Ее негодование растаяло перед таким проявлением благородного, бескорыстного участия, а мягкий характер заставил ее устыдиться.

- Простите меня, Барт, - сказала она, протягивая ему руку. – Я иногда бываю очень глупой.

С нежной улыбкой он подошел к ней и взял ее за руку. Нотка мягкости в ее голосе, вызванная раскаянием, вдохновила его. Смутно припомнил он строку, которую слышал в пьесе, написанной каким-то поэтом, одним из тех нелепых болтунов, что выражаются напыщенными, высокомерными фразами, в которых, однако, как майор Сэндз иногда признавался себе, можно было в массе бессмыслицы найти и крупицу мысли. Он подивился странной своевременности, с которой эта строка всплыла в памяти, не замечая того, что это была его собственная банальная мысль, облеченная в величественную мантию позаимствованного выражения: «Вот благоприятный момент для человека, которого несет к счастью».

А здесь все складывалось в его пользу, и нельзя было упускать случая.

- Дорогая, разве смог бы кто-нибудь на моем месте, любящий вас, как я, думать по-иному?

- Понимаю, Барт. Мне следовало бы понять это раньше. - Она с мольбой в глазах взглянула на него.

Он погладил ее руку, а потом стал осторожно привлекать ее к себе, не испытывая сопротивления.

- Вы думаете, мне легко проявлять терпение в подобных обстоятельствах, когда женщина, которую я люблю, подвергается опасности?

Его тон превратился в нежный мурлыкающий шепот. Но внезапно, почти находясь в его объятиях, она замерла. Ее дыхание участилось, лицо побледнело, а чистые глаза, еще мгновение назад такие мягкие, наполнились тревогой.

- Что вы говорите, Барт? - сказала она, задыхаясь, и выдернула правую руку из его ласковых ладоней, а левой легонько оттолкнула его. - Вы... вы ухаживаете за мной?

В полном смятении он развел руками.

- Дорогая! - выкрикнул он, как бы протестуя.

- О, как вы могли? Как вы могли в такой момент?

Он понял, что не совсем удачно выбрал время. Выходит, он обманывался, и подходящий момент еще не наступил. Ее мысли все еще были сосредоточены на угрожавшей им опасности. Поспешив, он совершил грубую ошибку, что и насторожило ее. Теперь ему оставалось лишь достойно отступить и ждать более благоприятного момента для следующей атаки.

- В такой момент! - повторил он, как эхо. - Чтоб мне лопнуть, сейчас как раз тот самый момент. Все эти страшные события... эти ужасные обстоятельства только усилили мои чувства. И самое настоятельное мое желание в том, чтобы вы знали, что рядом с вами находится человек, готовый, как я уже говорил, пожертвовать жизнью ради вас. Если этим я обязан не привязанности к вам, то, будь я проклят, обязан дружбе с вашим отцом, долгу к его памяти. Что вы в этом находите страшного?

Волнение, охватившее ее и отразившееся в глазах, с трудом спадало. Она потупила взор и, смущенно отвернувшись, отошла к окнам, через которые в каюту лились потоки солнечного света.

Майор, восхищенный ее грациозным силуэтом и изяществом ее движений, жадным взглядом следил за ней и ждал. Наконец, успокоившись, она заговорила:

- Простите меня, Барт. Конечно, я немного глупа. Не хватало еще оказаться и неблагодарной. Ведь я так обязана вам. Думаю, что умерла бы, не будь вас рядом все это ужасное время. Вы заставили меня понять это.

- Теперь это уже неважно. Чтоб мне утонуть, неважно, - весьма благородно заверил он, однако, не обладая достаточным умом, тут же все испортил: - Но я рад услышать, наконец, что вы больше не убеждены, будто всем обязаны этому бездельнику-французу.

В великодушном стремлении загладить допущенную несправедливость, она забыла об остальном. Его слова, напомнив об этом, уменьшили степень ее раскаяния. Но, желая сохранить мир в отношениях с майором, она не стала продолжать разговор.

- Не пойти ли нам куда-нибудь, Барт? - спросила она, робко улыбнувшись.

