Общественный пригородный транспорт — не лучший способ добраться до Сен-Дени. Начать с того, что Сен-Дени нет ни в одном расписании поездов. Станция называется в честь футбольного стадиона, построенного здесь к чемпионату мира 1998 года, «Стад-де-Франс». Кроме того, я действительно никому не рекомендую добираться пешком от вокзала до базилики. Но приехать сюда на сером «ягуаре» тоже было не особенно удачной идеей. На этой, совершенно обычной в Восьмом округе, а здесь — чрезвычайно вызывающей машине меня привез знакомый историк Ги Стэр-Сэнти, подъехавший за мной к Люксембургскому парку. Примерно через полчаса мы добрались до Сен-Дени и не пробыли там и двух минут, как нас остановил полицейский патруль. Доброжелательный жандарм сказал:

— Вам нельзя здесь находиться!

На наши слова о запланированном посещении базилики он только покачал головой. Он посоветовал оставить автомобиль на парковке возле городской ратуши, оборудованной видеонаблюдением («силь ву пле»).

В базилике не было ни единого человека. Чтобы войти в нее, вначале надо миновать будку сторожа на западной стороне. Ее поставили примерно десять лет тому назад, чтобы прекратить вандализм в церкви. А у вандализма здесь богатая традиция. С превращением Сен-Дени в промышленное предместье церковь стала любимым местом развлечений местной молодежи. Убранство хоров XVII века несколько лет тому назад из соображений безопасности вынесли из базилики и перевезли в один из парижских музеев, многие мраморные памятники в боковых нефах разрисованы граффити. Как ни странно, это ничуть не умаляет величия мраморных фигур XII и XIII веков. От лежащих здесь статуй в коронах, с улыбкой на губах, опирающихся ногами на охраняющих их львов, исходит совершенно особое достоинство.

Холодно. Ги и я — единственные посетители, молча переходящие от гробницы к гробнице, восхищающиеся архитектурным совершенством, огорчающиеся из-за вандализма.

Крипта под церковью, похоже, избежала разрушений. Наверно, потому, что здесь не было ничего особенно выдающегося, что стоило бы разрушать. Трупы бесчисленных королей, королев, принцев и принцесс, когда-то сброшенные чернью в две вонючие ямы, в 1815 году, во времена Реставрации, были захоронены. С тех пор они покоятся в тесной нише крипты, в так называемом склепе. Сейчас здесь лежат останки более чем ста семидесяти королей и королев в своеобразном огромном саркофаге, словно предназначенном для огромного сверхкороля на все времена; тут находятся Дагоберт І, Хлодвиг II, Хлотарь III, Пипин III Младший и его отец Карл Мартелл, Карл II Лысый, Людовик II, Людовик III, Карломан, Карл III Простоватый, Гуго Капет, Роберт II Благочестивый, Генрих I, Людовик VI Толстый, Филипп II Август, Людовик VIII Лев, Людовик IX Святой, Филипп III Смелый, Филипп IV Красивый, Людовик X Сварливый, Филипп V Длинный, Карл IV Красивый, Филипп VI Валуа, Иоанн II Добрый, Карл V Мудрый — вся история Франции под одним каменным надгробием.

Людовик XVI и Мария-Антуанетта, или, лучше сказать, то, что от них осталось и что удалось отыскать в 1815 году, покоятся не здесь. Для них в середине крипты выделено место, которое украшают две черные мраморные плиты.

Их путь сюда был ужасен.

Меньше чем за четыре недели до того знаменательного штурма Тюильри в 1792 году, с которого начался дьявольски жестокий период французской революции, период ужасного господства якобинцев, когда Людовик XVI с семьей вначале был заточен в здании Национального собрания, а под конец — в башне замка Тампль, Лафайет настоятельно предлагал королю бежать из Парижа. Король отказался.

Людовика XVI поместили в двух комнатушках на третьем этаже Тампля. Спальней ему служило крошечное помещение. Единственная мебель — три стула и кишащий насекомыми плетеный матрас. Когда короля заперли в этой каморке, он не выказал ни удивления, ни плохого настроения. Только снял со стены несколько гравюр, потому что нашел их «неприличными», попросил бумагу, письменные принадлежности, несколько книг и лег спать.

