За беседой мы добрались до десерта. Жаренную на гриле тыкву с медом он рекомендует посыпать орешками. Очевидно, это блюдо из османского наследия страны. На столе стоят взбитые сливки, купленные в магазине.

— Я выполнил здесь свою задачу и больше не покину эту страну, — говорит Симеон.

Меня интересует, не жалеет ли он, что выпал из верхних этажей политической власти. Он признается, что кое о чем, пожалуй, и жалеет. Но у него не было другого выбора. Всю жизнь его готовили к тому, чтобы нести ответственность за свою страну.

— Я… то есть… я имел в виду, Болгария не могла себе позволить сесть в лужу.

Эта маленькая оговорка, думаю я, покидая дом Симеона, объясняет, в сущности, все.

Совершенно безразлично, что делают королевские особы — охотятся, рисуют или философствуют, — они делают это с чувством собственной значимости. И даже пребывая в полном отупении, они не теряют его. Мой покойный шурин, князь Иоганнес фон Турн-и-Таксис, отличавшийся почти черным чувством юмора, рассказывал о шведском короле Карле-Густаве, что в беседах с ним рекомендуется частично «отключаться» и лучше всего разговаривать только об автомобилях. Чтобы быть уверенным в его внимании, полезно время от времени произносить что-нибудь нечленораздельное, вроде «тр-р-р». Я был уверен, что это — одно из обычных преувеличений Иоганнеса. Пока однажды не встретился с королем Швеции. Это было на Штарнбергском озере, в доме одного из немецких кузенов короля. Перед домом стоял новехонький «мазерати». Король говорил мало. Но если он говорил, то это звучало примерно так:

— Завтра мы поедем по автобану в Италию, тр-р-р!

Все дружелюбно кивали и продолжали разговаривать о своем. Спустя несколько минут король, радостно возбужденный, снова перебивал нас:

— А послезавтра мы проедем через Милан и дальше, во Флоренцию, тр-р-р!

Его жена, королева Швеции Сильвия, с доброй улыбкой поднимала на него глаза. Такой доброй, что это казалось почти сочувствием.

Когда датчане рассказывают о своем кронпринце, то они обязательно вспоминают один эпизод. Фредерик и Мэри нанесли визит в штаб-квартиру комиссии Евросоюза в Брюсселе, а потом Фредерик отвечал на вопросы журналистов. Согласен, вопросы были довольно банальны. Довольны ли они этим визитом и тому подобное. Но Фредерику удался редкий фокус — своими ответами он превзошел банальность вопросов.

— Этот визит… э-э-э… дал нам… очень много, — сказал кронпринц в протянутые к нему микрофоны, — в любом случае… э-э-э… мы все увидели… то есть физически. Мы также встретились с этими, как они называются… ах да, с комиссарами. Очень мило. Очень интересно! Я имею в виду — слушать их, когда мы сидели, выпивали и закусывали, как говорится.

Если вспомнить, как умна и образованна мать датского принца, то его косноязычие довольно неожиданно, тем более что его отец, принц Хенрик Датский, происходит не из такого уж древнего рода, чтобы это могло извинить его слабоумие.

Члены действующих королевских семей немного не от мира сего, что, собственно говоря, не такой уж недостаток. Это неприятно только для особ королевских кровей, подвешенных в своего рода «чистилище» между королевским прошлым и гражданским настоящим. Предки моей жены, например, почти исключительно короли и императрицы, среди них и святая Елизавета Тюрингская, и королева Виктория, то есть Ирина выросла в семье, привыкшей в течение тысячелетий жить во дворцах, а все необходимое в повседневной жизни получать из рук услужливой челяди. Но теперь вот уже два поколения Ирининой семьи вынуждены справляться с жизнью в обычном мире, к которому они вообще не приспособлены. Наследственная хилость ума во всем, что касается простых бытовых мелочей повседневной жизни, в наших кругах называется проблемой «дзр». «Дзр», то есть дочери знатного рода, разумеется, как никто достойны любви, но им приходится бороться с действительно очень неприятным в обычной жизни недостатком, который заставляет их, например (и открыл это первым вовсе не я!), садиться в поезд, едущий во Франкфурт-на-Одере, хотя им надо во Франкфурт-на-Майне. Кстати, об именах. Для особ королевских кровей имена, кроме, разумеется, самых популярных, то есть таких, как Виндзор-Маунтбаттены, Габсбурги, Бурбоны, Гогенцоллерны, Романовы, — это почти необъяснимая загадка, как квантовая физика для глухого от рождения. Я думаю, моя теща до сих пор не очень точно знает, как меня зовут: Шёнборн (как княжеских епископов), Шёнберг (как композитора) или все-таки Шёнбург.

