— Да уж, — горько усмехнулась Каро, — видели. И обоняли!

Мы ждали весь день — пока ветер не принес с моря темноту. С наступлением ночи волны, казалось, стали налетать на берег сильнее, их мерный гул перекатывался из одной комнаты в другую, не давая нам покоя. Мы сбились с ног в поисках пистолета, однако так и не нашли. Пришлось заключить, что оружие досталось неизвестному мучителю. Теперь только и оставалось, что ждать, пока он объявится.

Мы разожгли камин на кухне. Через открытую дверь ясно просматривался коридор. Запах миссис Матер сочился из закрытой комнаты и бесстыдно разгуливал по дому, совершенно отбивая аппетит.

Мы сидели у огня, лениво попивали ледяную водку и не сводили глаз с часов над дверью. Конечно, без пистолета мне было не по себе. Но если кто-то проник в спальню и украл его, значит, мы нужны ему живыми.

Ближе к восьми на стоянку въехали машины. Дело в том, что в ратуше каждый месяц заседал приходской совет. В одиннадцатом часу машины уехали; в наступившей тишине слышалось только успокаивающее потрескивание огня. В полночь Каро сделала крепкий кофе. От страха мы оба давно покрылись потом. Мы не знали, кто к нам явится, но чувствовали, что долго ждать не придется.

Я поднялся в ванную, плеснул в лицо холодной водой — хотелось смыть нечеловеческую усталость. Я уже выключил свет и собирался спускаться, как вдруг что-то заставило меня обернуться на лестничную площадку третьего этажа. Ступени скрывали решетчатые деревянные перила, а между ними что-то поблескивало. Лицо. На меня в упор смотрело бледное лицо, его обладатель обеими руками вцепился в перила.

Я так испугался, что помчался вниз, не чуя под собой ног, вихрем влетел в на кухню, выхватил столовый нож и затаился. Каро не успела и рта раскрыть, а незнакомец уже спустился за мной в коридор и возник в кухонном проеме, целясь в меня из моего же пистолета.

Это был не Плохой Иисус и даже не призрак миссис Матер, но я его узнал. Странник, вернувшийся из долгого пути, пути любви и ненависти.

— Дэнни? — пробормотал я.

— Отлично. Ты меня помнишь.

Дэнни Курран, учитель рисования. Годы его не пощадили. Впрочем, иного он и не заслуживал. Шутник, позер… На уроках только и делал, что рассказывал, будто эпоха настоящей музыки завершилась в шестьдесят седьмом. Он и сам походил на реликт той эпохи. Старый прохвост, мечтательный наркоман… Лицо покрыто мельчайшими оспинками, словно, устав искать место для уколов, он принялся всаживать шприц прямо в щеки.

— Дэнни? — Каро шагнула к нему — и ужаснулась, увидев, во что превратилась ее былая любовь.

Дэнни перехватил ее взгляд и кивнул.

— Да. — Он нежно смотрел на Каро. — Что, не верится? Неужели это тот самый сногсшибательный учитель?.. Я тогда был немного похож на лорда Байрона. Он ведь тоже калека — наверняка ты знаешь. А теперь я неудачник, старик. Я потерял жену, детей. Я потерял все! Из-за тебя. — Он рассмеялся. Это был смех отчаяния, его ни с чем не спутаешь. — Из-за тебя, Каро. А ведь я все еще тебя люблю. Ты знаешь, что Каро — по-итальянски «дорогая»? Видит Бог, ты недешево мне обошлась. — Дэнни снова рассмеялся.

Я смотрел на пистолет: ствол застыл между мной и Каро.

— Если ты меня любишь, — заговорила она, — то зачем притащил труп? Зачем ты делаешь мне больно?

— Я хотел, чтобы ты поняла. Я видел, что ты творишь. Жил по соседству, любовь моя. Я жил в том самом доме, который вы считали пустым.

— Ты пришел нас шантажировать? — Каро глубоко вздохнула, и ее легкие наполнились запахом смерти.

— Да, она с душком, — кивнул Дэнни. — Давайте прикроем дверь. Сядем у камина, побеседуем. Мило, по-домашнему.

Заряженный пистолет обладает определенной убедительностью. Я никак не мог поверить, что учитель рисования — человек, который давал мне послушать Леонарда Коэна и убеждал, что война — это зло, — может нас застрелить. И все же противоречить ему не стоило.

Мы сели за стол.

— У тебя отвратительный вкус, — поморщился Дэнни. — Сплошные убийцы или идиоты.

