Я сказал, что духовные лица не стремятся к тому, чтобы быть свободными от этого порока. Так же легко встретить пьяного попа и монаха, как и пьяного мужика. Хотя ни в одном монастыре не пьют ни вина, ни водки, ни меда, ни крепкого пива, а пьют лишь квас, т. е. слабое пиво, или кофент ^[134], тем не менее монахи, выходя из монастырей и находясь в гостях у добрых друзей, считают себя в праве не только не отказываться от хорошей выпивки, но даже и сами требуют таковой и жадно пьют, наслаждаясь этим до того, что их только по одежде можно отличить от пьяниц мирян.

Когда мы, в составе второго посольства, проезжали через Великий Новгород, я однажды видел, как священник в одном кафтане или нижнем платье (верхнее, вероятно, им было заложено в кабаке) шатался по улицам. Когда он подошел к моему помещению, он, по русскому обычаю, думал благословить стрельцов, стоявших на страже. Когда он протянул руку и захотел несколько наклониться, голова его отяжелела и он упал в грязь. Так как стрельцы опять подняли его, то он их все-таки благословил выпачканными в грязи пальцами. Подобные зрелища можно наблюдать ежедневно, и поэтому никто из русских им не удивляется.

Они также являются большими любителями табаку и некоторое время тому назад всякий носил его при себе: бедный простолюдин столь же охотно отдавал свою копейку за табак, как и за хлеб. Когда, однако, увидели, что отсюда для людей не только не получалось никакой пользы, но, напротив, проистекал вред (на употребление табаку не только у простонародья, но и у слуг и рабов уходило много времени, нужного для работы; к тому же, при невнимательном отношении к огню и искрам, многие дома сгорали, а при богослужении в церквах перед иконами, которые должно было чтить лишь ладаном и благовонными веществами, поднимался дурной запах), то, по предложению патриарха ^[135], великий князь в 1634 г., наряду с частными корчмами для продажи водки и пива, совершенно запретил и торговлю табаком и употребление его. Преступники наказываются весьма сильно, а именно — расщеплением носа [вырыванием ноздрей] и кнутом. Следы подобного рода наказания мы видели и на мужчинах и на женщинах. Подробнее об этом будет сказано при упоминании о русском правосудии.

Подобно тому, как русские по природе жестокосерды и как бы рождены для рабства, их и приходится держать постоянно под жестоким и суровым ярмом и принуждением и постоянно понуждать к работе, прибегая к побоям и бичам. Никакого недовольства они при этом не выказывают, так как положение их требует подобного с ними обхождения и они к нему привыкли. Молодые люди и подростки иными днями сходятся, принимаются друг за друга и упражняются в битье, чтобы превратить его в привычку, являющуюся второй натурою, и потом легче переносить побои.

Рабами и крепостными являются все они. Обычай и нрав их таков, что перед иным человеком они унижаются, проявляют свою рабскую душу, земно кланяются знатным людям, низко нагибая голову — вплоть до самой земли и бросаясь даже к ногам их; в обычае их также благодарить за побои и наказание. Подобно тому, как все подданные высокого и низкого звания называются и должны считаться царскими «холопами», то есть рабами и крепостными, также точно и у вельмож и знатных людей имеются свои рабы и крепостные работники и крестьяне. Князья и вельможи обязаны проявлять свое рабство и ничтожество перед царем еще и в том, что они в письмах и челобитных должны подписываться уменьшительным именем, то есть, например, писать «Ивашка», а не Иван, или «Петрушка, твой холоп». Когда и великий князь к кому-либо обращается, он пользуется такими уменьшительными именами. Впрочем, и за преступления вельможам назначаются столь варварские наказания, что по ним можно судить о их рабстве. Поэтому русские и говорят: «Все, что у нас есть, принадлежит Богу и великому князю».

Иностранцы, находящиеся на службе у великого князя, должны унижаться таким же образом и ожидать всех сопряженных с этим приятностей и неприятностей. Хотя царь и относится весьма милостиво к наиболее видным из них, однако совершить проступок и впасть в немилость весьма легко.

