С этими решениями в кармане Ленин 20 января 1908 г. прибыл в Женеву. Вторая эмиграция встречала невесело: скверная погода, скверные новости, за границей шли аресты большевиков. В первый же вечер, возвращаясь с Крупской после разговоров с женевскими большевиками, Ленин обронил: «У меня чувство, точно в гроб ложиться приехали».

В гроб он, конечно, не лег, оружия не сложил, а, наоборот, начал новый сложный партийный маневр. Но третий период истории БЦ начинался, действительно, в крайне тяжелой со всех точек зрения обстановке: и в отношении общеполитическом, и с точки зрения внутрипартийной, и, наконец, под углом личных отношений, намечавшихся внутри БЦ.

В течение предшествующих лет все политические расчеты и Ленина лично, и всей большевистской фракции строились в надежде на близкое и победоносное восстание, которое разом разрешит все больные вопросы современности. И политически, и психологически это была крайне азартная игра, в которой боевые дружины, партизанские выступления и экспроприации казались крупными козырями, и их пускали в ход, не заботясь о возможных на этой почве внутрипартийных осложнениях. Экспроприация на Эриванской площади в Тифлисе еще вчера казалась особенно удачным ходом. Теперь стало ясным для всех, что ставка на восстание бита, что движение стоит перед длительной полосой не только нарастающей правительственной реакции, но и внутреннего распада тех сил, на которые оно опиралось. И за азартную игру, за пущенные в ход тифлисские козыри, предстоит расплачиваться.

Двести пятисотрублевых билетов, которые вывез Лядов зашитыми в жилет, разменять и за границей было нелегко. Справки, которые наводили предварительно, давали основание думать, что попытки размена по заграничным банкам могут быть проведены с успехом, что во всяком случае широкого оповещения о номерах пятисотрублевок еще не сделано, но было ясно, что после размена первого же билета соответствующие меры будут приняты, и тогда все остальные пятисотрублевки потеряют всякую ценность. А речь шла об огромной сумме — о ста тысячах рублей — и для попытки их спасения был вызван сам Красин, который с помощью других «финансистов» БЦ разработал план одновременного размена пятисотрублевок в ряде крупных центров Европы. Была мобилизована большевистская молодежь, и в первых числах января 1908 г. попытки размена были сделаны в банках Парижа, Женевы, Стокгольма, Мюнхена и т. д. Все они закончились полнейшим провалом: являвшиеся в банки с пятисотрублевками были арестованы; в некоторых странах начались обыски и аресты русских эмигрантов, от которых тянулись какие-то нити к арестованным, причем обстановка некоторых из таких обысков и арестов показывала большую осведомленность полиции о закулисной стороне дела. Печать запестрела сенсационными сообщениями[72].

Настоящая причина этого полнейшего провала вскрылась только после революции: среди «финансистов», привлеченных к разработке плана размена, были не только Таратута и М. М. Литвинов, будущий нарком по иностранным делам, а тогда представитель БЦ в Париже, но и доктор Житомирский («Отцов»), доверенный человек Ленина по делам большевистских групп в эмиграции еще в 1903–1904 гг. и в то же время главный осведомитель заграничной парижской охраны по большевикам. Через него Департамент полиции был в курсе всех приготовлений Красина и заблаговременно снесся с полициями иностранными.

Арестованные были сплошь большевиками, среди них несколько пользовавшихся широкой известностью, как, например, Литвинов, который незадолго перед тем большевиками был назначен официальным секретарем русской социал-демократической делегации на Международном социалистическом конгрессе в Штуттгарте (август 1907 г.): у него теперь, при аресте в Париже, было найдено двенадцать пятисотрублевок из числа похищенных в Тифлисе. Такие же пятисотрублевки были найдены у ряда других арестованных, и в иностранной печати открыто писали, что тифлисская экспроприация была делом большевиков, а так как в то время РСДРП была формально единой партией, о внутренних отношениях в которой иностранцы были мало осведомлены, то иностранная печать тифлисскую экспроприацию объявляла вообще делом РСДРП.

