Ужели он?.. Так, точно он...

Эта стремительность следующих один за другим вопросов, эта пристрастность интереса, вначале инстинктивного, а потом уже осознанного, это нескрытое потрясение: «Ужели он? Так, точно он» - все это выражения души знакомой нам уездной барышни.

Муза, таким образом, вполне сохраняя свою божественную наблюдательность по отношению ко всему окружающему, находясь, как полагается богине, над происходящим, сохраняет в это же самое время облик и душу героини романа. Похоже на то, что автор не в силах оторваться от некоего облика: «...она и все она».

Еще немного, и на наших глазах произойдет встреча двух Татьян - музы и княгини. Но нет, от резкого неприязненного голоса незнакомца: «Давно ли к нам он занесен?» муза, «как лань лесная боязлива»... исчезает, и через минуту появляется... в облике княгини.

В этих чудесных метаморфозах, может быть, и следует искать секрет изображения Татьяны.

Таня Ларина возникает в романе как реально существующая девочка со своими чертами характера и облика. Невзирая на то что она - создание авторского воображения («плоды мечты моей»), точнее, благодаря силе этого творческого воображения, она начинает жить самостоятельной жизнью, и автор в какой-то момент сам начинает воспринимать ее как человека, существующего независимо от его, автора, воли. Скоро выясняется, что он любит ее. Не только, как свое творение, но и как существо, живущее по своим собственным законам, независимо от того, чье оно творение. Чем пристальнее вглядывается он в это существо, тем больше обнаруживает в нем черты своего верного идеала. И когда возникает необходимость изобразить самое музу, автор придает ей облик Татьяны, ибо «девочка несмелая», некогда им созданная, придуманная, уже не только владеет его помыслами, но и направляет его творчество. Уездная барышня, дорогая Пушкину сама по себе, возвышенная до степени богини поэзии, становится дорогой вдвойне. Теперь «страх» открыть заветное лицо доходит до «ревнивой робости»...

Но если отвлечься от обаятельной традиции, берущей начало в античной мифологии, и перевести вопрос с языка символов на реалистическую почву, то что такое на самом деле есть «муза», божественная «камена»?

Очевидно, не что иное как другое я самого поэта, материализованное в том или ином облике, тем или иным способом проявление его души, его творческого порыва. Пушкин находит для образа своей музы рисунок такой художественной силы, что мы воспринимаем ее тоже как самостоятельное действующее лицо романа. Это не та классицистическая скучная «эпическая муза», от которой поэт отделывается, как от обузы, в конце VII главы:

Довольно: с плеч долой обуза,

Я классицизму отдал честь,

Хоть поздно, а вступленье есть.

Не случайно фигуры обеих муз поставлены в непосредственной близости друг к другу: для контраста.

Образ своей музы Пушкин творит по образу и подобию своей жизни.

За поразительной даже для «Онегина» поэтичностью пяти строф, посвященных музе, проступают точные черты человеческой и творческой «автобиографии». Припомним. Сады лицея, студенческая келья. Встреча с Державиным. Это - лицейские годы. «Безумные пиры», вакхические резвости - это Петербург. «Вдаль бежал» - иносказательное «выслан», ссылка на юг. Точно указываются места, которые посетил поэт (Кавказ, Таврида, Молдавия). Ссылка в Михайловское («И вот она в саду моем»). Приезд в Петербург после ссылки...

Своего рода «анкета», которую можно подкрепить датами - «расчислить по календарю».

Еще примечательнее то, что здесь языком поэтического искусства отчетливо формулируются изменения творческих устремлений поэта. Детские, во многом подражательные, но настолько яркие и веселые опыты, что они привлекают общее внимание; дерзкие вольнолюбивые стихи, приводящие к изгнанию; прекрасная дань романтизму («Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы»), Наконец, переход на позиции нового искусства, позволяющего сделать обыденную деревенскую жизнь предметом высокой поэзии. Это уже не анкета, а краткая творческая исповедь. Из этих двух сторон «автобиографии» складывается образ поэта, каким он сложился примерно к 23 - 24 годам, то есть к моменту начала работы над «Евгением Онегиным».

И вот самого себя - человека и творца - Пушкин метафоризует гениально выполненным образом музы. А музе после ряда превращений дает облик и характер Татьяны. Но если принять, что «муза» есть alter ego («другое я») поэта, то мы придем к естественному выводу: в Татьяне выражено, кроме всего прочего, «другое я» Пушкина, его духовный автопортрет.

Попробуем привыкнуть к этой мысли.

Тогда в методе изображения героини прояснится главное: почему при исключительном, неоднократно подчеркиваемом интересе к внешности Татьяны Пушкин ни разу не открывает ее лицо: реально существующая прелестная женщина образует лишь часть идеала, возникающего на страницах поэмы. Здесь нашему взору предстает образ неизмеримо большей емкости. В нем заключено триединство: уездная барышня, она же затем светская дама - муза - духовный автопортрет Пушкина. Приоткрыть лицо уездной барышни невозможно: самая прелестная конкретизация одной части волшебного триптиха немедленно заслонила бы две другие его части: живая и, как мы видели, вполне земная Татьяна не могла бы ассоциироваться с «призраком жизни неземной», со «снами поэзии святой» (VI глава), то есть с музой. И уж, конечно, за милыми женскими чертами исчезла бы возможность распознать того, кто совершенно так же, как Татьяна, «от небес» одарен «воображением мятежным, // Умом и волею живой // И своенравной головой // И сердцем пламенным и нежным». Вместе с тем исчезла бы та непостижимая таинственность, которая окружает Татьяну и властно привлекает осознанное или неосознанное желание - разгадать. Этого читательского желания добивается автор, так настойчиво подводя нас к изображению героини... и никогда не открывая его. Снова и снова приходят на память удивительные строчки А. А. Ахматовой, написанные как будто по этому поводу:

Кто знает, что такое слава!

Какой ценой купил он право.

Возможность или благодать

Над всем так мудро и лукаво

Шутить, таинственно молчать

И ногу ножкой называть?

В характере Татьяны есть признаки, связывающие ее с автором романа и непосредственно, без помощи музы.

Упомянутые только что строки из III главы «Что от небес одарена» и т. д. (вся строфа приводилась полностью, когда мы исследовали портрет Татьяны), могут быть буквально отнесены к характеристике Пушкина, каким мы знаем его по воспоминаниям современников.

Кроме того, есть несколько конкретных каналов, по которым прямо осуществляется интересующая нас связь.

1. Природа. При внимательном чтении бросается в глаза, что Пушкин одаряет Татьяну своим собственным пристрастным, чтобы не сказать страстным, отношением к природе средней полосы.

Читатель помнит, что героиня одинаково любила и «предупреждать зари восход» и «мглу крещенских вечеров» - все времена года находят отклик в ее душе. Подтверждений этому в романе множество, и нет нужды останавливаться на каждом из них. Приведем лишь один пример, может быть, наиболее поэтически напряженно раскрывающий эту сторону Таниной натуры. После того, как становится известым решение о зимней поездке в Москву,

Вставая с первыми лучами,