Денисов очнулся.
- Спасибо, идите. - Он прикрыл форточку, шум ливня мгновенно прекратился.
На столе лежали подобранные к приезду Холодилина документы - ответы на ночные телеграммы, справки, меморандум ночного разговора Сабодаша с начальником уголовного розыска из Юрюзани. Денисов видел все, перед тем как уйти спать. В углу были сложены привезенные с обыска вещи, их было немного.
Отдельно, под сургучом, содержался пакет с деньгами - денег не хватило бы даже на то, чтобы возместить ущерб одному литовцу.
Маевский выглядел чуточку возбужденным. Ему не пришлось пока остаться одному. Все это время он был в центре внимания дежурных, все было вновь, неожиданно буднично, не так, как представлялось.
- И двери не открываются с жалобным стоном, и никаких темных комнат... - сказал Маевский, войдя в кабинет начальника отдела, - и нет комиссара Мегрэ... Я могу сесть?
- Прощу. Слушаю вас.
Денисов сел за приставной столик, Маевского посадил напротив. Кресло начальника отдела осталось незанятым - на случай, если приедет Холодилин.
- Мне необходимо встретиться с кем-то из руководящих работников аппарата министерства: надо обсудить несколько вопросов первостепенной важности. - Задержанный хотел поправить галстук, но вспомнил, что его отобрали при обыске, поэтому только провел рукой по воротничку. - Вы в состоянии организовать такое свидание? С кем я разговариваю?
Денисов представился:
- Младший лейтенант Денисов, инспектор уголовного розыска.
- Маевский Илья Александрович. - Илья держался солидно. - Речь пойдет об автокамерах.
- Самостоятельно вопросы не решаю, хочу предупредить.
- То, что я сообщу, перевернет ваши представления о профилактике краж из камер хранения. Конструкторы получат новый аспект для изысканий. Министерство сможет перестроить комплекс предупредительных мер. Видите, я не думаю запираться... Мне нужна свобода.
- С вами будет разговаривать заместитель начальника управления. Я это знаю. У вас все?
Отсутствие любопытства со стороны младшего лейтенанта - инспектора задело Илью.
- Понимаю, что кажусь вам обычным уголовником. - Илья попытался улыбнуться. - И все же, верите или нет, это факт: за свою жизнь я ни у кого не взял и копейки без спроса... До того, как стал открывать ячейки, - он избегал слова «воровать», - вам это подтвердит каждый...
- Что же произошло?
- Я предвидел вопрос. Ничего не произошло... Постоянно воровать я не собирался, - наконец он произнес слово, которое ему никак не давалось, - разрешил себе стать нечестным на время. Какое-то затмение нашло...
Слушая, Денисов просматривал прибывшие из Юрюзани материалы, некоторые подтверждали показания задержанного:
«Маевский Илья Александрович жил неподалеку и в любой момент дня и ночи был готов помочь школе. Нравственно устойчив, хороший семьянин, общественник. Несколько раз ограждал учителей в вечернее время от приставания хулиганов. По просьбе администрации школы ремонтировал забор, вставлял разбитые стекла в окнах, много времени проводил с детьми в зооуголке...»
Встречалось, правда, и другое:
«Средняя школа № 3. Отстранен от преподавания черчения в связи с грубым нарушением трудовой дисциплины...»
«Дорогой радиослушатель! Благодарим Вас за Ваше письмо, которое Вы передали жюри конкурса. Как только будут известны результаты конкурса, мы сообщим о них в наших передачах.
С совершенным почтением русский отдел Би-би-си».
- Как-то на вокзале в Риге я увидел слепую девушку - ее никто не встречал. У нее оказался тяжелый, набитый продуктами и вещами чемодан... Я взял такси и отвез ее домой, в записной книжке есть адрес. Можно допросить. Родители не знали, как меня отблагодарить.
Преступника легче распознать, подумал Денисов, если он кровожаден, подл, обладает одними патологическими извращениями, жестокими инстинктами, труднее представить себе подлеца, который помогает слабым, любит животных, не представляет себе близости с женщиной без любви...
Денисов прибег к приему, который называл для себя испытание потерпевшим: человек с совестью, опустившийся под влиянием обстоятельств, глубоко страдал, когда следователь напоминал о его жертвах.