Они вышли на квартердек и, не попав на глаза ни Вогану, ни Халлауэллу, прошли оттуда на полуют.

Де Берни находился в капитанской каюте, где теперь обосновался. Из-за жары он держал дверь открытой. Заметив их приближение, он встал и вынес подушки для кушетки, снова установленной под тентом, как это было до захвата «Кентавра» его теперешней командой.

Затем, как учтивый хозяин, он завязал с ними вежливый разговор. Он упомянул об изменении курса, выразив при этом надежду, что бриз удержится, рассказал о цели плавания их к архипелагу Альбукерка и, в ответ на вопрос мисс Присциллы, выразил сожаление, что обстоятельства вынуждают их задержаться там не менее чем на месяц.

Майор, не принимавший участия в разговоре, с угрюмым видом сидел на краю кушетки. Мысль о необходимости провести месяц на архипелаге Альбукерка вызвала у него раздражение и возмущение, и только усилием воли он сдерживался, чтобы не высказаться, а спокойный тон, каким де Берни сообщил об этом, показался ему верхом наглости. Негодование его усилилось, когда он заметил, что мисс Присцилла как будто не разделяет его чувств. Со смирением, близким к благодушию, принимала она создавшуюся ситуацию. Однако, его раздражение достигло предела после ее вопроса, в котором угадывалось удивление, смешанное с восхищением.

- Месье де Берни, расскажите, как вы стали пиратом?

Этот внезапный вопрос оказался неожиданным и для него. Улыбнувшись, он взглянул на нее.

- Вы спрашиваете так, словно это трудно себе представить. Уже одно это мне представляется комплиментом. Но действительно ли вас это интересует?

- Разве стала бы я спрашивать, если бы не интересовало? Это так интересует меня, что даже толкнуло на дерзкую выходку задать вам этот вопрос.

- Это не дерзость, - ответил он спокойно. - Само существо теперешней ситуации во многом зависит от этого факта. - Он помолчал мгновение, а его лицо при этом нахмурилось. - В сущности, вы почти все знаете. Остается добавить, что Сьер Симон, погибший от рук испанцев на Санта-Каталине, был моим дядей. Я уехал с ним в Новый Свет в поисках свободы, в которой нам было отказано в Старом. В то время у меня не было и мыслей о незаконной деятельности. Мы, тулузские де Берни, являемся гугенотами, а гугенотам во Франции приходится только проявлять терпение. Особенно сейчас, после отмены Нантского эдикта. Хотя, когда я был мальчиком, и для гугенотов открывались некоторые возможности сделать карьеру. Я был в семье самым младшим из семи сыновей и должен был сам пробивать себе дорогу. Поэтому, воспользовавшись предложением дяди, я поехал в Новый Свет. Когда он погиб, я оказался без состояния и без друзей с теми, кто вместе со мной избежал печальной участи. С ними я и присоединился к Моргану. Ничего другого не оставалось. Кроме того, резня на Санта-Каталине породила во мне такую ненависть к испанцам, что я был рад присоединиться к любому врагу Испании.

Мое продвижение у Моргана оказалось быстрым. Благородное происхождение если и не дает человеку ничего существенного, то, по крайней мере, предоставляет определенные возможности для руководства. Я доказал Моргану, что могу вести людей за собой. Моя же национальность сделала меня ценным для Моргана, у которого всегда было много французов. Так я стал у него лейтенантом, командиром французского контингента. У него же я научился боевым действиям на море, и сомневаюсь, чтобы где-либо еще можно было бы пройти лучшую школу. Когда английское правительство перестало оказывать поддержку пиратам, а Морган решил принять пост губернатора Ямайки, я пошел с ним и оказался на английской службе. В конце концов, не было человека, которому я был бы более обязан, и, вероятно, нет человека, которому Морган доверял бы более, чем мне. Вот и все, что я могу рассказать.

- Следовательно, - задумчиво сказала Присцилла, - если говорить о вашей незаконной деятельности, то вы перестали быть пиратом, как только пиратство было объявлено вне закона.

Но для майора это было уже чересчур.

- Если это и было когда-то верно, - заметил он ледяным тоном, - то, к несчастью, перестало быть таковым сейчас.