Положение осложнялось еще и тем фактом, что незадолго перед этими арестами какими-то эмигрантами из России были сделаны попытки мелких экспроприаторских налетов в Швейцарии, Англии и США. И вполне серьезной стояла угроза нарастания антиэмигрантских настроений в тех странах Запада, где как раз чаще всего эмигранты находили приют. С этим тесно была связана и опасность осложнений с социалистами Запада, в памяти которых еще жили воспоминания о том вреде, который их движению был причинен «партизанскими выступлениями» анархистов 1880–1890-х гг. Экспроприаторский уклон в рядах русских социалистов среди социалистов Запада сочувствия вообще никогда не ветречал, а в начале 1908 г. местами отношение последних переходило в острое раздражение в связи со вскрывшимися попытками нелояльного использования большевиками симпатий иностранных социалистов к русскому революционному движению[73].

В этих условиях вполне понятно, что сообщения об арестах обострили борьбу, которая завязалась внутри РСДРП вокруг вопроса о тифлисской экспроприации уже с осени 1907 г.

Целый ряд партийных деятелей был и раньше недоволен излишней, по их мнению, мягкостью резолюции Лондонского съезда. «Недостаточная решительность осуждения съездом так называемых экспроприаций», — как писал позднее Г. В. Плеханов, была главной причиной отказа последнего быть представителем партии в Международном социалистическом бюро. Роль большевиков в тифлисской экспроприации стала скоро известной, хотя никаких точных доказательств вначале не имелось, и это вынудило меньшевиков потребовать от социал-демократической делегации Международного социалистического конгресса в Штуттгарте уже в августе 1907 г. издания особой декларации с осуждением экспроприаций[74]. Комитет закавказских организаций РСДРП, находившийся в руках меньшевиков, почти немедленно после тифлисской экспроприации приступил к расследованию этого дела и установил не только состав группы Камо-Петросяна, которая провела эту экспроприацию, но и имена тех большевиков, занимавших видные посты в общепартийной организации, которые были политическими покровителями этих экспроприаторов: во главе этих покровителей стоял Сталин, немедленно после экспроприации покинувший Тифлис и перебравшийся в Баку. Но следствие, проводимое на Кавказе, не могло выяснить всего дела в его полном объеме, так как было установлено, что главные руководители и инспираторы находились в центре, куда и ушли все похищенные деньги. Попытки же поставить вопрос в ЦК наталкивались на сопротивление не только большевиков, но и польских социал-демократов, которые, правда, на Лондонском съезде выступали решительно против экспроприаций, но теперь упорно заявляли, что отказываются верить в причастность руководящих деятелей большевистской фракции к тифлисской экспроприации, совершенной уже после съезда, в прямое нарушение его постановлений.

Уже первые сообщения об арестах в Берлине (Камо-Петросян и др.) произвели на ЦК большое впечатление, причем, несомненно, значительное влияние оказывало настроение немецких социал-демократов: такие члены ЦК, как польские социал-демократы Л. Тышко и Ю. Ю. Мархлевский, в течение многих лет жившие в Германии и тесно связанные с немецкими социал-демократами, не могли не быть особенно чувствительны к их настроениям. В результате ЦК уже 4 января н. ст. 1908 г. постановил заявить, что он «никому из арестованных в Берлине не давал никаких поручений» (это было ответом на сообщения о найденной бумаге для печатания фальшивых трехрублевок). Одновременно ЦК поручил Центральному заграничному бюро (ЦЗБ) произвести расследование всех обстоятельств, связанных с этими арестами.

Еще большее впечатление на ЦК произвели сообщения об арестах в Париже и других городах по делу о размене тифлисских пятисотрублевок. Под влиянием последнего ЦК постановил послать на Кавказ особую свою делегацию в составе Н. Н. Жордания и Данишевского («Герман») с широкими полномочиями для расследования не только дела о тифлисской экспроприации, но и другого дела о поведении закавказских большевиков, а именно дела о расколе в Баку, который был проведен в октябре-ноябре 1907 г. Сталиным[75].