Но вернемся в Петербург 1812 года. С зимы столица жила в предчувствии грозных событий. Одна за другой уходили к западной границе гвардейские части.

9 марта Николай Гнедич участвовал в проводах от Московской заставы Семеновского полка, в котором служили сыновья Алексея Николаевича Оленина — восемнадцатилетний Николай и семнадцатилетний Петр. В армейские списки их по традиции внесли как Оленина 1-го и Оленина 2-го.

Гнедич знал юношей еще детьми и смотрел на них как на своих младших братьев (так же Батюшков относился к Никите и Александру Муравьевым). Супругу Алексея Николаевича, Елизавету Марковну, Гнедич почитал как мать. В 1820 году он посвятил ей элегию «Приютино», полную нежной благодарности:

В усадьбе Приютино у Николая Ивановича была своя комната (такая привилегия была еще только у И. А. Крылова). «Гостить у Олениных, — вспоминал один из друзей Олениных, — было очень привольно: для каждого отводилась особая комната, давалось все необходимое, и затем объявляли: в 9 часов утра пьют чай, в 12 — завтрак, в 4 часа обед, в 6 часов полдничают, а в 9 — вечерний чай; для этого гости сзывались ударом в колокол; в остальное время дня и ночи каждый мог заниматься чем угодно: гулять, ездить верхом, стрелять в лесу из ружей, пистолетов и из лука, причем Алексей Николаевич показывал, как нужно натягивать тетиву»^[123].

Младшая дочь Олениных, Анна (в 1812 году ей было четыре года), любимица всей семьи, она была и любимицей Гнедича. С самых детских ее лет Николай Иванович приветствовал Анну возгласом: «Здравствуй, умная, веселая Анета!»

…Очевидцы вспоминают, что день 9 марта 1812 года выдался пасмурным, шел мокрый снег. Настроение у провожающих было тревожное. Мало кто сомневался, что полк уходит не просто в поход, а навстречу войне.

Действительный тайный советник Алексей Николаевич Оленин — человек, которого Александр I называл Тысячеискусником (Tausendkünstler. — нем.), был не только выдающимся художником, эстетом и интеллектуалом. Он хорошо знал военное дело, участвовал в суворовских походах в составе Псковского драгунского полка. Воевал и в Шведскую кампанию. Оленин еще за несколько лет до войны предсказывал новое столкновение с Наполеоном. Иллюзий у него не было.

Благословляя сыновей в путь, Алексей Николаевич дал им в дорогу свое письмо. Этот удивительный документ нельзя не привести полностью.

Через сорок два года отставной генерал-майор Петр Алексеевич Оленин передал это письмо своему сыну Алексею. «Вот копия письма твоего деда Алексея Николаевича, — писал бывший прапорщик Оленин 2-й. — Посылаю тебе ее, потому что лучше нам ничего не придумать. Он писал это письмо в тех же обстоятельствах, отправляя сыновей на войну. Прибереги ты его в случай, что у тебя самого будут дети. Эти правила и чувства должны оставаться неизменными, и может быть, тебе пригодится письмо, как и нам пригодилось для вас»^[125].

Петр Оленин одно время приятельствовал с Пушкиным и, возможно, показывал ему свою реликвию — батюшкино письмо. И тогда можно предположить, что это письмо и воспоминания Петра отозвались в «Капитанской дочке». Вспомним, что наказывал отец Петруше Гринёву: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду…»

Через полтора месяца после вторжения Наполеона Оленин получил от правительства распоряжение подготовить к эвакуации наиболее ценную часть собрания Императорской публичной библиотеки. Для переправки книг в безопасное место (предполагалось, что это будет Петрозаводск) Алексей Николаевич нанял бриг.

Гнедич занялся отбором самых ценных книг греческого собрания. На поверку оказывалось, что все они ценные и ни одной нельзя было пожертвовать. В кратчайший срок — с конца августа по середину сентября — 150 тысяч томов книг и все рукописи были уложены в огромные ящики.

Из-за непогоды путь «библиотечного» брига до Ладожского озера занял почти две недели. Морозы застали бриг у деревни Устланки, в 30 верстах выше Лодейного Поля. Там и пришлось бросить якорь и остаться на зимовку. Состояние книжных сокровищ очень беспокоило Оленина, и он добился их возвращения по зимнику, санным путем. 19 декабря 1812 года книги благополучно вернулись в Петербург.

…По вечерам Николай Иванович допоздна сидел над переводом «Илиады». Драматические события начала XIX века пробудили в русских людях огромный интерес к «Илиаде» (его можно сравнить лишь с тем, как жадно читали «Войну и мир» во время Великой Отечественной).

Еще за пять лет до вторжения Наполеона Гнедич перевел пять песен «Илиады» александрийским стихом с рифмами, продолжая труд Ермила Кострова. Песни печатались отдельно. О их популярности свидетельствует письмо Гнедича Батюшкову от 2 сентября 1810 года: «В один из моих приездов в город Ахтырку по делам судебным, остановяся на квартире, заночевал. В пятом часу утра за стеною комнаты слышу я тоны декламации; вообрази мое удивление и радость: в Ахтырке найти человека декламирующего, — стало быть, имеющего о чем-нибудь понятие! Вслушиваюсь в слова: „Как боги, ветр послав, пловцов возвеселяют“ — стихи моей „Илиады“! Я был в… ты сам вообразишь, в чем я был…»^[126]