С Уоллесом мы виделись часто — особенно после того, как он развелся. Пока я учился в университете, мой друг устроился на работу, женился, у него родились дети. Работал он в компьютерной фирме и как-то раз переспал с девчонкой-программисткой. На свою беду, Уоллес имел глупость признаться в этом жене. В ответ на честность та попросила его уйти. Пришлось ему переехать в кошмарный дом — стены там такие тонкие, что слышно, как соседи ветры пускают.

Пару раз в неделю мы заглядывали в бар. Сейчас мы пошли в маленький паб неподалеку от того места, где жила Каро. В таком баре, рассчитанном на средний класс, редко можно нарваться на неприятности. Настроение у нас было расслабленное. Бармен, Фил, почему-то всегда ходил в ковровых тапочках.

Уоллес, похоже, обрадовался, что я провел ночь с Каро и отделался всего-навсего очередной шишкой. Неудачный брак и короткая интрижка с той девчонкой подорвали его веру в себя. Уоллес был моим ровесником, но чувствовал себя стариком. С детьми он виделся только по выходным, и это его угнетало. Он слишком поздно понял, что счастливый брак не стоит пяти потливых минут в ближайшей кладовке.

— Ну давай, — говорил я, — назови пять женщин, которые ни за что не захотят с тобой переспать.

Так мы и развлекались.

— А зачем мне список? — хмыкнул Уоллес. — Надо собраться с духом и признать, что все женщины в мире единогласно решили: я не представляю для них интереса.

— Неправда! — запротестовал я. — Давай! Пять женщин, которые глянут на тебя раз и тут же пошлют.

Уоллес задумался.

— На пятом месте, — сказал он наконец, — принцесса Диана.

— Она умерла. Трупы не в счет.

— Ты не говорил, что мертвых нельзя называть.

— Не говорил, да, но так будет неинтересно. Если она умерла, тебе с ней по-любому ничего не светит.

— Спорный вопрос.

— К тому же Диане ты, может, и понравился бы, — предположил я. — Непредсказуемый у нее был вкус. Я о другом. Допустим, у тебя есть деньги, ты богат, вращаешься в тех же кругах, обедаешь в тех же ресторанах… А эти женщины тебя все равно пошлют! Даже если ты последний мужчина на земле и лежишь голый у них в постели.

— Под это определение подходит любая женщина.

— Ерунда. Ты в курсе, что у тебя заниженная самооценка?

— Ладно, — смирился Уоллес. — Поехали. На пятом месте та актриса из «Пиратов Карибского моря». Она бы со мной точно не трахнулась. На четвертом… как ее там… та русская теннисистка, она бы точно со мной спать не стала…

— Шарапова?

— Ну! С ней мне ничего не светит. На третьем месте женщина, которую я хотел бы трахнуть, но шансов у меня ноль… Короче, твоя мать.

— Что?! Мама? Моя мама?

— Да. Извини. Я никогда не говорил, что она у тебя сексуальная?

— Мерзость какая.

— Вот поэтому-то ваша мать, мистер Мэдден, на третьем месте, несмотря на тот факт, что вы некогда проехались у нее по влагалищу. Впрочем, если наденет халатик медсестры, она даже на второе место может выбиться.

— С мамой тебе точно ничего не светит. Ничего.

— Вот именно, — устало подтвердил Уоллес. — Именно поэтому она в моем списке.

Я вздохнул.

— Знаешь что? Надо нам больше на людях бывать, а то жизненные силы утекают.

— Какие такие силы?

— Слышал, как говорят на Таити? «Пожри жизнь — или жизнь пожрет тебя».

— И что это значит?

— Сам посуди. Мы день заднем делаем одно и то же. Мы даже говорим то же самое.

Уоллес сделал большой глоток, поставил бокал и долго смотрел, как в нем колышется пена.

— Наверное, поступать надо по ситуации. Уоллес отошел в туалет, а я взял еще пива.

— Не смотри, — прошептал Уоллес, вернувшись. — Сказал же, не смотри! Там сидит какой придурок, пялится на тебя. Как будто хочет убить.

Я обернулся. За столиком у окна сидел Гавкер. В пестрой рубашке с коротким рукавом, тщательно причесанный, с золотым кулоном на шее. Мой недавний обидчик сидел, курил и взирал на бокал с пивом. Рядом сидела противная толстуха с рыжими прядями в волосах и лицом, словно отлитым из бетона. Наверное, жена. Они с Гавкером были просто созданы друг для друга.

