по пояс в дряни бытия,

по горло в музыке восхода –

забыться до бессмертия!

Через заборы, всех беся, –

на небеса!

Там. где гуляют грандиозно

коллеги в музыке лугов,

как красные

аккордеоны

с клавиатурами хвостов.

О лабухи Иерихона!

Империи и небосклоны.

Зареванные города.

Серебряные голоса.

(А кошка, злая, как оса,

не залетит на небеса.)

Но по ночам их к мщенью требует

с асфальтов, жилисто-жива,

как петушиный орден

с гребнем,

оторванная голова.

Шутливый набросок

Зов

Живу в сторожке одинокой,

один-один на всем свету.

Еще был кот членистоногий,

переползающий тропу.

Он, в плечи втягивая жутко

башку, как в черную трубу,

вещал, достигнувши желудка,

мою пропащую судьбу.

А кошка – интеллектом уже.

Знай, штамповала деток в свет,

углами загибала ушки

им, как укладчица конфет.

Нью-йоркские значки

Кока-кола. Колокола. 

Точно звонница, голова...

«Треугольная груша»

Блещут бляхи, бляхи, бляхи,

возглашая матом благим:

«Люди – предки обезьян»,

«Губернатор – лесбиян»,

«Непечатное – в печать!»,

«Запретите запрещать!»

«Бог живет на улице Постера, 18. Вход со двора».

Обожаю Гринич Вилидж

в саркастических значках.

Это кто мохнатый вылез,

как мошна в ночных очках?

Это Ален, Ален, Ален!

Над смертельным карнавалом,

Ален, выскочи в исподнем!

Бог – ирония сегодня.

Как библейский афоризм

гениальное: «Вались!»

Хулиганы? Хулиганы.

Лучше сунуть пальцы в рот,

чем закиснуть куликами

буржуазовых болот!

Бляхи по местам филейным

коллективным Вифлеемом

в мыле давят трепака –

«мини» около пупка.

Это Селма, Селма, Селма

агитирующей шельмой

подмигнула и – во двор:

«Мэйк лав, нот уор!»^*

Бог – ирония сегодня.

Блещут бляхи над зевотой.

Тем страшнее, чем смешней,

и для пули – как мишень!

«Бог переехал на проспект Мира, 43. 2 звонка».

И над хиппи, над потопом

ироническим циклопом

блещет Время, как значком,

округлившимся зрачком!

Ах, Время,

сумею ли я прочитать, что написано в твоих очах,

мчащихся на меня,

увеличиваясь, как фары?

Успею ли оценить твою хохму?..

Ах, осень в осиновых кружочках...

Ах, восемь

подброшенных тарелочек жонглера,

мгновенно замерших в воздухе,

будто жирафа убежала,

а пятна от нее

остались!..

Удаляется жирафа

в бляхах, будто мухомор,

на спине у ней шарахнуто:

«Мэйк лав, нот уор!»

^* «Твори любовь, а не войну!»

Июнь-68

Лебеди, лебеди, лебеди...

К северу. К северу. К северу!..

Кеннеди... Кеннеди... Кеннеди...

Срезали...

Может, в чужой политике

не понимаю что-то?

Но понимаю залитые

кровью беспомощной щеки!

Баловень телепублики

в траурных лимузинах...

Пулями, пулями, пулями

бешеные полемизируют!..

Как у него играла,

льнула луна на брови...

Думали – для рекламы,

а обернулось – кровью.

Незащищенность вызова

лидеров и артистов,

прямо из телевизоров

падающих на выстрел!