мог представить, что можно жить где–то не здесь. Его дом… дом его отца… не был радостным местом, но, как и с постоянным контролем за тем, чтобы все соответствовало хорошему вкусу, и навязчивой нуждой поступать правильно, он не знал иной жизни, подобные ограничители въелись ему в подкорку.

Нежеланные, но неотвратимые.

Как и брак по договоренности, к которому его склоняют.

Спустившись на первый этаж, он направился к гостиной, расположенной справа. Где за закрытыми дверьми его ждала женщина.

– Я могу вам чем–то помочь.

Бун остановился. Эти слова, если он верно расслышал, предполагали вопрос. Тон и отношение звучали как оскорбление.

Он развернулся. Дворецкий Марквист был не додженом, а вампиром–гражданским. Не считая его не типичного происхождения, в остальном он полностью соответствовал стандарту управляющего большим поместьем: одетый в униформу как из Букингемского дворца, с седыми волосами, зализанными гелем, подозрительным прищуром глаз и верхней губой настолько жесткой, что она наверняка резала тебя с каждым словом, вылетающим из этого рта.

Парень также отличался сверхъестественной способностью появляться не в том месте и не в то время.

Бун поправил узел на галстуке.

– Ко мне пришли гости.

– Да. Именно я впустил ее и сообщил вам об этом.

Бун уверенно встретил направленный в его сторону взгляд.

– И?

– Ваш отец отсутствует.

– Я в курсе.

– Вы будете с ней наедине.

– Мы будем в комнате для приема гостей с камерами по периметру. И, я уверен, ты изучишь все записи. Едва ли мы будем наедине.

– Я позвоню вашему отцу.

– Как и всегда.

Бун повернулся к мужчине спиной и собрался войти в гостиную. Но когда руки накрыли медные ручки, он не смог сдвинуться с места. Тем временем сзади послышалось злое пыхтенье, а потом Марквист, стуча подошвой по начищенному полу, словно высекая проклятья, демонстративно удалился во владения тряпок, сервировки столов и злобных взглядов. Бун медлил не из–за дворецкого, но это помогло избавиться от Марквиста.

– Дерьмо, – прошептал он.

Тело отказывалось двигаться, Бог его знает, почему. Вариантов достаточно. В итоге, он закрыл глаза, чтобы сделать глубокий вдох, и это помогло. Как и в случае с галстуком, без визуальной составляющей он смог собраться с духом.

Открывая двойные двери, он также открыл глаза.

Женщина стояла спиной к нему, перед окном высотой от пола до потолка, выходившим на переднюю лужайку, каскад малиновых штор из дамаста подчеркивали ее белокурые волосы и черно–розовый костюм от «Шанель». Отражение ее печального лица на стеклянном полотне напоминало портрет леди из прошлых веков, отстраненная, праведная, являющая собой образ женщины, которую невозможно встретить в наше время.

Рошель, урожденная дочь Ардэма, оглянулась через плечо, когда Бун закрыл за собой двери… и, встретив ее взгляд, он все понял.

Его накрыло облегчение.

– Бун, – произнесла она хрипло.

Он, казалось, впервые за последний месяц свободно вздохнул.

– Все хорошо. Я знаю, почему ты пришла.

– Знаешь?

– Когда ты позвонила мне напрямую, вместо того чтобы связаться по официальным каналам, я понял, что ты захочешь расторгнуть помолвку. И, как я сказал, все хорошо.

Она казалась удивленной, словно ожидала, что придется объясняться. Словно предполагала трудный разговор. Готовилась к его гневу и возмущению.

– Нет… не хорошо.

– Да. Иди сюда.

Когда он протянул руку, Рошель подошла к нему, но их ладони не соприкоснулись. Он предусмотрительно опустил руку до того, как она приблизилась, и увлек ее к дивану, просто указав на него. Когда они оба устроились на мягком сидении, в его голове мелькнула мысль, что они оба напоминают картонные копии своих родителей. Хотя их превращение состоялось всего пятьдесят лет назад, они с Рошель одевались и вели себя как трехсот–четырехсот летние вампиры: костюмы и туфли, скромные украшения для нее, карманные платки – для него. Идеальные манеры.

Умом он понимал, что это – не нормально. В этом нет ничего нормального, и речь даже не о договорном браке. В этом доме, в его роду не было ничего нормального, и внезапно его охватил гнев при мысли, что он собирался согласиться на пожизненный, нежеланный брак.