- А потерпевшие? Сыграли ли они какую-нибудь роль в вашем падении?
Маевский не дал договорить.
- Если бы они действовали по инструкции о правилах эксплуатации! - Он снова поправил воротничок. - Ротозеи!
Денисова всегда удивляла эта злоба на пострадавших, желание возложить вину за преступление на свои жертвы.
Денисов еще задал несколько вопросов Маевскому: испытание соучастником, испытание корыстью...
Только о семье решил не спрашивать - чего уж тут спрашивать?!
Маевский отвечал охотно - чувствовалось, что он рад всеми силами отсрочить возвращение в камеру:
- Настоящего имени Капитана я не знаю, фамилии тоже. Что можно о нем сказать? Личность ничтожная. - Соучастника Илья не собирался выгораживать. За деньги же был намерен бороться. - Я и сам не знаю, как они разошлись: часть прокутил, часть у меня в автобусе украли. - Денисов почувствовал фальшь, но промолчал. - Но я выплачу всю сумму, не беспокойтесь, займу, буду работать - рассчитаюсь!
- Как, по-вашему, где сейчас Капитан?
- Сейчас, должно быть, уже в Одессе... Вы не поверите: во мне ничего не изменилось после этих проклятых краж! Я сам не перестаю этому удивляться!
Встреться они в других условиях, прочитай лежащие на столе бумаги, Денисов, пожалуй, мог и в самом деле принять Илью за сбившегося с пути «бессребреника». Недаром в меморандуме из Юрюзани цитировались слова молодой учительницы, работавшей вместе с Маевским:
«Мне кажется, люди, подобные Илье Александровичу, редки. Нам, прибывшим на работу в Юрюзань, он оказывал чисто товарищеское бескорыстное внимание».
Весьма любопытным оказалось свидетельство бывшего преподавателя Института иностранных языков:
«...Если верно то, в чем подозревается Маевский, - это свидетельствует о неудаче процесса социализации, то есть включения человека в общество. Цель наказания в данном случае должна способствовать восстановлению связей Ильи с коллективом».
В целом преподаватель высоко оценивал Маевского, и, когда ночью его поднял звонок Сабодаша, первое, что он сказал, было:
- Я пророчил ему аспирантуру...
- Суд решит, - отвечал ему Антон Сабодаш, которому предстояло обзвонить многих, чьи телефоны были записаны в блокноте задержанного.
Об этом Антон рассказывал позже, в справке же он записал:
«Бывший преподаватель иняза готов дать личное поручительство».
- «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если человек мужественный, пусть пробивается сам», - процитировал Илья.
«Куда важнее не то, что мы можем сделать, а то, чего сделать не в состоянии. Человек не может сознательно, на время, разрешить себе совершать подлости, какими бы соображениями он при этом ни руководствовался».
Жюльен Сорель, которого цитировал задержанный, и Илья Маевский жили в иных эпохах, ставили перед собой неодинаковые задачи и добивались их разрешения непохожими средствами.
Появился ладный сержант из конвойного взвода.
Денисову осталось задать последний, чисто профессиональный вопрос:
- Вы воровали в основном на Астраханском вокзале. Почему?
- Больше ячеек первого выпуска. Я тоже хочу спросить. Разрешите?
Денисов понял, о чем пойдет речь.
- Вы ведь и сейчас не можете догадаться, как вскрывались ячейки? - Маевский поднялся. - Пассажир набрал шифр, никого рядом не было, полная гарантия - и вдруг! Удивительно?
Денисов не ответил.
- Если мне вернут свободу, я немедленно открою секрет.
Когда Маевского увели, Денисов привел в порядок бумаги на столе, подошел к окну, выходившему в зал.
Внизу, на диванах, еще спали. По-прежнему в отдалении стояли оставленные еще с вечера чемоданы. Разметав руки по сторонам, спала девушка в ватнике - круглолицая, с короткими тяжелыми ногами, похожая на официантку третьего буфета. Старик художник делал эскизы, далеко отставляя острый локоть. Денисову был хорошо виден высокий свод черепа художника, крупный нос, глубоко запавшие глазницы. «До чего совершенной может быть голова человека», - подумал Денисов, который незадолго до этого прочитал «Родена».