Каждый шаман имеет помощника, которого он выбирает себе сам. — Шаман передает своему помощнику искусство колдовать и все свои знания. После смерти шамана помощник заступает его место.

Новый шаман жил в соседней юрте. Он был помощником того шамана, которого разыскивал Амукзан, и теперь Амукзан решил отправиться за ним.

Когда Амукзан разыскал шамана и уговорил его ехать в урасу Семена Тарабикина, шаман взял своего помощника и все втроем сели верхом на оленей и тронулись в путь.

Всю дорогу хитрый шаман расспрашивал Амукзана о том, что было у них в урасе за последние полгода.

В урасе Семена с нетерпением ожидали возвращения Амукзана. Люди то-и-дело выходили из урасы и смотрели в даль. Прошло два дня, а Амукзан не возвращался. Беспокойство охватило урасу. На третий день около полудня на горизонте показались три верховых оленя.

— Шаман едет! Шаман едет! — разнеслось по урасе.

Трое верховых приближались к кочевью Семена. Шаман ехал на белоснежном олене.

Ламуты верили, что во время заклинаний шаману приходится на время переселиться к «духам». Только на олене цвета молока шаман мог в‘ехать в «царство духов».

По наружному виду и одежде шаман не отличался от других ламутов своего племени. Он был среднего роста, стройный, с черными волосами, коротким носом, несколько вздернутыми губами и горящими глазами. Коричневатая, похожая на пергамент кожа, широкое лицо и выдающиеся скулы говорили, что шаман, как и другие ламуты, принадлежал к монгольскому племени.

Вечером начались приготовления к заклинаниям. Закололи оленя. Внутренности и лопатки убитого животного шаман взял для своего колдовства, а лучшие части от оленя ламуты спрятали, чтобы потом отдать их шаману: одни как плату за колдовство, другие должны были служить шаману пищей, когда он поедет обратно.

Из урасы вынесли все вещи, и шаман стал развешивать на стены фигуры людей и животных. Все они были вырезаны из дерева, слоновой кости, корней растения и были пестро раскрашены в яркие цвета. Это были «вспомогательные духи», которые помогали шаману при его заклинаниях. Никто не смел прикасаться к фигуркам, кроме самого шамана. Во время своих заклинаний шаман несколько раз окроплял их кровью убитого оленя и окуривал смолою кедрового дерева. К смоле он примешивал измельченные в порошок какие-то растения, отчего ураса наполнялась одуряющим дымом.

Закончив все свои приготовления к заклинаниям, шаман вышел из урасы.

Теперь в урасу вошли одни мужчины. Они присели на шкуры вдоль стен урасы.

Вход в урасу завешивала медвежья шкура. Посреди урасы вспыхивали догорающие угли очага и слабым светом освещали ламутов.

Медленно и беззвучно вошел шаман. Глубокая тишина наступила при его появлении. Теперь шаман был одет в кожаную накидку, с которой до самых пят спускались ремни. На груди у него были нашиты шкуры, на которых висели разноцветные стеклянные бусы, металлические пластинки и бубенчики. Они бряцали при каждом движении шамана. Грудь и спина колдуна были украшены зубами и когтями хищных животных и птиц. Его голову окутывал башлык, обшитый мехом полярного волка. На месте ушей болтались лоскутья из меха; они то поднимались вверх, до опускались вниз, когда шаман плясал. В общем голова шамана походила на голову волка.

В левой руке шаман держал свой бубен. На одной стороне бубна была натянута замшевая кожа, а с другой выглядывали человеческие фигуры, раскрашенные в красный цвет. Бубен был увешан многочисленными бубенчиками и металлическими пластинками. В правой руке шаман держал палочку, обшитую мехом.

Вот шаман ударил палочкой по бубну и, кружась, начал медленно двигаться вдоль стены урасы. Среди глубокой тишины послышалось глухое, монотонное пение.

Тихо позвякивали бубенчики и бряцали зубы и когти об одежду шамана. Низко склонившись, он прошел несколько раз около очага. Время от времени он делал знаки помощнику, и тот подбрасывал в огонь порошок. Тогда пламя очага взлетало вверх, и урасу окутывал крепкий одуряющий дым.

