Горячим полотенцем трешь со зла,

но маска, как проклятье, приросла.

Кто знал, чем это кончится? Прости.

А вдруг бы удалось тебя спасти!

Не тот мужчина сны твои стерег.

Он красоты твоей не уберег.

Не те постели застилали нам.

Мы передоверялись двойникам,

Наинепоправимо непросты...

Люблю тебя. За это и прости.

Прости за черноту вокруг зрачков,

как будто ямы выдранных садов, –

прости! –

когда безумная почти

ты бросилась из жизни болевой

на камни

ненавистной

головой!..

Прости меня. А впрочем, не жалей.

Вот я живу. И это тяжелей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Больничные палаты из дюраля.

Ты выздоравливаешь.

А где-то баба

за морем орет.

Ей жгут лицо глаза твои и рот.

1964

Стансы

Закарпатский лейтенант,

на плечах твоих погоны,

точно срезы

по наклону

свежеспиленно слепят.

Не приносят новостей

твои новые хирурги,

век

отпиливает

руки,

если кверху их воздеть!

Если вскинуть к небесам

восхищенные ладони –

«Он сдается!» – задолдонят,

Они правы? – знаешь сам.

Оттого-то лейтенант

точно трещина на сердце –

что соседи милосердно

принимают за талант.

* * *

А ведь были два крыла,

да недавно отпилили –

ослепительные крылья

изумленного пера!

И в ночах твоих зажглась

над гуцульскими возами

кошка с разными глазами –

глаз зеленый – рыжий глаз.

Так же разно зажжены

пара крыл по вертикали

и от них проистекают

темы две – как две жены.

Я люблю твой лет угарный,

адскую непоправень,

и когда изнемогаешь

синей радугой бровей!

Мое раненое левое,

сколько ты перенесло...

Унесло меня за лето

белокурое крыло.

Как от крыл плеча болят.

Как без них затосковали.

Как к двум танкам привязали!

Разрывайся пополам.

1963

* * *

Матери сиротеют.

Дети их покидают.

Ты мой ребенок,

мама,

брошенный мой ребенок.

1964

В магазине

Д. Н. Журавлеву

Немых обсчитали.

Немые вопили.

Медяшек медали

Влипали в опилки.

И гневным протестом,

Что все это сказки,

Кассирша, как тесто,

Вздымалась из кассы.

И сразу по залам,

Сыркам, патиссонам,

Пахнуло слезами,

Как будто озоном.

О, слез этих запах

В мычащей ораве.

Два были без шапок.

Их руки орали.

А третий с беконом

Подобием мата

Ревел, как Бетховен,

Земно и лохмато!

В стекло барабаня,

Ладони ломая,

Орала судьба моя

Глухонемая!

Кассирша, осклабясь,

Косилась на солнце

И ленинский абрис

Искала

в полсотне.

Но не было Ленина.

Она была

фальшью...

Была бакалея.

В ней люди и фарши.

1959

Монолог битника

Лежу бухой и эпохальный.

Постигаю Мичиган,

Как в губке время набухает

в моих веснушчатых щеках.