Катя (шепчет одними губами). Клянусь! (Исчезает).

Скреблов. Дорогуша, бредите?

Федор. Что вам надо?

Скреблов. Жалею. Повесят вас.

Федор. Врете, что жалеете, и врете, что повесят. В Сибирь, а там видно будет.

Скреблов. После смерти, дорогуша, ничего видно не будет. (Значительно). Приговор предрешен государем.

Федор. Вот как? Даже государь заинтересовался нашими особами?

Скреблов (оглянулся, шепотом). Государь заинтересовался собственным троном. Прокурор будет требовать веревочку, ему карьера милей буквы закона, голуба. Хотите верьте, хотите нет — нежность у меня к вам, черт вас дери! Отцовское чувство. Слушайте. Завтра я уезжаю в Москву по делам службы...

Федор. На помощь Дубасову?

Скреблов. Слушайте... Я сегодня увижу генерала Трепова. Он мой друг. Я могу через него передать государю бумагу...

Федор. Какую бумагу?

Скреблов. Прошение на высочайшее имя.

Из задней комнаты появляются судьи. Звонок. Жандармы вводят обвиняем ых.

Бумага приготовлена. Вот... Пустая формальность. Для такой цели все средства хороши. Только скажите «да» — и жизнь.

Иван и Сережа подошли к Федору. Слышен звонок. Гул в зале.

Федор (спокойно). Пошел вон, дурак!

Скреблов, опасаясь скандала, безмолвно ретируется при удивленных взглядах судебного пристава и жандарма.

Судебный пристав. Суд идет! Прошу встать!

Сережа (тихо). Что случилось? Что ты сделал?..

Федор (смеется). То же, что и вы сделали бы на моем месте.

Судья. Обвиняемые, не переговаривайтесь! Переходим к прениям сторон. Подсудимые отказались от защиты. Слово имеет прокурор. Пожалуйста, господин прокурор.

Прокурор. Три дня, господа судьи, взирали вы на достойную кисти Данте Алигьери адову картину злодеяний, предусмотренных статьями двести шестьдесят три, двести шестьдесят четыре, двести семьдесят четыре Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, а также статьей семь Положения об охране государственного порядка и спокойствия. Три дня, господа судьи, содрогаясь от отвращения, вглядывались вы в эти дьявольские лики и видели за ними остановившиеся заводы, погруженные в темноту проспекты, краны, из которых не течет вода, расстройство и сумятицу всей нашей городской жизни. А посмотрите на их длани, господа! Разве не капает с их пальцев кровь замученных блюстителей порядка — полицейских, которых недавно растерзала обезумевшая толпа повстанцев в Москве!

Федор. Слава московским рабочим, поднявшим знамя восстания!

Сережа. Москве — ура!

Судья звонит в колокольчик. Снова бежит к подсудимым судебный пристав.

Прокурор. ...Кровь верных престолу офицеров крейсера «Очаков» и броненосца «Потемкин Таврический», сброшенных оголтелыми, потерявшими облик людской бунтовщиками в бездонные пучины Черного моря...

Сережа (вскакивает). Да здравствует революционный флот! Да здравствуют бессмертные герои-потемкинцы!

Прокурор. Он молод, господа судьи, но да не шевельнется жалость в наших сердцах! Засохший сучок рубите топором, господа судьи! Не жалейте их! Ведь у них-то не дрогнула бы рука, дабы поразить каждого из нас, преданных российскому престолу!

Иван. Не дрогнет, не беспокойся!

Судья. Я вас выведу!

Иван. Уже выводили, привыкший...

Прокурор. Беснуются. Пусть! Карающая десница уже касается их своими перстами. Да свершится возмездие, господа судьи! Нет меры их преступлениям, но мера наказания есть. Эта мера — смерть, смерть, смерть...

Гаснет свет.

Сережа (в темноте). Смерть царизму! Смерть капиталу!

Свет вспыхивает и вновь гаснет, опять вспыхивает. В местах для публики снова появляется Катя. Свет снова гаснет.

Судья ( в темноте). Пристав! Что со светом? Пристав!

