Все было странно и абсурдно. Первый позыв в туалет. Первые спазмы голода. Мытье тела, головы, расчесывание спутанных волос, боль от уколов. А еще я спала! Я никогда не спала в своей жизни, только уходила в небытие. И мне снятся сны! Это так интересно, просыпаться утром, с первыми лучами солнца. Наслаждаться гладкостью простыней, которые скользят по коже, запахом мыла, зубной пасты. Вкусом апельсина на завтрак.

Я родилась заново. И пусть изучала жизнь людей более четырех сотен лет, многое от меня ускользнуло. Нужно было учиться есть, пить, ходить в туалет, мыться. Столько разнообразных действий, которым учат в детстве и которые сопровождают человека в его жизни. Мне было немного проще — я наблюдала за многими вещами и знала, что они означают. Удивительно так же то, что больше всего я почерпнула из жизни в борделе. Там бытовые обыденные вещи происходили на моих глазах — мытье, макияж, одевание — раздевание, штопка, глажка и еще сотни разнообразных действий. Лицеприятных и не очень. Я даже видела, как вправляют вывихи и лечат порезы. И, увы, бьют и насилуют.

Разговаривать я научилась очень быстро. Одну ночь потренировалась со звуками, которые могло издавать горло, и легко принялась складывать слова, а потом и предложения.

Анна и Джон Симпсоны приехали в Испанию из Америки. Они купили небольшую виллу на побережье Средиземного моря. Их дети и внуки выросли, денег было достаточно, да и старость лучше коротать в теплом благодатном климате, чем в холодной Миннесоте. Анне было семьдесят четыре, а ее мужу семьдесят пять. Мы общались на испанском, но и английский я немного знала, так как провисела семьдесят пять лет в национальной портретной галерее в Лондоне, пока меня не обменяли на один из портретов кисти Франсуа Жерара. Мне очень повезло, что Симпсоны гуляя в тот вечер, зашли чуть дальше, чем обычно, и нашли меня на мокром песке.

После обеда сняли бинты. Я не слишком переживала за внешность. Пока она существовала отдельно от меня самой. Лицо, как лицо. Уродство и красота понятия относительные, мне ли этого не знать? В музеях я видела странные картины с перекошенными лицами и ими восхищались даже больше, чем мной. А вот Анна очень беспокоилась, чтобы царапины не оставили следов.

— Отлично, — произнес доктор, снимая последнюю повязку, пристально рассматривая мою кожу, — никаких повреждений.

— Ты настоящая красавица, Лаура, — восхищенно воскликнула Анна, подходя ближе и протягивая зеркало.

Доктор одобрительно прищелкнул языком. Я смотрела на свое отражение и думала: «Теперь мне с этим лицом жить. С лицом древней нарисованной аристократки».

— Завтра утром приедет гипнолог, — добавил доктор немного смущенно, — мы вызвали его из Мадрида.

Врачи решили оставить меня еще на один день. В общем и целом я была полностью здорова и готова покинуть госпиталь. Полиция выдала временные документы. Симпсоны взяли на поруки и сказали, что я буду жить у них. До тех пор, пока не найдутся родственники. В ответ на это оптимистическое заявление я только хмыкнула. Тогда мне придется жить у них вечно.

Наступило утро. Я на костылях поковыляла к раковине. Умылась, почистила зубы. Сделала обязательную зарядку, с трудом, но переоделась в то, что мне принесла вчера Анна — летний сарафан и сланцы. Села на стул и принялась ждать докторов. Должна была так же приехать и Анна, как единственный близкий мне человек. Гипноза я серьезно опасалась. Меня погрузят в сон, будут задавать разные провокационные вопросы. А я должна буду отвечать, хочу этого или нет.

После экзекуции я очнулась и со страхом осмотрела присутствующих. Что я говорила, что рассказала, какую тайну открыла? Я ожидала, что меня сейчас назовут сумасшедшей и безумной, что во взглядах, обращенных на меня, будут ужас и негодование.

Но Анна и доктора смотрели только озадаченно и растерянно.

— Непонятно, — в итоге заявил сеньор Перес.

— Что я говорила? — испуганно пробормотала я, сделав соответствующее лицо.

— Как я и предполагала, ничего толкового гипноз не дал, — за всех ответила Анна. — Когда доктор спросил, как тебя зовут, ты сказала Лаура. Он попросил уточнить фамилию. Ты озадаченно застыла и непонимающе уставилась в окно. Он произнес: «Назовите полное имя и фамилию», ты неуверенно произнесла — Лаура де Монтиньонес. Он спросил, сколько тебе лет. Ты ответила — много, точно не знаешь. Где ты жила? Ты сказала — Испания, Германия, Франция, Бельгия… В общем перечислила почти все страны Евросоюза. Твои родители? Ты сказала Создатель. Доктор уточнил — Бог? Ты ответила — да. Больше мы ничего не добились.

Я ошеломленно помотала головой. Ничего не помню.

— Гипноз не помог. Остается надежда, что когда-нибудь Лаура сама вспомнит, — скептически произнесла Анна.

— Но мы узнали ее фамилию! — воскликнул Перес. — А это уже немаловажно! Если мы найдем родственников, то сможем сообщить им.

