— Даже если это и так — нам‑то с того чего? — я прибнял девушку за плечи — Где мы, где Черный Властелин?

— Инквизиторы — Кро не стала вырываться и даже как‑то так тепло улыбнулась — Если их он гнобит? Значит, раньше или позже он снова за них возьмется, понимаешь? И придет сюда. Ну, может не сам, может войско его или что‑то в этом роде… Нам тогда всем хана, я трезво оцениваю ситуацию. С пистолетом на танк не бегают.

— Вот тогда это и обсудим — тема была скользкая и я хотел с нее максимально быстро соскочить — А пока… Завтра, без десяти десять я буду вот прямо тут. Пойдем за топором.

— Но ты ве равно подумай над моими словами — попросила меня Кролина — Пожалуйста.

— Само собой — я отпустил девушку, достал свиток портала и подминул Назиру — Ну что, телохранитель, пошли под крышу дома твоего?

Если и есть где‑то в этой игре стабильность — так это тут. Где‑то реки меняют русла, горят и отстраиваются города, душат шнурками друг дружку короли и повстанцы, скачут на черных конях черные всадники и под горами копится воинство Странника — а здесь все так же, как и было в тот день, когда стартовали сервера игры. Скалы, небо над ними и пропасть под ногами. И прибудет здесь все так же до того момента, пока чья‑то рука не дернет рубильник, который все это отключит.

— Ээээй! — заорал я, стоя на акустической точке, которую мне некогда показал брат Юр — Эээээй! Мне бы к Хассану ибн Кемалю. У меня вот что есть!!!

И я замахал кожаным фирманом, который давал мне право многоразового посещения главы ассасинов.

— И вовсе незачем так орать — Назир меня похлопал по плечу — Вон мост, его уже поднимают. Тебя ждут, я же предупредил, что мы придем.

— Так ты когда предупредил‑то? — я убрал фирман в сумку — Сколько дней уже прошло?

— Если Мастер сказал, что он кого‑то примет, его будут ждать столько, сколько нужно — немного торжественно произнес Назир — Ибо воля его — это воля небес, и единственно верный для нас, его детей, путь в этом мире.

Да, вот тебе и очеловечившийся ассасин. Прав Раньен, если дедушка Хассан отдаст ему приказ перерезать мне глотку, то он думать не будет, сразу возьмется за дело. При этом в расчет не будет браться ничего, даже то, что он, может, накануне мне жизнь спас. Восток — дело такое… Тонкое.

Что примечательно — Назир остался у входа во внутренние помещения замка. По его коридорам меня вели двое детей ибн Кемаля, одного я помнил еще по походу на джинна, второго видел впервые. Все происходило в мертвейшей тишине, и это здорово давило на психику.

— Что, надумал меня проведать, да? — контраст между темными переходами Атарина по которым я минут десять гулял в компании с его молчаливыми обитателями, и ярко освещенными палатами Хассана ибн Кемаля, который по — дружески широко раскинул руки, чтобы обнять меня, был разительным. Меня, по крайней мере, пробрало. — Что ты такой напряженный, что? Ты к другу пришел в гости, не надо нервничать. Или тебя мои дети немножко напугали?

— Прохладно тут у вас — улыбнулся я — Озяб, пока шел.

— Так гора — отпустил меня ибн Кемаль и назидательно продолжил — Гора — она из камня. А камень тепло не любит. Вот как оно бывает — день жаркий, дышать нечем, камень такой горячий становиться, что, если на него тесто бросить — лепешку испечь можно! Человек если на него сядет — жарко ему будет, дым из носа пойдет, да. А потом солнце зайдет — и все, камень снова холодный станет. А если человек на него сядет — так камень не то, что греть его не будет — он сам из него тепло тянуть станет. Ты понял, мальчик, что такое камень?

Если честно — не понял я, что он до меня донести хотел. Но это же ибн Кемаль — он же слова в простоте не скажет, так закрутит, что мозги через уши вытечь могут от напряга. Может, он имел в виду, что если раз прохвоста вроде меня в своем доме по — доброму встретить, так я потом на шею влезу и понукать им начну? Или, может, чего другое?

— Как не понять, почтеннейший Хассан — тем не менее ответил я и поклонился — Спасибо вам за науку, каждое ваше слово словно ограненный камень — самоцвет, который оставляет свой отблеск в моих глазах и запечатлевается в моей душе.

Бамс! И мое лицо обожгла подщечина.