Вначале гражданину Капету, как его теперь официально называли, предоставили шесть слуг; повар, как мог, готовил еду для королевской семьи, но с каждым днем обращение становилось все более жестким: занавешенные окна, постоянный надзор, строго регламентированное общение с Марией-Антуанеттой и двумя оставшимися в живых детьми, тринадцатилетней Марией-Терезой-Шарлоттой и шестилетним дофином Шарлем-Луи, которые вместе с матерью содержались в заключении на втором этаже в чуть более просторных помещениях. Через десять дней после ареста у короля и королевы забрали всех слуг, кроме одного.

С первого же дня Людовик XVI составил себе точный распорядок дня. Одевшись (в шесть часов), он сразу же приступал к молитве. Затем читал Фому Кемпийского, «О подражании Христу». После чего, если ему это позволяли, навещал семью и проводил день в комнате королевы. В одиннадцать часов ложился спать.

После кровавого 2 сентября, когда в парижских тюрьмах была устроена резня и погибли сотни священников, аристократов и роялистов, обращение с королевской семьей сделалось еще суровее. У них забрали последнего слугу и заменили его неким Клери, которого начальство тюрьмы считало политически более благонадежным. 20 сентября Клери (оказавшийся тайным роялистом) сообщил королю, что его хотят разлучить с семьей.

— Это самое убедительное доказательство вашей верности, — сказал король. — Я надеюсь, вы ничего не станете от меня скрывать, я готов ко всему. Попробуйте узнать, когда должно произойти это горестное расставание, и незамедлительно сообщите мне!

Это случилось 29 сентября. Затем в октябре Национальный конвент начал готовить показательный процесс против «гражданина Капета». Дантон и Робеспьер были против. Дантон потому, что боялся, как бы в судебном разбирательстве не выяснилось, что он получил деньги из Лондона, чтобы выступить за спасение короля. Робеспьер — потому что жаждал крови: «Свергнутый король в республике способен только на одно: нарушать покой государства!»

Король ничего не знал про споры о его судьбе. Самой большой радостью для него было в те дни, когда ему позволяли общаться с детьми, проводить с дофином, со «своим любимым малышом», уроки географии. Вместе они рисовали географические карты.

11 декабря в пять часов утра во дворе Тампля установили пушки. Лицо короля оставалось бесстрастным. В одиннадцать часов он играл с сыном, у них были кегли и волчок, потом игрушки отняли. В двенадцать часов дня пришли мэр, прокурор и некоторые другие члены магистрата и отвезли Людовика XVI в Национальный конвент, где его допрашивал депутат-якобинец Бертран Барер, противник Дантона. Рассказывают, что Людовик на этом допросе явно был сильнее и своим дружелюбием несколько раз вывел Барера из себя. По окончании допроса король потребовал копию обвинительного заключения и юрисконсульта. Наверно, он удивился, когда его просьба о юрисконсульте была и в самом деле удовлетворена. Выбор короля пал на Кретьена Гийома де Ламуаньона де Малерба. Все остальные кандидаты отказались из страха за свою жизнь. Конвент согласился с этой кандидатурой. Малерб назначил адвоката — Раймона де Сэза, который уже защищал королеву в деле об афере с колье, представляя ее в суде.

Посещая Тампль, Малерб каждый раз старался вселить в короля надежду. Прусские войска вот-вот покончат с террористическим режимом Робеспьера, скоро король снова будет сидеть на троне. По-видимому, эти слова не производили на короля ни малейшего впечатления. Насильственно отвоеванный трон, по его словам, не представлял бы для него никакой ценности. Он высказал Малербу всего одно желание: как можно быстрее передать священнику, патеру Эджворту, просьбу напутствовать короля перед смертью, когда пробьет его последний час. Король уже жил в ожидании близкой смерти. Он спросил Малерба, видел ли тот «белую даму».

— Белую даму? Кого вы имеете в виду? — спросил Малерб.

— А разве вы не знаете, — ответил король, — что, по народному поверью, незадолго до смерти члена моей семьи во дворце начинает проказничать дама в белых одеяниях?