Раньше было весьма опасно быть великокняжеским лейб-медиком, так как в случае, когда данное лекарство не производило желательного действия или когда пациент помирал во время лечения, врачи подвергались сильнейшей немилости, и с ними обходились как с рабами. Известна история о великом князе Борисе Годунове и его врачах. Когда в 1602 г. герцог Иоанн, брат Христиана IV, короля датского, приехал для женитьбы на дочери великого князя и внезапно заболел, великий князь с жестокими угрозами потребовал, чтобы врачи показали лучшее свое искусство на герцоге и не дали ему помереть. Когда, однако, никакое лекарство не могло помочь и герцог умер, врачам пришлось прятаться и не показываться в течение долгого времени.

При великом князе, между прочим, находился немец из верхней Германии, которого он сам сделал доктором. Когда этот последний однажды просил его о позволении направиться в германский университет для получения там степени доктора, великий князь спросил его: «Что это за вещь — получение докторской степени, и как это происходит?» Ему сказали, что нужно сдавать экзамен в искусстве врачевания и что лицо, удачно выдержавшее это испытание, получает степень доктора и свидетельство от медицинского факультета за подписью и с печатью. На это великий князь возразил: «Ты можешь обойтись без этой поездки и расходов? Я узнал твое искусство (действительно, незадолго перед тем этот врач облегчил ему подагрические боли) — и сам сделаю тебя доктором, а свидетельство я тебе дам такое большое, какого ты заграницею не получишь!». Так и было сделано. Этого московитского доктора великий князь затем снова велел призвать к себе, когда у него вновь сделались подагрические боли. Доктор подумал, что ему грозит смерть, и явился в старом, изрезанном платье, со всклокоченными волосами, в беспорядке свисавшими вокруг головы и на лицо. На четвереньках вполз он в дверь, говоря: он не достоин более жить, или, того менее, созерцать ясные очи его царского величества, так как находится в немилости. Тут боярин, стоявший рядом, ногою ударил его так, что оконечность сапога ранила ему голову, и назвал его «собакою», надеясь этим угодить великому князю. Однако доктор, заметив милостивое выражение лица царя, воспользовался этим поношением и жалким голосом продолжал жаловаться: «О великий царь, я твой, а не иного кого раб, я сильно погрешил перед тобою и заслужил смерть. Я был бы счастлив умереть от твоих рук. Но я обижен тем, что этот холоп твой так поносит меня; да ведь и знаю я, что вовсе не такова твоя воля, чтобы кто-либо так надругался надо мною, твоим слугою». Эта смиренная речь сменила гнев великого князя на милость, врач получил 500 рублей в подарок, освободились от немилости и другие врачи, боярина же подвергли телесному наказанию.

Что касается рабов и слуг вельмож и иных господ, то их бесчисленное количество; у иного в именье или на дворе их имеется более 50 и даже 100. Находящихся в Москве, большею частью, не кормят во дворах, но дают им на руки харчевые деньги, правда, столь незначительные, что на них трудно поддержать жизнь; поэтому-то в Москве так много воров и убийц. В наше время не проходило почти ни одной ночи, чтобы не было где-либо кражи со взломом. При этом часто хозяина загораживают какими-нибудь вещами в комнате, и ему приходится оставаться спокойным зрителем, если он недостаточно силен, чтобы справиться с ворами, не желает подвергать опасности жизнь и видеть свой дом зажженным над собственною головою. Поэтому-то на дворах знатных людей нанимают особых стражников, которые ежечасно должны подавать о себе знать, ударяя палками в подвешенную доску, вроде как в барабан, и отбивая часы. Так как, однако, часто случалось, что подобные стражники сторожили не столько для господ, сколько для воров, устраивали для этих последних безопасный путь, помогали воровать и убегали, то теперь не нанимают никого ни в стражники, ни в прислуги (ведь, помимо рабов, имеются еще наемные слуги), без представления известных и достаточных местных обывателей поручителями. Подобного рода многократно упомянутые рабы в особенности в Москве сильно нарушают безопасность на улицах, и без хорошего ружья и спутников нельзя избегнуть нападений. Так случилось и с нами. Когда некоторые из нас во время пира пробыли у доброго приятеля до поздней ночи, а один из них на обратном пути пошел далеко вперед, он подвергся нападению двух русских уличных грабителей. Криком указал он на свою опасность; когда мы поспешили на помощь, один из воров спрятался, а другой был так избит, что еле утащился с места.