— Никогда не льсти тем, кто старше тебя — строго погрозил мне пальцем ибн Кемаль — Никогда. Те, кто старше и мудрее, они всегда видят, когда им лгут и после этого уже не будут тебе доверять. Те, кто старше и глупее, те, кто тебе поверит — они зря прожили жизнь. Они не могут различить правду и ложь — так что тебе в них? Они же глупы.

— Опять спасибо за науку — поклонился я ибн Кемалю, потирая щеку — Это я не льщу, это я от чистого сердца.

— Вот теперь — верю — ибн Кемаль показал ладонью, чтобы я распрямился — Кушать будешь?

— Нет — отказался я — Не хочу.

— Нет — так нет — Хассан опустился на ковер и жестом указал мне на место рядом с ним — Как Назир? Хорошо ли он тебя охраняет? Не доставляет ли беспокойства?

— Смотрит за мной так, как мать родная не смотрела — вот тут врать не надо. Тут одна чистая правда — Иногда даже принимаю его за свою тень.

— Плохо — покачал головой Хассан — Если как тень — значит, ты его видишь. А ты не должен этого делать, понимаешь? Вернее — он обязан быть совсем невидимым, чтобы появиться только тогда, когда это будет необходимо. Ай, плохо. Может, мне тебе другого своего сына дать?

— Нет, не надо другого — даже замахал руками я. Да ну нафиг, я к этому только привык — Мне и так хорошо.

— Как скажешь — Старец с Горы помолчал с полминуты, а после попросил — Сынок, ты прямо говори зачем пришел. Не надо меня бояться, не надо тратить время на вежливые разговоры, после которых можно будет переходить к делу. Ты сразу говори, что тебе от старого Хассана надо. Ты мне как родной стал, да. А родные — они просто приходят и говорят — 'У меня беда, помоги'.

Ну, без прелюдий — так без прелюдий. Почему нет? Так даже проще.

— Уважаемый Хассан, мне нужна жизнь человека — я уставился ему в глаза — Плохого человека.

— Кто знает — плох человек или хорош? — Хассан в задумчивости подвигал бровями, белыми как снег — Кто это определяет? Его друзья? Нет, они его любят. Его враги? Снова нет, они его ненавидят. Так как же понять — каков человек на самом деле?

— Я не знаю — у меня снова не было ответа, мне нечего было сказать этому мастеру парадоксальных вопросов.

— И я не знаю — ибн Кемаль улыбнулся краешками губ — Ты молодой — и не знаешь, а я старый — но тоже не знаю. Нет такого человека, которого на этом свете хоть кто‑то да не любил, каким бы он не был. И даже если его любит хотя бы одна живая душа — он не так уж плох.

— Согласен — признал я — Но мне все равно нужна жизнь одного человека, каким бы он не был.

— Це — це — це — Хассан покачал головой — Жизнь взять так просто…

— Не так уж и просто — буркнул я — Если бы это было просто — я бы и сам это сделал, не стал бы вас своими просьбами утруждать.

— Просто, просто — не согласился со мной Хассан — Ты просто думаешь не так, как я или мои дети. И действуешь не так. Вот согласился бы тогда пойти ко мне учиться — сейчас знал бы, как хрупка и уязвима плоть человека и как ничтожна любая защита. Защиту делает человек — а людям свойственно ошибаться.

— Кабы я пошел учиться к вам, я бы сейчас и этих проблем не имел — не удержался я от сарказма.

— И это верно — признал Хассан — Чья жизнь тебе помешала?

— Служителя культа — вздохнул я, показывая, как мне нелегко это произносить — Некто годи Талиен из Пограничья. Бунтует против законной власти. Проповедует кровавые ритуалы, по слухам — даже людоедство. Отвратительный тип.

— Ай — ай — Хассан сморщился, будто что‑то горькое раскусил — Не люблю иметь дело с религиями. Люби свою веру — и не отрицай другие, так меня отец учил, а его — его отец.

— А при чем тут вера? — не понял я — Он и веру продал, стервец. Хуже того — он использует ее как орудие против законной власти. Паразитирует на ней.

— Все слуги богов, сколько бы их не было, паразитируют на вере, таковы законы бытия. Религия и вера — это только почва для посадки зерен, они всего лишь инструменты, как мотыга или арба. А вот сбор урожая, которые эти зерна дали и его употребление — это уже не божественное, а людское, да. Так что этот твой годи — он такой же, как и все.