14

— Эй, ты чего в потёмках сидишь, — ввалилась она к Святославу после короткого, чисто символического стука в дверь.

На улице ещё не стемнело, но тяжёлые тучи скрывали солнце, а шторы на окнах в спальне братца были наполовину задёрнуты. Сам он сидел за письменным столом, который ярко освещала настольная лампа на длинном сгибающемся в нескольких местах кронштейне, и что-то увлечённо корябал карандашом на бумаге.

Женька нагло продефилировала мимо Славы, кинув беглый взгляд на творческий беспорядок на его столе — ворох каких-то бумаг, рисунков, несколько карандашей и ластиков, и подошла к окну, решив отдёрнуть шторы и впустить немного дневного света.

— Что надо?

Святослав отбросил карандаш в сторону, потянулся, распрямляя затёкшую от долгого сидения спину, затем стал сгребать свои работы в кучу, выровнял стопку листов, постукивая ею о поверхность стола, и упаковал их в пластиковую папку с резинками по бокам.

— Скучно, — не стала ничего придумывать Женя, — пойдём что ли чаю попьём. — И, подойдя к нему сзади, спросила: — Дай посмотреть, а?

— Обойдёшься, систер, — отрезал Слава.

— Ну дай, жалко что ли? — не унималась та.

Он небрежно кинул папку на край стола подальше, крутанулся на стуле, поворачиваясь к Женьке лицом.

— С каких это пор тебе стало интересно, чем я занимаюсь?

— С сегодняшнего дня, — гримасничая, припомнила она Светику его же слова. — Да ладно тебе, не ломайся, дай глянуть. Правда интересно, — она потянулась к папке.

— Нет, — перехватил Слава Женькину руку.

Ого, вот так реакция! Интересно, что же там такое, что он так подозрительно не хочет, чтобы она это увидела? Или ей показалось?

— Ладно, больно надо… — обманный манёвр, и вот Слава, уже выпустивший руку сводной сестры из своей клешни, и ничего такого не ожидающий, пропускает её быстрый бросок в сторону папки с рисунками.

История повторяется — только теперь Женька бегает по комнате Святослава, а тот носится за ней, пытаясь забрать своё имущество. Но на этот раз он одет, и никакие уловки сестрицы с полотенцами не пройдут…

Пара мгновений, и брыкающаяся девчонка снова оказалась на кровати, прижатая к ней немаленьким весом сводного брата.

— Женька, отдай по-хорошему, а то больно сделаю, — прошипел он, пытаясь выхватить папку из её рук.

— И что же там такое, что ты так не хочешь мне показывать, а, братишка? — на миг затихла она. — Извращённые сексуальные фантазии?

Нахалка! Он немного сильнее, чем следовало, сдавил её за запястья.

— Ай, дурак, больно!

— Я предупреждал!

Слава перехватил удобнее руки сестрицы, завёл их, несмотря на сопротивление, той за голову, навалившись при этом ещё сильнее, так, чтобы она не смогла пихаться ногами. Одной рукой придерживая кисти сведённых вместе рук, другой он наконец выдернул свою папку и отбросил её в сторону.

— Отпусти! — вопила Женька.

— И не подумаю! — посмеивался братец над её попытками высвободиться.

Сильный, гад!

Она продолжала ёрзать и брыкаться, но ухмыляющийся Слава и не думал её отпускать. И кричать ведь было бесполезно, как и пугать этим — в доме всё равно никого не было.

Потихоньку Женька стала утихомириваться, лишь раскрасневшееся лицо и сбившееся дыхание выдавало её взбудораженное состояние. Святослав уловил еле-еле ощутимый ягодный аромат от её губ в каких-то сантиметрах от своего лица, и сам не понял, как, поддавшись внезапному порыву, коснулся их своими. Тело Женьки мигом замерло, а губы приоткрылись. Нет, она не ответила. Но и не оттолкнула тоже.

Чёрт! Ему следовало сдержаться! Но сделанного не вернёшь…

Поцелуй был неожиданным для обоих. И недолгим — мимолётным, словно спрашивающим. Но это был самый настоящий поцелуй! На секунду остановив взгляд на широко распахнутых глазах Женьки, Святослав выпустил вмиг притихшую сестрицу из тисков своих объятий и откатился в сторону.

Какое-то время они лежали молча.

— Вообще-то, это был мой первый поцелуй, — в голосе Евгении прозвучали нотки обвинения.

Неужели она ляпнула это вслух? Но уже сорвавшееся с языка было не вернуть, и Женька просто замерла в ожидании реакции Славы.

С полминуты он продолжал изучать потолок. Потом повернулся на бок, и, подперев голову рукой, посмотрел на неё и с наигранной ухмылочкой произнёс:

— И что, теперь я должен на тебе жениться?

