Партизаны отряда Ковпака устали после трехмесячного рейда, прошедшего в непрерывных боях, диверсиях, налетах на вражеские тыловые объекты. Соединение было перегружено обозом, ранеными, женами и детьми партизан. К весне сорок второго года немецкие оккупационные власти, ГФП и пошедшие на службу к врагу полицаи уже целенаправленно охотились за семьями партизан, и, особенно, командиров. Оставаться в своих домах им становилось просто небезопасно.

Сюда же, в брянские леса, отряд пришел по приказу командования: отдохнуть, привести себя в порядок и, организовав аэродром, переправить на Большую землю раненых, женщин и детей, сковывающих маневренность партизан.

Последней операцией ковпаковцев стал ночной налет на железнодорожную станцию Навля, произведенный во взаимодействии с бомбардировщиками Брянского фронта. Сперва два десятка «пешек», ориентируясь на выпущенные партизанами сигнальные ракеты, прицельно отбомбились по станции, применяя среди прочих, и наводящие ужас на немцев напалмовые бомбы.

Когда в ночной тьме во все стороны полетели брызги жидкого огня, немецкий гарнизон станции в панике заметался, словно ошпаренные тараканы. И тут с трех сторон в Навлю ворвались роты Карпенко, Кульбаки и старого партизана Корниенко, которые тут же принялись вручную устранять все «недоделки». Взорванные стрелки и поворотный круг, разрушенная водокачка, испорченные пути… Дней десять потом немцы не могли возобновить движение по этой ветке.

Разъяренные венгерские каратели, преследовавшие отряд Ковпака, нарвались на засаду, и были с потерями отбиты при попытке войти в непролазные брянские леса. Теперь они пытались обложить отряд, занимая деревни, расположенные по периметру леса, и готовясь отразить попытку прорыва ковпаковцев. Для неопытного наблюдателя казалось, что партизанский отряд был обречен, обремененный ранеными, и теми, кого принято было называть некомбатантами.

В непролазной болотистой чащобе не было ни одной мало-мальски подходящей площадки даже для того, чтобы принять легкий связной У-2. Единственная открытая поляна имела размер сто на двести метров, кочковатую поверхность, и была окружена густым высоким лесом. Тем не менее, радиограмма, полученная радистом группы старшего сержанта ОСНАЗ Ерохина, недвусмысленно гласила: «В ночь с 25 на 26 апреля обеспечить прием бортов с грузом медикаментов и снаряжения. Подготовить к вылету на Большую Землю раненых, членов семей бойцов и командиров, числом до ста человек.       Сигнал приема - пять костров конвертом».

- Сэмэн, - сказал Сидор Ковпак своему комиссару Рудневу, - ты шо нибудь понимаешь? Как воно к нам садиться-то будет, воно чи муха, чи воробей? Тут же и ас, Герой Советского Союза убьется!

Семен Руднев, пожимал плечами, крутил черный ус, и ничего не отвечал. А старший сержант Ерохин лишь посмеивался, глядя на недоумение знаменитого партизанского командира, чье имя уже было хорошо известно немецким тыловикам и сотрудникам ГФП.

- А ты шо ржешь, как конь, бисов сын, - обратил наконец внимание на Ерохина Ковпак, - если чего знаешь, так возьми, и скажи!

- Да мы, Сидор Артемьевич, - ответил Ерохин, - люди маленькие. Не настоящий ОСНАЗ, а так. Двухнедельные курсы - и вперед, за линию фронта. Время было такое, что дорога была ложка к обеду. Сейчас, наверное, нашего брата и получше готовят. Сам не видел, а слышать слышал. Есть, говорят, такой аппарат, которому аэродром не нужен. Прямо вниз спустится, и также поднимется.

- Брехня? - неуверенно сказал Ковпак, оглядываясь на Руднева, - Что скажешь Сэмэн?

- Брехня, не брехня, Сидор Артемьевич, - задумчиво ответил Руднев, - но костры готовить надо. Приказ есть приказ. И, на всякий случай, людей в лес подальше от поляны надо отвести, а то мало ли что… Кого назначим?

- Тю, - сказал начальник штаба Базыма, - назначим Карпенко, он же у нас десантник, специалист по аэродромам. А остальных людей и в самом деле лучше отвести в лес, от греха подальше.

25 апреля 1942 года. за час до полуночи. Все те же и все там же.