Доктор раскрыл планшет и принялся что-то там писать. Я опасливо косилась на его одухотворенное лицо.

— Так. Лаура де Монтиньонес. Посмотрим, — бубнил он под нос. — Есть одна Лаура!

Все перевели изумленные взгляды на Переса, ожидая чего-то невероятного.

— Упс! Лаура де Монтиньонес, дочь дона Хуана де Монтиньонес, испанского гранда, жившего в начале шестнадцатого века в Севилье. Единственный отпрыск. Она была отдана в жены какому-то богатому феодалу. Не оставила после себя детей. Род де Монтиньонес угас. Лаура была последней его представительницей.

— И все? — поинтересовалась Анна. — А сейчас кто-нибудь носит эту фамилию?

— Данных нет, — поднял голову доктор. — Возможно, полиция что-то найдет?

— Ничего она не найдет, — проворчала Анна, помогая мне встать с кресла и подавая трость. Ноги по-прежнему держали слабо. Мышцы за неделю массажей и физиопроцедур окрепли, но недостаточно. — Хватит для Лауры гипнозов и лечений. И так настрадалась, бедная девочка. Мы едем домой.

Симпсоны привезли меня к себе. Домик у них был небольшой. Даже не отдельный дом, а таунхаус со своим выходом и маленьким палисадником, на котором цвели примулы и стояла беседка. Он был гораздо меньше виллы Джорджа, находился не на первой линии моря, и с него не открывался завораживающий вид, но мне он показался гораздо милее и уютнее. В доме был один этаж, две спальни и большая гостиная. Кухня, она же и столовая, находилась в ней же.

Я не знала, что буду делать. Как жить, на что существовать. Симпсоны хорошие люди, но я не могу же у них жить вечно? В основном я помалкивала, так как боялась ляпнуть что-нибудь анахроничное или допотопное. Я постоянно училась, прислушивалась к разговорам вокруг, смотрела телевизор. Пыталась запомнить стиль речи, выражения, современные термины. Предстояло научиться читать и писать. Еще в больнице я попросила букварь и заучила алфавит. Пока испанский, дальше в планах были английский и французский.

Голова шла кругом — я живу! Пью, ем, дышу, трогаю, ощущаю. Столько непередаваемых оттенков эмоций и вкусов каждый день! Наверное, когда-нибудь мне надоест смотреть на солнце или пить апельсиновый сок, но пока этот день не наступил. Меня приводили в восторг самые обычные вещи — постоянство слов «Доброе утро» каждый день, вкус поджаренного хлеба с тонким ломтиком ветчины, скольжение расчески по волосам, мытье рук, запах мыла. Даже боль в мышцах после зарядки была приятна!

Наверное, мне нужно найти работу, ведь здесь все люди работают. Но как только я заикнулась об этом, Анна раскричалась и назвала меня безмозглой дурочкой.

— Едва ходишь! Не умеешь ни читать, ни писать! Ничего не знаешь и не помнишь! Куда ты пойдешь? — восклицала она. Джон сидел рядом и согласно кивал головой. — Тебе как минимум еще месяц приходить в себя. А там, глядишь, и родственники найдутся.

Я согласилась, так как сама понимала, что сейчас я беспомощная, как котенок. И с удвоенной силой взялась за обучение. Анна даже наняла репетитора, женщину, обучавшую чтению и письму первоклашек. С ней дела пошли быстрее.

А через две недели к нам пожаловали гости. Неожиданно из Америки к Симпсонам прилетел их внук Ричард. Анна и Джон были безумно рады приезду любимого внука, а я отнеслась к этому событию с настороженностью. С чего бы это студент последнего курса престижного университета в разгар обучения решил приехать проведать бабушку с дедушкой? Не иначе, как проинспектировать. Посмотреть на хищницу, которая поселилась у них и тянет деньги пенсионеров. Как это ни прискорбно, но доля истины в этом была — Симпсоны заплатили немалую сумму за мое пребывание в госпитале.

— Познакомься, Лаура, — Анна сияла, как отполированный чайник, — мой внук, Ричард Симпсон. Студент Йельского университета, сын моего старшенького, профессора по литературе — Генри. Генри сам работает в Йеле. Преподает английских и французских классиков.

Молодой человек пристально рассматривал меня сверху вниз. Кого он видел? Худенькую белокурую девушку с роскошной косой, широко раскрытыми серыми глазами и бледной кожей? Или все же, холодную алчную красавицу, коварную и подлую?

Я попыталась встать с дивана и достойно поприветствовать гостя, но Анна не дала, с силой опустив руку на мое плечо.

— Она еще плохо ходит, — объяснила за меня Анна внуку, — незачем вставать.

Ричард был похож на дедушку. У него тоже был тяжеловатый квадратный подбородок с ямочкой и широкий умный лоб. Карие пытливые глаза смотрели цепко и испытующе. Лицо после многочасового перелета выглядело устало, но не настолько, чтобы смягчиться при виде ловкой аферистки, то есть меня. Молодой человек буднично поцеловал Анну в щеку и сел напротив, демонстративно сложив руки на груди. Анна с Джоном уселись рядом со мной, словно защищая от своего же внука. Морщинистая рука Анны накрыла мою и несильно сжала, словно говоря: «Держись».