Гавкер и впрямь бросал на меня смертоубийственные взгляды. Жена от него не отставала.

— Че-ерт, — простонал я.

— Что? — насторожился Уоллес.

— Это тот самый парень.

— Который попал в тебя кирпичом?

— Нет.

— Который книгу поджег?

— Нет. Тот, который избил меня за то, что я его сына от какого-то мальчишки оттащил.

— Скажем прямо, — усмехнулся Уоллес, — ты у нас личность известная.

Я попытался привлечь внимание бармена, но он был занят молоденькой официанткой.

— Вот твой шанс, — шепнул Уоллес.

— Какой еще шанс?

— Говоришь, он тебя в тот раз врасплох застал? А теперь ты застань его врасплох! Давай иди и врежь ему.

— Уоллес, он на меня в упор смотрит. Как я застану его врасплох?

— Я просто предложил.

— У меня другое предложение: допивай. Мы уходим. Мы вышли, Гавкер с женой последовал за нами. Толстуха погрозила Уоллесу кулаком:

— Ты грабли-то не распускай!

— Простите? — переспросил Уоллес.

Этого оказалось достаточно. Жена Гавкера схватила моего друга за волосы и принялась его бить. Уоллес изо всех сил пытался вырваться. Гавкер хохотал, его гнилые зубы поблескивали от пива и слюны.

— Дура! — крикнул он наконец жене. — Другой!

Впрочем, толстухе было плевать, с кем драться. Уоллес побежал, она рванула за ним. Ее жирный живот колыхался под платьем, больше всего похожим на огромную оранжевую палатку. На тихой улочке в приличном районе выглядело это все довольно дико.

Гавкер осклабился.

— Канай отсюда, усек?

Он резко шагнул ко мне, я отшатнулся и чуть не упал. Гавкер рассмеялся.

Я побежал за Уоллесом. Толстуха тем временем ухватила его и пыталась свалить на землю. Уоллес вывернулся и ударил ее. Жена Гавкера покачнулась и упала спиной на ограду. Я оглянулся: за нами с громкими воплями гнался Гавкер. Мы с Уоллесом побежали со всех ног.

Уоллес весил больше, чем я, да и спортивной формой не отличался. Вероятно, поэтому он и попался толстухе. Гавкер, который бегал хуже нас обоих, догнал Уоллеса на углу, стукнул разок, да и отпустил. Остановиться мы решились только через четыре улицы. Переглянулись и захохотали. Не то чтобы нам было смешно. Смешного тут было мало. Это был смех отчаяния.

Я оглянулся. В тусклом свете фонарей на асфальте выделялись темные пятна, как будто кто-то из нас испачкал ноги в масле. Я оглядел Уоллеса: он шел неуверенно, через шаг спотыкался. Тут я понял, что темная жидкость течет у него из бока.

Уоллеса пырнули небольшим ножом чуть повыше правого бедра. Рана неглубокая, однако зашивать все равно пришлось. Рано утром, когда мы добирались домой из травмпункта, Уоллес мне заявил:

— Я, наверное, некоторое время по барам ходить не буду.

— С ума сошел! — возмутился я. — Если случилось что-то дурное, надо сразу же компенсировать положительными эмоциями.

— Согласен, — кивнул Уоллес. — Просто с тобой не хочу никуда ходить.

— Шутишь?

— Ничуть. Рядом с тобой небезопасно, Марк. Тебе катастрофически не везет. Если честно, по-моему, ты проклят.

Назавтра было воскресенье. Я обедал с родителями. Они по-прежнему жили в доме на мосту Кью — в доме, где я вырос. У дома, как и раньше, стоял фургон-холодильник, а на обед по выходным подавали первосортное мясо, ведь у папы свой мясной магазин, «Еда Мэддена». Я пришел к часу. Мама поцеловала меня, а папа с Томом (они уже сидели за столом) что-то проворчали. Том — мой брат, младше меня на два года. У нас отличные отношения, но общей темы для разговора мы до сих пор не придумали. Том работает у отца; спит и видит, как дело перейдет к нему.

Родители спросили, откуда у меня шишки. Я рассказал про Гавкера, а о Каро упоминать не стал. Мама с папой так и не простили ей моих провалов на экзаменах. Рассказал я и про безалаберного полицейского.