Они же утверждали, что имя Врангеля гремело от советского Петербурга до временно освободившегося от большевиков Владивостока. Из далекого Петрограда к Врангелю привозили икону с письмом прихожан, а дальневосточное национальное правительство слало ему приветственный адрес. Большевики не могли не замечать популярности их главного противника, но средств и сил для его устранения ко времени описываемых событий у них было не столь много. Требовалось время и главное — план действий, позволявший им добраться до популярного Белого вождя, по ошибке изображаемого коммунистической пропагандой крупным помещиком и землевладельцем, готовым идти до конца в борьбе за свою собственность и капиталы иностранных своих покровителей. На деле, «крупный землевладелец» коротал дни в аскетической обстановке яхты, служившей ему и домом и штабом одновременно. Его быт был куда как менее вычурен и вызывающе дорог в сопоставлении с некоторыми его соотечественниками, успевшими устроить за рубежом свою жизнь, а порой столь же нелеп и безотраден, как у многих чинов русской армии, вынужденной пребывать в типичной для азиатской обстановки антисанитарии и бедности. «Однажды я застал его (Врангеля — Авт.) в возбужденном состоянии. Он шагал по каюте и, вооружившись жестяной коробкой, бил тараканов, бегавших по облицовке красного дерева. Врангель выразил удовольствие, что живет теперь среди темных стен. Среди них он отдыхал от белесоватой внутренней окраски „Корнилова“».²⁴

Под сенью этих «темных стен» им не прекращалась работа над практическими задачами по сохранению армии, а также по выработке противодействия разлагающему влиянию, как большевистских эмиссаров, так и против деструктивной политики французского правительства, все активнее придумывающего новые способы уничтожения русской армии. Требования французской стороны к Русской армии простирались от незамедлительной сдачи всего оружия до запрещения петь русские песни в городе. «Однажды патруль сенегальцев за пение в городе арестовал двух русских офицеров, избил одного прикладами до крови и отвел арестованных во французскую комендатуру. Начальник штаба тотчас пошел к коменданту и потребовал освобождения арестованных. Комендант отказал и вызвал караул в ружье. Начальник штаба вызвал две роты юнкеров, и сенегальский караул бежал, бросив два пулемета. Арестованные были освобождены, и французы перестали высылать свои патрули по Галлиполи».²⁵

Проигрывая и уступая в мелочах, французы не оставили усилий по нажиму на русскую армию по другим, более существенным поводам. Как-то командование экспедиционного корпуса потребовало в категорической форме от генерала-от-инфантерии Кутепова сдать все имеющееся в армии оружие, упомянув невзначай, что французский экспедиционный корпус намеревается провести большие учения сенегальцев при поддержке с моря силами французского флота. Кутепов парировал: «Какое совпадение! У меня на этот день тоже назначены маневры в полном боевом снаряжении!»²⁶ Осознав, что оружие у русских может быть отнято лишь силой, союзники решили действовать иначе. В лагерях стали попадаться официальные объявления французского командования о том, что армии генерала Врангеля больше не существует и что ни сам главнокомандующий, ни назначенные им начальники более не имеют полномочий отдавать приказания. Все чины русской армии объявлялись беженцами, подчиненными французскому коменданту Галлиполи. Лиц, выразивших желание покинуть армию, и ее лагерь в Галлиполи, французы перемещали в создаваемый лагерь беженцев, откуда те могли либо вернуться в Советскую Россию, либо уехать в Бразилию и другие дальние страны. Для увеличения числа «падших духом» солдат и офицеров армии Врангеля, французами был сокращен продовольственный паек, выдаваемый ее чинам, но, несмотря на это, количество желающих стать «беженцами» оставалось незначительным. Наряду с этими мерами, командование французского корпуса проводило активную вербовку русских добровольцев в Иностранный легион, но любезно предоставляемая возможность погибнуть в африканских пустынях за расплывчатые интересы безликого французского правительства прельщала далеко не многих. Главным препятствием на пути разрушения армии французы справедливо считали самого Петра Николаевича Врангеля. Барон успешно отражал нападки и противостоял союзническому давлению, потому что всегда мог опереться на стойкость своей армии. «Его позиция была тем более сильна, что его требования и чувства разделялись тысячами, продолжавшими повиноваться ему как командиру».²⁷