И при виде шамана в ламутах воскресали древние верования. Солнце посылало тепло, свет и оживляло землю. Ламуты почитали солнце с древних времен. В долгую и холодную зиму среди суровой природы огонь согревал и давал свет. И ламуты чтили огонь.

Теперь перед огнем шаман клал поклоны, а из его уст вылетали непонятные звуки, то быстрые и громкие, то медленные и тихие. Порой эти звуки переходили в оглушительный рев, и тогда шаман начинал бешено кружиться по урасе.

Все вместе — треск углей, вспышки огня и звуки бубна — захватывали ламутов, и они сидели, точно окаменев.

Но вот пение шамана перешло в стоны, в жалобный вой. В нем слышался то плач человека, то стоны деревьев, ломаемых бурей. Где-то в ущельях гор выл ветер, шумно гуляла буря над необ‘ятным простором тундры.

Шаман уже не кружился на месте. Он крался, как хищный зверь, к невидимой добыче, затем отступал, скрывался. Рука шамана не переставала бить в бубен. Звенели колокольчики и побрякушки.

Молча и неподвижно сидели ламуты вдоль стены урасы. Красный свет от вспыхивающего огня освещал их серьезные, задумчивые лица. И встала перед ними новая картина жизни тайги.

Вот сокол со свистом взмахнул крылами, вот звонко крикнул лебедь… Долго перекликался шаман с «духами» в воздухе. Теперь он возвращался назад. Совсем близко слышались удары крыльев. Шаман в изнеможении опустился на землю и вытер катившийся с него пот. А помощник перехватил бубен и продолжал бить в него, так как во время заклинания духов бубен не должен умолкать ни на минуту.

Но вот шаман опять вскочил. Раздались новые звуки, начались новые танцы. Теперь шаман ехал на своем белоснежном олене в далекую тайгу. Он ищет того, кто причинил людям несчастье и горе. В урасе трепетала однотонная песня. Она была печальна, как песня суровой тайги. Вот бежит олень и слышны удары копыт о землю, вот он задел рогами за дерево, вот зашумела река, и зашелестели деревья. Закаркал ворон. С криком пролетела сова, затоковал тетерев у своего гнезда. Яростно заревел огромный медведь, жалобно и протяжно завыла стая волков, и лось, вытянув шею, издал резкий крик.

Как покорных слуг, шаман сзывал к себе всех обитателей леса.

Вдруг пение его перешло в вой. Шаман завертелся в диком, бешеном танце, громким криком он призвал их к борьбе и неистово заколотил в бубен. Как безумный, носился шаман по урасе, бросался на землю, вновь вскакивал и гнался за тем, кто причинил людям горе. Ему помогали все звери; их крики то сливались, то перебивали друг друга, и «злой дух» обратился в бегство.

Шатаясь, опустился шаман на землю. У его рта выступила пена. Он обвел урасу безумным, непонимающим взглядом.

Как в полусне сидели ламуты, одурманенные дымом и пением шамана. А шаман приподнялся и хриплым голосом проговорил:

— …. Великий дух сказал мне… Слушай… Утром всем итти к большому зверю, что зарылся в землю… Взять топоры, медвежий череп, теленка….

Город Якутск, в который прибыла экспедиция, — в настоящее время столица Якутской республики, а тогда он был главным городом Якутской области.

«Вчера я нанял извозчика и поехал осматривать Якутск, — писал в своем дневнике Пфицмейер. — Мне очень хотелось познакомиться с этим городом, закинутым на далекий север Сибири.

Улицы в городе немощеные.

— А как. у вас бывает на улицах весной и осенью? — спросил я извозчика.

— Непролазная грязь, — ответил он. — Мы тонем в грязи.

В этот момент распахнулась дверь одного дома, и женщина выплеснула из деревянного ведра на улицу помои. Наша лошадь от неожиданности шарахнулась в сторону. Откуда-то выскочило полдюжины дворняжек. Собаки накинулись на отбросы. И в тот же миг над нашими головами закружились черные тени. Штук двадцать коршунов стремительно спустились вниз и начали подхватывать лакомые куски.

Мы полюбовались на санитаров города и поехали дальше… Дома в городе деревянные, одноэтажные; они окружены большими усадьбами, огороженными длинными деревянными заборами.