Марфа. Оттого они и генералов держат, и войско, и жандармов, что Марфушку твою, дуру бабу, боятся.

Круглов. А что у тебя есть, что они тебя боятся?

Марфа. У меня? (Стала серьезной, просто). Правда.

Пауза.

Круглов (задумчиво). Правда, правда... У городового вот тоже правда — царю служить. И у нас правда — жить по-человечьи. Только нашу правду свиньи съели.

Марфа. Правда на свете одна, папаша. Второй не бывает. В том ее и сила.

Круглов. Может, где она и есть, такая правда, только, пока дойдешь, сапоги стопчешь.

Марфа. А тогда босиком...

Круглов (вытирает руки). Я за правдой к Зимнему ходил. Марфа. Не в ту сторону ходили, папаша.

Круглов (нахлобучив шапку). Не отступишься?..

Марфа. Пока дышу — нет!

Круглов. И на каторгу пойдешь?..

Марфа. Придется — пойду.

Круглов идет к выходу.

А как же с приданым? (Показала на ящик). Забрать?..

Круглов (помолчав). Держи пока.

Гаснет свет в конторе; освещается цех; рабочие без шапок окружили дощатый помост, на котором священник в пышных ризах служит панихиду. Филимонов рядом с Кругловым. Среди рабочих — Федор, Катя, Марфа, Юркку, Ивановна, Иванмолотобоец. Над помостом большой портрет Николая II. На лесенке у помоста — Косой, Тестов. Полиции нет. Справа от помоста стоят Белокопытов, Морган, Леру, Петрункевич.

Священник (заканчивая). Во блаженном успении вечный покой подаждь, господи, новопреставленным рабам твоим...

Иван. Какие рабы? Не рабы они, а безвременные жертвы капитала.

Священник. ...имена их ты, господи, веси... и сотвори им вечную память. Вечная память! Вечная память! Вечная память!

Косой (откашлявшись). А теперь, господа мастеровые, мастеровой паровозосборочного цеха Парфен Тестов расскажет вам, как он удостоился милости его императорского величества.

Тестов (расправляя волосы, обильно смазанные лампадным маслом). Православные! Стало, все как есть расскажу. Прибыли мы на фаэтонах во дворец, музыка играет, лакеи, конечно. Ну, это-ка, велели нам войти во дворец, стать, это-ка, вдоль стены... Вышли к нам царь-батюшка, ну, мы ему до земли поклон, ну, он, это-ка, бумажку вынимает, читает...

Голос. По складам!

Смех.

Леру (Моргану). Акции царя здесь не слишком высокие.

Тестов. Дескать, так и так, прискорбные события вышли изза смуты. Прошения, конечно, толпою подавать мне преступно, вы, рабочие, дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменникам и супостатам. А потом к каждому подошел, у одного имя, конечно, спросил, у другого — фамилие, третьего — какого завода, четвертого — волость... Ну, мы, это-ка, так вот поговорили с ним...

Голос. Славно время провели!

Тестов. Благословясь, говорит, примайтесь за дело, говорит, прощаю вам вину вашу...

Иван. А мы ему не простили!

Тестов. Чего?..

Иван. Ничего! Бреши дальше!

Тестов. Ну, подернул царь-батюшка плечом, дескать, будет балакать, у меня свои царские дела имеются, а нас всех в столовую повели, пирогов наставили, по бутылке пива на брата...

Голоса:

— Объедки с царского стола жрали?

— Крест-то на вас был?

— Почему царю правды не сказали?

— За пиво совесть продали?

— А в охранке еще по тридцать сребреников получили!

Шум.

Косой (зычно). Тихо, рабочие! Почему ты, Тестов, не сказал, как царь по безграничной кротости и милосердию своему назначил семьям убиенных пятьдесят тысяч рублей? (Торжественно). Суммы будут выданы через полицию!

Тишина. Чей-то голос: «Сколько?»

Тестов. Это-ка, пятьдесят тысяч рублей...

Белокопытов. Большие деньги... (Вздохнул, перекрестился). И мы, акционеры, коль надо — поможем... Приходи ко мне, кто нуждается, — не обижу. (Вздохнул, перекрестился). Эх, не воротишь... Да что — горем сыт не будешь... Помолились — и с богом, за дело! И нам убыток, да ведь и вам — не барыш...