И когда по армии поползли первые слухи о том, что Врангель, находившийся в Константинополе, может быть подвержен аресту французскими властями, союзническая администрация тут же услышала в ответ, что «…русские полки двинутся на Константинополь в случае насилия над Главнокомандующим».²⁸

Новый военный комендант Галлиполи, назначенный французским командованием подполковник Томассен, прибывший на смену прежнему — Вейлеру, нанес визит временно исполняющему обязанности командира 1-го корпуса генерал-лейтенанту Владимиру Константиновичу Витковскому, чтобы передать русскому командованию следующие новости. В сущности, они мало, чем отличались от уже озвученных французской стороной ранее замечаний, касающихся армии в целом. Томассен повторил Витковскому тезисы об изменении статуса русских частей, о том, что считающаяся теперь беженцами армия не может иметь никаких начальников, и что вся беженская масса подчиняется теперь только ему, как французскому коменданту. Спокойное возражение генерала Витковского о том, что армия не только не является фикцией, но и сможет постоять за себя, взволновало французского коменданта, ответившего Витковскому, что предпримет ряд мер. Данные меры, добавил Томассен, будут направлены на то, чтобы пожелания французского Оккупационного командования исполнялись в полном соответствии с требованиями коменданта. Генерал, отказывающийся выполнять законные требования командования, по заверению Томассена, будет доставлен в Константинополь, что недвусмысленно намекало на арест Витковского.

Когда Владимир Константинович вместе с сопровождавшим его полковником Комаровым прибыли в штаб своего корпуса, они не замедлили отдать несколько распоряжений, необходимых на случай объявления военной тревоги, а также при необходимости занятия ключевых точек в городе, включая телеграф. Стоявший на внешнем рейде броненосец «Георгий Победоносец» получил секретное сообщение Витковского о возможном предстоящем таране расположившейся на рейде неподалеку французской канонерской лодки. Лодка эта была хорошо видна с берега. Ее таран мог оказаться необходимым для того, чтобы вместе с ее крушением лишить французов возможности связаться по радио с основными силами и вызвать подкрепление. Между генералом Витковским и командиром «Георгия Победоносца» было условлено, что таран произойдет после получения особого сигнала, которые русские моряки получат с берега. Французский комендант в свою очередь отдал приказ об установке колючей проволоки по периметру сенегальского гарнизона. Холодное противостояние сторон продолжилось до православного Рождества Христова. Во время богослужения в греческом соборе к Владимиру Константиновичу подошел комендант Томассен и чины его штаба, просившие его принять поздравления по случаю православного праздника. Подобный жест французов показывал, что инцидент между сторонами считался исчерпанным. Тем самым признавалась решимость и сила русских войск. Главнокомандующий в письме на имя генерала Витковского благодарил его за проявленную выдержку и выражал поддержку действиям временно исполняющего обязанности командира корпуса. Генерал Кутепов, как только вернулся в строй после болезни, также выразил свое удовлетворение поведением Витковского. Однако и позже французы не оставляли попыток выдавить русскую армию иными, теперь уже экономическими способами. На встречах с русским командованием французские представители горестно сетовали на то, что изнуренная войной Франция не может бесконечно помогать русской армии, на питание которой ежемесячно французским командованием расходуется 41 млн. франков, что превосходит гарантированное возмещение французских расходов русскими, стоимость которого не превышает тридцати миллионов. По отчетным ведомостям французского интендантства, масштабы расходов на русскую армию не превышали 1 млн. 700 тыс. франков в месяц. Имущество, отобранное французскими властями у прибывших на чужбину русских войск, равнялось 133 с половиной миллионов франков. За период с 15 ноября 1920 года по 1 мая 1921 года французами было израсходовано лишь 44 млн. франков, а остаточный баланс средств русской армии, находившихся в руках у французов, составлял 105 млн. франков. Однако это не особенно смущало французские политические круги. На официальных встречах они продолжали сетовать на непомерные расходы по содержанию своих русских союзников. Русскому командованию становилось все более ясным, что так продолжаться больше не может, что со временем французами будет непременно найдено еще какое-нибудь средства давления или шантажа командования русской армии, не исключая даже возможных попыток физического устранения лиц, стоявших во главе Русской армии. Что оставалось делать?