— Тише, девочка!

Обычно такие слова произносят ласковым, нежным, на худой конец, просто успокаивающим тоном. Я же свирепо рычал, одновременно наматывая тяжелую проржавевшую цепь на руку, пока та не превратилась в убойную колотушку. По правде сказать, мне доводилось вышибать дух из кое-кого и без всякой цепи — голым кулаком. Но в Уре, городе столь же Блистательном, сколь и Проклятом, хватает тварей, которые в плане здоровья и живучести дадут фору иному быку. Так что четверть пуда железа на руке лишними не будут.

Опять же не стоит забывать про зубы…

— Тише, девочка! — зловеще повторил я, медленно наступая на пятящуюся жертву.

В ответ послышалось глухое ворчание.

В подвале висел тяжелый звериный дух. Когда животное напугано, его шерсть становится влажной, запах меняется. Он забивал ноздри и чуть не ел глаза; такой плотный, что, казалось, можно зачерпывать его ладонями и лепить «снежки». Вдобавок ко всему, нестерпимо воняло мускусом и мочой. После первого удара по голове «девочка» того… обмочилась.

Цепь негромко позвякивала, тяжелые ботинки мерно печатали шаг, существо пятилось, царапая когтями каменный пол. Морда его была разбита, и кровь непрерывно текла из обеих ноздрей, несмотря на язык, раз за разом облизывающий рану.

Ничего страшного.

Заживет.

Оборотни, они же ликантропы или вервольфы, вообще создания на редкость жизнелюбивые. Их можно отдубасить в свое удовольствие: изломать, измочалить, искромсать, нашпиговать пулями, разве только не покрошить на жаркое, но дай час отлежаться в укромном месте — и будут как новенькие.

Серебряная пуля или огонь вот самые действенные лекарства от чумы вервольфов!

На крайний случай, если ни огня, ни серебра под рукой нет, можно отрезать голову. Или задушить. Или сломать шею. Но последний фокус далеко не всякому под силу. По крайней мере, до сих пор кроме меня его еще никто не проделывал.

Косматая спина оборотня коснулась стены. Создание сжалось, напружинило чудовищные мышцы, ощерилось, демонстрируя клыки длиной с мой палец. В полутьме подвала они сверкали, точно мокрый алебастр. Я видел немало ликантропов и покрупнее, и помощнее, однако и это зрелище выглядело вполне впечатляюще и зловеще. Любое создание, будучи загнанным в угол, становится опасным, а тут…

На всякий случай я отвел руку за спину и коснулся рукояти одного из своих «единорогов» — длинноствольного пистолета, заряженного серебряной пулей, чьи круглые бока украшала тончайшая вязь рунического заклинания. Цепь-цепью, удаль-удалью, а, общаясь с оборотнем, желательно иметь под рукой что-нибудь эдакое.

Для успокоения нервов.

Но если мои нервы прикосновение к пистолету успокоило, то на оборотня оно произвело прямо противоположный эффект. Потеряв голову от страха, бестия атаковала.

Бросок волчицы мог бы застать врасплох кого угодно. Движение вышло таким стремительным, что существо на мгновение просто исчезло, превратившись в сплошное смазанное пятно. Я кое-как успел вскинуть «колотушку». Великолепные белоснежные клыки лязгнули, едва не выбив искры из цепи, намотанной на руку. Пара из них неудачно попала между звеньев и сломалась, когда я задрал руку выше, с огромным усилием поднимая повисшую на ней зверюгу в воздух.

Не буду спорить — оборотни гораздо умнее и хитрее своих соплеменников-волков, но инстинкты-то и у тех, и у других общие. И в данной ситуации инстинкт требовал со всей силы сомкнуть челюсти на передней конечности двуногого противника, чтобы затем отпрыгнуть, увлекая его за собой и яростно мотая при этом головой. Так достигались сразу две цели: у добычи максимально увечилась рука (что для двуногих — серьезная потеря) и нарушалось равновесие. Если атака удавалась — жертва падала, и дальше все заканчивалось предельно быстро и жестоко. Бросок в пах или горло, удар клыками, рывок, смерть.

Вот только на сей раз охотник и жертва поменялись местами, и волчий прием лишь подвел самку.