– Тю, Сэмэн, побач, кажись, летят? – с надеждой спросил Ковпак, прислушиваясь к странному пульсирующему гулу, совсем не похожему на звук моторов советского биплана У-2, прозванного за стрекот своего двигателя «швейной машинкой». Нечто приближалось с северо-востока, и резало воздух прямо над вершинами деревьев, которые стали гнуться, словно на рощу, в которой расположился импровизированный партизанский аэродром, налетел ураган.

– Карпо, давай! – скомандовал комиссар Руднев, и в чуть тлеющие костры полетели охапки сухого валежника, смоченного трофейным немецким бензином. Пламя с ревом поднялось до небес, осветив окружившие поляну деревья. Пара винтокрылых машин, пролетевших в отсвете пламени, над партизанским аэродромом, удивила ковпаковцев до глубины души. Бескрылые, по размерам своим поболее бомбардировщика СБ, они имели винт не спереди, как все самолеты, а сверху. В пламени костров было видно, что под маленькими крылышками, между которыми хорошо ыбла видна красная звезда в бело-синей окантовке, висели какие-то странные цилиндры и трубы. Партизаны поняли, что это оружие.

Пара сопровождения МИ-28НО с ревом прошлась над поляной и ушла дальше, а над партизанским аэродромом появились широкие вместительные «бегемотики» Ка-29, которые, привезли с Большой Земли свой драгоценный груз. Восемь садящихся одновременно вертолетов, устроили небольшой ураган локального значения. Прошлогодние листья, хвоя, и прочий лесной мусор, вместе с мелкими угольками и искрами из костров закружились в воздухе, медленно опускаясь на головы встречавших винтокрылые машины партизан. Ослепительный свет посадочных фар залил поляну, над которой прошлась еще одна пара ударных вертолетов сопровождения.

Горе тем немецким ночным истребителям, которые попытались бы перехватить такой конвой. Днем у них может чего-нибудь и получилось бы, но ночью против «вертушки» с полным комплектом ночного БРЭО у них не было абсолютно никаких шансов уцелеть.

«Бегемотики» опустились на вертикально, равномерно распределившись по поляне. Посадочные фары погасли, и из них в стали высаживаться люди, несомненно, военные, но в непривычном для партизан обмундировании. Народные мстители вот уже четыре месяца не имеющие устойчивой связи с Большой Землей, и не видавшие еще ни разгрузок, ни спецназовских – или как их называли здесь – осназовских, курток, ни масхалатов «кикимора». Словом всего того, что появилось в экипировке РККА после 4 января 1942 года.

Хотя, был один человек в отряде, способный просветить партизанское командование. Это – старший сержант ОСНАЗа Ерохин – ниточка отряда в мир стратегических операций. Теперь им всем, скорее всего, придется переходить на новый уровень, а Ерохина, или отзовут на Большую Землю, или в соответствии с рангом отряда повысят.

Выгрузившись, прибывшие бойцы, которых было не менее роты, начали вытаскивать из своих винтокрылых машин большие мягкие контейнеры, складывая их в аккуратные штабеля. «Вертушки» при этом даже не выключили свои двигатели. Если не мешкать, то в эту же ночь есть шанс сделать еще один рейс, или даже два.

От прибывших бойцов отделилась фигура в камуфляже «кикимора». Это был мужчина среднего роста, который уверенно направился к командованию партизанского отряда.

– Сэмэн, – тихонько сказал Ковпак Рудневу, глядя на уверенную и собранную походку посланца с Большой Земли, – сдается мне, что це командир кадровый, и повоевал, бог дай каждому.

– Думаю, ты прав, Сидор Артемьич, – ответил комиссар, – в ОСНАЗе, наверное, все такие, с боевым опытом.

Партизанские командиры сразу вспомнили о бригаде, которая уже успела прославиться своими дерзкими рейдами и которая, громя неприятеля, поучаствовала в победных сражениях на всем протяжении советского-германского фронта, от Крыма до Риги.

– Здравия желаю, товарищ Ковпак, – поздоровался подошедший к ним осназовец, – сообщаю вам, что в связи с окончательным решении о включении вашего соединения в систему частей ОСНАЗ, вам присвоено звание подполковника ОСНАЗ, что соответствует армейскому званию генерал-майор. Товарищ Руднев со вчерашнего дня является бригадным комиссаром ОСНАЗа. Сумское партизанское соединение подлежит переформированию в регулярную Сумскую зафронтовую рейдовую бригаду ОСНАЗ…