Гул, шум заглушают его слова.

Федор (в темноте). Всеобщая забастовка началась, товарищи!. От стачки к восстанию!

Сережа (в темноте). «Вихри враждебные веют над нами...»

Федор и Иван-молотобоец подхватывают слова «Варшавянки», за ними подхватывают песню в темном зале. Песня нарастает, как грозный вал, заглушая крики судьи, голоса судебного пристава, прокурора, жандармов.

Внезапно скамья подсудимых озаряется мигающими фонариками. Песня смолкает здесь, но гремит в темноте. На мгновение фонарики выхватывают из темноты лица Юркку и Кати. Снова темнота.

Голос Юркку: Внимание, господа жандармы! Сейчас будут кидать бомбу!

Фонари гаснут. Шум, крики.

Голоса: Стой! Куда?

Грохот падающей мебели, шум борьбы. Выстрелы.

КАРТИНА ОДИННАДЦАТАЯ

Дальние орудийные залпы. Москва. Пресня. Баррикада. Ветер. Снег. Силуэты дружинников. У разбитого фонаря Марфа со «смитвессоном» на поясе; Варварав черном платке, рука на перевязи. Перед ними между двух дружинников пленный фон Э т е р, простоволосый, в разодранной голубой шинели, с болтающимися аксельбантами и пустыми ножнами.

Фон Этер (продолжает надменно, ледяным тоном, с легким акцентом). ...Первый лейб-гвардейский Екатеринославский полк, первый лейб-драгунский Московский, пятый лейб-гренадерский Киевский...

Марфа (Варваре). В Киевском была. Стрелять не будут.

Фон Этер (с холодной насмешкой). ...шестой лейб-гренадерский Таврический, третий лейб-драгунский Сумской, третий лейбгренадерский Перновский...

Варвара (спокойно). Вот и налгал. Перновский полк с нами.

Фон Этер (ледяным тоном). Флигель-адъютант двора его императорского величества ротмистр барон фон Этер не унизится до лжи перед вами, сударыня. Перновский полк заперт в Спасских казармах.

Варвара (радостно). Заперт — значит, за нас! (Марфе). Пошли в Спасские умного человека.

Фон Этер (ледяным тоном). Продолжать?

Варвара кивает.

На усмирение брошены также первая гренадерская артиллерийская бригада, второй лейб-гренадерский Ростовский полк...

Марфа. Ростовский полк вышвырнул вон своих офицеров, он с нами!

Первый дружинник. Флигель-дворняга, а брешешь. Второйдружинник. Ну, пугай дальше.

Варвара. А где Несвижский полк?

Фон Этер молчит.

Тоже на замке? А казармы на улице Матросской тишины почему заперты?

Фон Этер молчит.

А пушки чего против Александровских казарм стоят? А про то, как Анюта Пчелка, девчонка с Прохоровской, тысячу казаков одним красным флагом назад повернула, слышал?

Фон Этер молчит.

Нет, серенькая у вас на Московский гарнизон надежда...

Фон Этер (теряя спокойствие). Идут давить вас верные престолу полки из Петербурга! Идет артиллерия из Риги, из Твери... Идут казаки, идут драгуны, идут саперы... Сомнут, раздавят, сотрут в порошок всех ваших анюток, манек, ванек...

Варвара (изучающе вглядываясь в фон Этера). Вон как разволновался!..

Первый дружинник. Снегом его потереть, што ли? Марфа. Жутко ему.

Варвара. Не только ему — всей земной нечисти жутко. Стоим тут, в московском переулочке, а разговор наш... на весь мир слышен...

Второй дружинник. Не поймешь, чего в нем больше: злобы или страху...

Фон Этер. Да, я ненавижу вас! Но я не боюсь вас! Я солдат...

Варвара (спокойно). Солдаты — дети народа. А ты выродок.

Голос: «Эй, кто идет?» Ответный голос, флегматично: «Как — кто? Свои». Появляется дружинник Митя, волоча за собою с помощью другого дружинника маленькую пушку.

Марфа. Чего это?

Митя (флегматично). Как — чего? Полевая орудия.