Прежде, чем она успела разомкнуть челюсти, я свободной рукой перехватил зверя под горло и сдавил со всей мочи, чувствуя, как лопается и начинает сочиться сукровицей под пальцами толстая шкура. Оборотень яростно замолотил задними лапами, точно кошка, пытаясь разорвать мне живот. Куртка из толстой вываренной кожи, надетая вместо привычного колета, полетела клочьями, но под ней оказались тесно подогнанные звенья старинной кольчуги, которую я предусмотрительно натянул, выходя на охоту.

Раньше мастера-оружейники работали на совесть: кольчуга выдержала натиск волчьих когтей. Правда, удары по животу все одно ощущались неслабо, но, так ведь и недолго.

Когда задыхающийся оборотень разжала челюсти, освободив руку, я перехватил ее за брюхо, поднял над головой (конец частично размотавшейся цепи саданул меня по лбу, в кровь рассек бровь) и со всего маха швырнул сучку об стену.

Кровь и пепел!

Удар был страшен. Оборотнем все одно, что из пушки выпалили. Мне даже показалось, что сверху содрогнулось все поместье князя Демитрия. Глухой звук, с которым тварь припечаталась к стене, напрочь заглушил треск ломающихся ребер, а уж целых там, право слово, могло остаться не больше половины!

Тело оборотня свалилось на пол, точно куль с отрубями. Самка несколько раз бессильно загребла лапами и замерла, оглушенная. От мокрой шкуры валил пар. Не теряя времени (как я уже говорил, оборотням только дай передышку!) я подскочил к бестии, на ходу сбрасывая с руки цепь, и принялся вязать ей лапы загодя припасенными ремнями из просоленной кожи. Сначала скрутил передние и задние попарно, а затем стянул их вместе, чтобы зверь не могу сучить конечностями. Шомпол от пистолета лег оборотню в пасть, после чего я сноровисто обмотал ему морду последним оставшимся ремнем. Поднявшись и отступив на шаг, я полюбовался своей работой.

Неплохо. Спеленута на совесть.

С полчаса путы продержаться, а больше и не потребуется.

Закатав рукав, я внимательно обследовал правую руку на предмет укусов. Никаких следов, цепь свое дело сделала. Вот и славно. Не то, чтобы меня беспокоила перспектива присоединиться к волосатому племени и проводить ночи, голося на луну (с такими как я подобное не проходит), просто из пасти оборотнихи воняло на редкость отвратительно. Не хватало еще, чтобы раны воспалились.

— И ведь не скажешь, что княжеская дочь, — пробормотал я вслух.

При звуках человеческого голоса «девочка» начала приходить в сознание. Косматое веко дрогнуло и приоткрылось, обнажив мутный, налившийся кровью глаз. Несколько мгновений невидящий взгляд шарил по подвалу, затем зверь вновь закрыл его и затих.

Взяв оборотня за загривок, я приподнял тушу над полом, подлез снизу, подставил плечо и выпрямился, держа пленницу на себе. Весила «девочка» едва ли не больше меня, а это уже о многом говорило.

— Пойдем к папочке…

Папочка встречал у самого входа в подвал, окруженный челядью, суетящейся за спиной с факелами и лампами, а также группой смущенных егерей в бобровых шапках. Потеряв в стычке с оборотнем двоих товарищей, егеря наотрез отказались от попыток брать Катерину, княжну Долатову живьем и предложили отцу просто пристрелить дочку. Пристрелить, сказали, из милосердия, конечно же! Пущай не мучается.

Ха! Кишка тонка оказалась на самом деле.

Уверен, втайне егеря желали мне остаться в подвале. Теперь же видя, как я в одиночку управился с тем, на что не хватило их четверых, обладатели бобровых шапок готовы были со стыда сквозь землю провалиться. Утешать себя им оставалось только тем, что уступили они все-таки не человеку, а Выродку.

С нас, Древней Крови, и не такие подвиги станутся.

— Она… она… — серебряная борода князя Демитрия задрожала.

Клубы пара вырывались из его рта и ватными облачками поднимались к потолку коридора, выводившего к подвалу. В суматохе охоты я и забыл, как сегодня холодно. Один из слуг князя торопливо протянул мне шубу, пошитую на арборийский манер — богатую, длиннющую, тяжелую, словно доспех, и с рукавами до земли. Не чинясь, я набросил ее на плечи.