Это явно была шутка. И по мнению Женьки — шутка плохая.

— Вообще-то, мы брат и сестра, — фыркнула она в ответ, приподнимаясь и поправляя задравшуюся и оголившую живот футболку.

— Вообще-то, — подражая её тону, — никакие мы не брат и сестра! — внезапно вспылил Светик.

Он сел на кровати, спустив ноги на пол с противоположной стороны и повернувшись к Женьке спиной. Будто в раздумьях запустил пятерню в волосы на затылке. Затем резко потянулся к лежащей неподалёку папке и… просто кинул её девчонке, давая понять, что не против того, чтобы она посмотрела содержимое. А сам поднялся и отошёл к окну.

Ну и где, спрашивается, логика?

А логика была…

Сначала Женька не поняла, что такого во всех этих рисунках, которые обнаружились внутри папки. Она села удобнее на край кровати и стала рассматривать в неверном свете стремительно уходящего дня рисунки Славы. На плотных белых листах формата А4 были изображены какие-то киборгообразные драконы и другие звери, девы-воительницы в обтягивающих комбинезонах и с футуристическим оружием в руках и прочая фантастическая дребедень. Всё было нарисовано простым карандашом и нарисовано здорово — немного нереалистично, с преувеличениями, но так явно было задумано. Она перебрала с десяток рисунков, пока не обнаружила в стопке работу, из-за которой, судя по всему, и начался весь сыр-бор.

На рисунке была она. Евгения Загорская собственной персоной. Несмотря на слегка анимешный образ — на непропорционально большие глаза и чересчур вздёрнутый нос, на сверх меры выпуклую фигуру, портретное сходство прослеживалось очень чётко. У Славы был своеобразный стиль рисования, он словно чувствовал, на чём сделать акцент, чтобы без труда можно было узнать, кто конкретно изображён на рисунке, даже несмотря на далёкие от природных, мультяшные пропорции лиц и тела.

И на Женьку с листа бумаги слегка исподлобья смотрел её альтернативный вариант. Интересно, братец — хотя действительно какой он ей, по сути, брат? — впрямь видит её такой? Полудемонёнок-полуангел, в котором смешались воедино совершенно детские и шокирующе взрослые черты. Взять хотя бы плюшевого медведя, которого она на рисунке, волоча по полу, держала за лапу, кеды на ногах, футболку с надписями или эти дурацкие трусы с котятами (чёрт возьми, это были реально её трусы, существовавшие на самом деле!). Но фигура… это была взрослая, с весьма сексуальными формами, женская фигура… А в довершении образа голову с растрёпанной гривой волос венчали рожки и нимб, абсолютно не мешающие существованию друг друга, а за спиной были два огромных крыла — одно белое, ангельское, другое чёрное, как у летучей мыши.

Вот вам и извращённые фантазии!

Но, тем не менее, рисунок был притягательным, цепляющим. Совершенно не пошлым, скорее, просто фэнтезийным. И Женя долго не могла оторвать от него глаз. И долго не могла ничего произнести — её накрыла лавина ощущений и предположений. Шокирующих и до оглушающего сердцебиения, до дрожи в коленках волнующих.

— Они потрясающие, — произнесла она спустя время, не став отрицать очевидного, но решив не акцентировать внимание только на одном, самом для неё ценном. Но всё же добавила, словно не сразу на это решившись: — Можно я возьму его себе?

Слава стоял, сунув руки в карманы, и, казалось, безучастно смотрел в окно, на самом деле стараясь скрыть напряжение, неожиданно его накрывшее. Он до сих пор не понимал, что, чёрт возьми, происходит! Сначала этот дикий зуд в кончиках пальцев, который не дал бы ему покоя, пока он не взял бы в руки карандаш и не воплотил на бумаге образ, засевший в голове. Образ вздорной нахалки, такой противоречивой, такой колючей, и такой внезапно притягательной…

Потом вся эта глупая ситуация с папкой — кто ж знал, что сестрица может заявиться к нему в комнату? Обычно такого не происходило… Но в том-то и дело, что сейчас всё было далеко не обычно, сейчас всё перевернулось с ног на голову!

Потом этот поцелуй. Её первый, мать вашу, поцелуй! Шикарно…

Он повернулся, глянул на притихшую Женьку, разглядывающую его работы. Работу, если быть более точным. Хотя нет… другие тоже смотрела…

— Бери. Хоть все, — как-то устало произнёс Святослав, проводя рукой по лицу, словно сгоняя наваждение. — Ты там чай, по-моему, пить собиралась. Или уже передумала? — Он размашисто прошагал мимо и хлопнул дверью.

Вышло как-то излишне раздражённо, но сдержаться снова было выше его сил.