С образованием у них тоже проблема. Собственно, только при французском дворе к образованию относились с некоторым уважением. В остальных странах оно с давних пор считается не совсем приличным, чтобы не сказать: вульгарным. Типичными для большинства европейских королевских семей являются скорее личности вроде последнего короля Саксонии, Фридриха-Августа III. Когда ему на выставке группы «Синий всадник» представили Франца Марка, король спросил его:

— Скажите, почему вы нарисовали коня синим?

— Я так вижу, ваше величество, — ответил художник.

— Бедняга! И давно это с вами?

Или взять короля Фердинанда I Австрийского, вошедшего в историю, к счастью, под прозвищем Добрый. Однажды на охоте он подстрелил орла. Когда ему показали его трофей, он был жестоко разочарован, что у орла только одна голова, ведь на гербе-то их две! Сколько ни ройся в исторической литературе, все равно найти удается только одну связную фразу, произнесенную Добрым Фердинандом: «Я король, и я хочу фрикаделек!»

В защиту королевских домов нужно сказать, что династическая матримониальная политика, которая в течение столетий зачастую сводилась к близко-родственным бракам, вряд ли способна создать великие умы. Убитый в 1914 году в Сараеве австрийский наследник престола Франц-Фердинанд Австрийский так сформулировал дилемму королев-ской брачной политики, одержимой «равенством происхождения»: «Когда кому-то из нас кто-то нравится, то в генеалогическом древе обязательно находится какая-то мелочь, запрещающая этот брак. Вот так и получается, что у нас муж и жена двадцать раз породнены друг с другом. А в результате половина детей — дураки и эпилептики». Он, о чем я еще расскажу, решился на «неравный» брак с простой графиней, моей прабабкой.

Королева Виктория поняла всю опасность родственных браков задолго до открытий генной инженерии. В одном из писем своей старшей дочери Вики, матери Вильгельма II (и прабабушке моей жены), она пишет: «Мне бы очень хотелось подыскать для наших детей темноглазых принцев и принцесс. Я все время вспоминаю слова, которые так часто повторял дорогой папа, что только благодаря некоторому несовершенству происхождения можно влить свежую кровь в нашу семью… Ведь эти вечные светлые волосы и голубые глаза делают кровь такой лимфатичной… Не следует свысока относиться к папиным словам, вспомни, как он всегда говорил: “Нам надо немножко сильной крови”».

Трудно поверить, что королева Виктория, когда писала это письмо, настолько точно представляла себе, что именно не в порядке с кровью английских королей. Сегодняшние исследования продвинулись намного дальше. В шестидесятые годы вышла очень авторитетная книга на эту тему («Георг III и безумие»), написанная Ричардом Хантером и Идой Макальпин. Они считают, что Георг III (1738–1820), вошедший в историю под прозвищем Безумный, ганноверский предок королевы Виктории, не страдал каким-либо психозом или шизофренией, у него было нарушение обмена веществ, вызванное инцестом. Эта патология называется порфирией. Одним из сопутствующих порфирии признаков являются приступы нездорового нервного возбуждения. С тех пор врачи и историки регулярно занимались дефектами династии Ганновер-Виндзоров, но так и не пришли к окончательным выводам. Наконец немецкий историк Дж. Рёль предпринял попытку доказать, что все потомки королевы Виктории имеют склонность к порфирии. Однако для этого ему надо было получить анализ кала живых потомков — диагноз ставится по наличию в нем определенного фермента. Так как у королевы Виктории было девять детей и все они имели потомство, то к настоящему времени насчитывается около 800 потомков (в том числе и мои дети, из-за чего в этом месте я умерю свое красноречие). Вот только попытки профессора Рёля не увенчались успехом, потому что до сих пор не нашлось никого, кто был бы готов вручить профессору свои экскременты. Только отец Эрнста-Августа Ганноверского решил принять в этом участие, правда, главным образом, чтобы повеселиться, потому что послал он Рёлю не свой «материал» для анализов, а одного из гостей. Несмотря на многократные, очень дружелюбные запросы, нынешний глава Ганноверской династии, принц Эрнст-Август, само собой разумеется, отказывается пойти навстречу подобным просьбам. К сожалению, у нас, вероятно, никогда не будет научно доказанных ответов на вопросы, почему принц Чарльз разговаривает с цветами, а Ферфрид фон Гогенцоллерн обладает таким странным вкусом. Но чего у нас никто не отнимет, так это достоверно документированных примеров эксцентричного поведения некоторых потомков Ганноверской династии.