— Приз за отгадку, к какой категории я отношусь, не дадут? — мрачно поинтересовался я.

Дэнни кивнул.

— Да, вы поженились. Я присутствовал на церемонии.

Тут я вспомнил. Старик на скамье — одинокий и несчастный, пристав, который приходил к Каро домой, бегун на пляже… Дэнни преследовал ее целых пять лет!

— Она даже в суд на меня подала, — сказал Дэнни, будто прочитав мои мысли. — А ты не знал?

Я помотал головой.

— Мне запретили подходить ближе, чем на четыре километра. Или на два? Никак не запомню. Впрочем, милая, это совершенно не важно. — Он одарил Каро нежной улыбкой. — Посмотри! Едва ли не самое прекрасное, что есть на свете. Как ей это удается? Полночи ждала вооруженного психа — и что? Кожа нежнее персика, глаза лучатся. Ну, можно меня после этого винить? Можно, а?

— Ладно, — заговорил я. — Хотите чаю? Дэнни кивнул.

— Будем себя вести как цивилизованные люди. Мы же не дикари. Ачай — очень по-английски. Только не рыпайся. Я тебе живо пулю в башку всажу.

— Не посмеешь! — воскликнула Каро.

— Еще как посмею! — Дэнни перегнулся через стол и осклабился. — Ненавижу этого придурка. Ненавижу любого, кто хоть раз к тебе прикоснулся. Почему, думаешь, я его паршивую лавчонку сжег?

Я почувствовал, как к горлу подкатывает ярость. В этот самый момент мне больше всего на свете хотелось убить его.

— Полагаю, письма тоже ты посылал?

Дэнни меня не слышал. Его внимание было приковано к Каро. Он смотрел на нее с неподдельным восторгом, будто скромный итальянский крестьянин, внезапно повстречавший Деву Марию.

— Ты принадлежала мне… — прошептал Дэнни. Из кармана он достал мятый листок бумаги и неторопливо разгладил. — Помнишь? На мое сорокапятилетие ты подарила мне словарь. А внутрь вложила записку: «С днем рождения, милый Дэнни! Я всегда буду тебя любить. Твоя Каро. P.S.: Ты мой бесподобный, восхитительный, дорогой, драгоценный, любимый, ненаглядный, неподражаемый, обожаемый, сладкий».

Я отвернулся и поставил чайник.

— Да, — промолвила у меня за спиной Каро. — Когда я это писала, все так и было.

— Любовь не может взять и исчезнуть, — растерянно произнес Дэнни. — Это ведь не лампочка, выключил — и все. Правда?

Когда я повернулся, они уже держались за руки через стол. Дэнни чуть не рыдал. Все еще наставленный на Каро пистолет придавал сцене налет сюрреализма. Да, этот подонок сжег мой магазин и выкопал из могилы миссис Матер, но сейчас я искренне верил, что он бедный, грустный, жалкий, несчастный, одинокий, отчаявшийся, покинутый, раздавленный.

— В стране сотни женщины, с которыми ты был бы счастливее, чем со мной, — убеждала его Каро.

— О, как ты права, — горестно усмехнулся Дэнни. — Я ведь просто красавец! Женщины со всего мира в очередь выстраиваются за хромыми стариками.

Мы с Каро рассмеялись. Последние слова напомнили нам старого доброго Дэнни, которого любили все ученики.

— Опусти пистолет, — попросил я.

Говорил я очень осторожно, но Дэнни вскипел.

— Не смей мне указывать, ты, грязный пидор, ублюдок паршивый, обезьяна, импотент!

— Прямо как в письмах.

Последнее замечание, кажется, совсем выбило его из колеи. Я повернулся к кипящему чайнику, и тут Дэнни выстрелил.

Пуля вошла в дверцу шкафа у меня над головой. Посыпался град осколков. Я так и не понял, правда ли он хотел меня пристрелить или просто пугал. Как-то в суматохе забыл спросить.

Каро чуть со стула не свалилась, когда он спустил курок.

— Дэнни! — заорала она. — Хватит меня пугать!

— Путать? — невинно переспросил он. — Это ты меня напугала, когда сбежала с Энди Уоллесом!

— Что? — Выстрел все еще звенел у меня в ушах, и я подумал, что ослышался.

— Ах, ты не знал? — Дэнни оскалился в щербатой улыбке. — Когда у нас все пошло наперекосяк, Каро нашла утешение в объятиях твоего дружка — толстяка Уоллеса. Да, даром наша девочка время не теряла.