Петрункевич. Сплотиться надобно нам всем — перед лицом Европы, всего мира...

Пожилой рабочий. И то, ребята! Сорок четвертый день бастуем. Дырки в ремешке опять сверлить...

Белокопытов. А я что говорю? И детишкам вашим доколь голодную муку терпеть? (Показал на стоящую впереди Ивановну). Вон хоть ее, мать, спросите...

Ивановна (взошла на помост, взглянула на Белокопытова). Моего девятого января убили. Трех сирот оставили. Хлеб берем в булочной — одни обрезки... на копейку дешевле. Вместо супа кипяток хлебаем. Глядеть на сироток моих страшно. Кожа как стекло прозрачная... Вчера удача вышла: на бойне костей и требухи вымолили! А на работу не встану! (Повернулась к Белокопытову). Пока наших условий не примешь — и не мечтай! (Повернулась к портрету). И денег твоих — не возьму!

Голос. Ох, не сносить тебе головы, Ивановна!

Ивановна. Аяне боюсь! Кровь на тех деньгах! Не надо нам подачек царя Ирода, будь они прокляты!

Тестов. Ивановна, грех на душу кладешь, грех, это-ка, царя хулить!

Ивановна. Я царя Ирода хулю — не нашего! (Вновь поверпулась к портрету). Отдай твои деньги челяди твоей, пусть пьют на их, пусть в карты играют, пусть покупают на их женское тело. А мы требуху жрать будем, а кровавые деньги царя Ирода не возьмем! Тьфу на их, тьфу! (Сошла с помоста под одобрительный гул).

Белокопытов (Петрункееичу, злобно). Ну, вы, златоуст...

Петрункевич (подался вперед, поднял руку). Господа! Господа! Мне близко горе этой несчастной женщины!

Голос. Кто таков?

Петрункевич. Вы должны знать меня — я Петрункевич! Я тот, кто бросил в лицо придворной камарилье всю правду о Порт-Артуре и Цусиме!

Федор. Милые бранятся, только тешатся!

Петрункевич. Я не фабрикант, не заводчик...

Федор (спокойно). Ну, стало быть, помещик...

Петрункевич. И помещику, и заводчику, и мужику, каждому из вас, господа, сейчас надобно сплотиться дружной российской семьей, обо всем договориться миром... Перед лицом всей Европы...

Марфа. А ты двенадцать часов гнул шею над .станком, барин?

Ивановна. А детишки твои требуху жрали?

Иван. А в морду тебя мастер не лупцевал?

Марфа. Так какой же тебе дружбы с нами надо? Не будет у нас с тобой и с ним... (показала па Белокопытова) дружбы, а будет одна сплошная классовая борьба! (Поднимается на помост).

Косой. Тебе чего?

Марфа. А ну-ка, оттеснись, держиморда!

Петрункевич. Кровью убиенных заклинаю вас...

Марфа. Мы наших мертвых героев поминать будем — не вы! Будет комедий! (Белокопытову). Принимаете условия наши или как?

Белокопытов молчит.

Ну так я скажу. Молитвами думали заворожить нас? Подачками? Нет, российский пролетариат подачками не купишь! Гостей привели на панихиду? Пусть смотрят, как отпевает рабочий класс царя и капитал!

Федор. Спроси их, зачем пожаловали?

Марфа. Затем, чтобы разузнать — стоит ли в Николая Кровавого капитал вкладывать? Стоит ли царская овчинка ихней заморской выделки?

Леру (Моргану). Кажется, теперь уж и не стоит?

Морган. Теперь-то и стоит...

Марфа. Путиловские мастеровые! Какой ответ гостям будет?

Иван (встал па лесенке). Незваные гости — с пиру долой!

Марфа. Долой царя и капитал!

Голоса:

— Долой!

— Долой!

В другом углу вскакивает на подоконник Катя.

Катя. Пусть сильнее грянет буря!

Сверху отвечает сильный юношеский голос: «Пусть сильнее грянет буря!» Все поднимают головы. Встав во весь рост, с пачкой листовок в руках стоит на кране Сережа. Шум, аплодисменты.