В «Тумане» диалогу отводится очень важное место, и это, естественно, предполагает «остранение» автора, однако специфика произведения состоит, помимо всего прочего, в том, что Унамуно выступает не только как режиссер, предоставляя, например, одному из своих персонажей (Виктору Готи) слово для «Пролога», но и сам выступает в качестве действующего лица, ведя принципиально важный разговор с главным героем «румана» Аугусто Пересом (глава XXXI).
Название «Туман» имеет метафорический смысл: жизнь во всех ее проявлениях туманна («…наша жизнь — туман»), туман истории окутывает Испанию, Европу и человечество, туманно состояние души человека («Туман, окутавший его дух, был слишком густым»), туманны правила шахматной игры, («… и, однако. сколько тумана и случайностей в этой игре!»), туманно все сущее («…моя любовь породила Эухению и извлекла ее из первозданного тумана»), само сознание — это тоже туман («Знание это град камней. Нет. Это туман, туман!»). Антитеза «жизни» (в обычном понимании и в реальной жизни) и «сна» (в кальдероновском смысле «жизнь есть сон») решается автором в пользу сна как истинной реальности: «Есть читатели, считающие, будто они живут наяву, не зная, что по настоящему наяву живет только тот, кто осознает свой сон».
Жизнь лишена природной необходимости и разумной целесообразности. В ней нет ни порядка, ни логики, ни связи. «Она подобна логике смены фигур, возникающих из дыма моей сигары», — говорит Аугусто Перес. Внутренним ритмом мировой жизни объявляется случай, который к тому же получает у Мигеля до Унамуно статут эстетической категории («случай — это душа поэзии»).
Лабиринт жизни, ее калейдоскопичность не подвластны разуму, и наука здесь бессильна: «…жизнь учит многому, еще больше учит смерть; они дают гораздо больше, чем любая наука».
Если не разум и не наука, то что же может прорвать «туманную паутину» жизни? Ведущей силой и мировом лабиринте становится интуиция, деятельность личности в калейдоскопе жизни определяется органически-душевными процессами, прорыв жизненного тумана осуществляется силой экстаза, экстатическим актом.
Главный герои роману Аугусто Перес, как раз и «проигрывает» эти тезисы и ситуации. И результате органически-душевного свойства любви, под влиянием интуиции герой в экстатическом акте «порождает объект любви» Эухению. Прежде чем влюбиться, он угадывает ее, догадывается о ней в тумане жизни. «Догадка любви» оказывается главной пружиной, определившей поведение Аугусто Переса, хотя с точки зрения здравого смысла «объект любви» никак не соответствует даже не очень высокому идеалу.
Роман, в сущности, посвящен двум проблемам: бессмертию и творчеству. Они тесно связаны между собой, поскольку подлинно бессмертны и реальны личности, сотворенные художником, а не их жизненные прототипы. Тезис Унамуно: «Дои Кихот — реальнее Сервантеса» («Жизнь Дои Кихота и Санчо») — активно защищается и в «Тумане»: «Мир, где живут… Аугусто Перес, Эухения Доминго, Росарите… весь этот мир для меня гораздо реальнее, чем мир… Примо де Риверы, Гальдоса, Переды, Менендеса-н-Пелано и всех других, кого знал и знаю сейчас…» Поскольку выдуманный герой — это идея, то он бессмертен, ибо идея — бессмертна. Унамуно считает ужасным человека, слишком уверенного в своей материальной реальности, считает его неспособным ощутить освободительную силу искусства: «Мне кажется, человек, никогда не сомневавшийся в своем материальном существовании и в том, что он нечто большее, чем вымысел, тень, сон или сон некоей тони, как сказал Пиндар, такой человек не достиг освобождения».
Унамуно резко критикует прагматическое, утилитарное отношение к искусству и к вещному миру. В свойственной ему парадоксальной манере он выражает этот антиутилитиризм в таких формулах: «Сложенный зонтик столь же изящен, сколь безобразен раскрытый!», «Как прекрасен апельсин, пока его не съели!», «Употребление портит, уничтожает любую красоту».
Серьезность тех проблем, которые решаются в романе, не исключает применении приемов комедии, иронии и шутки. Унамуно в трагическом находит смешное («Смех — не что иное, как подготовка к трагедии») и в комическом — трагедию и страдание («Кто тебе сказал, что комедии не бывает истинной, реальной и переживаемой?»). Поскольку в жизни самые несоединимые вещи лежат рядом, то и в художественном произведении все надо перепутать. Виктор Готи говорит: «Главное — смешать: сон — с явью, выдумку — с жизнью, правду — с ложью, смешать все в сплошном тумане. Если шутка не путает и не сбивает с толку, она никуда не годится. Ребенок смеется над трагедией, а старик плачет на водевиле». Унамуно последовательно реализует свои диалектические концепции и создает произведение, которое обнаруживает в себе в равной степени черты трагедии и комедии, что дало право критикам к переводчикам назвать «Туман» трагикомическим романом.
Роман реалистичен в общепринятом понимании этого термина, ибо материалом для философского и эстетического эксперимента автору служит реальное буржуазное общество, в котором царит ложь, лицемерие, бесстыдство, цинизм и основной закон которого опирается на немудреную, бесчеловечную формулу: «…либо ты сожрешь, либо тебя сожрут».
Литературная критика, как испанская, так и зарубежная, не без основания относит повесть «Авель Санчес» к числу лучших произведений Унамуно. Действительно, в нем сфокусированы, сгущены основные философские, эстетические идеи автора, его взгляды на природу человека, на человеческую историю, на соотношение реальности искусства и реальности жизни.
Само название произведения обладает высокой степенью информативности. Имя знаменитого библейского персонажа, жертвы великой зависти. Авель сочетается с весьма заурядной, «расхожей» испанской фамилией Санчес. Связав воедино несоединимые имена-символы (герой — жертва и «усредненный» антигерой), Унамуно дегероизирует современного Авеля, лишает его ореола мученичества, переводит его в многочисленный разряд посредственных личностей. Имя Авель в силу своей нарицательности необходимо предполагает другого участника усвоенного всеми противопоставления — Канна. Антипод Авеля назван испанским именем Хоакин Монегро. Этим приемом автор испанизирует библейскую легенду и предлагает современное ее прочтение. Библейская (общечеловеческая) коллизия конкретизируется и видоизменяется на испанской почве. Легендарная христианская подоснова должна, но мысли ангора, знаменовать собой вечность, неизбывность, неустранимость грехов и добродетелей, их вневременной характер. Эта полемика с концепциями исторически развивающейся личности чрезвычайно типична для Унамуно. История, понимавшаяся писателем как чисто внешняя по отношению к человеку событийность, может только катализировать или замедлить проявление человеческого духа, неизменного по своей природе. В испанской истории фатально действовали только те силы, которые возбуждали многоликие низменные страсти и редко способствовали пробуждению пресловутых семи добродетелей. Как это ни парадоксально, но к такому односторонне пессимистическому выводу Унамуно пришел в результате глубокого, выстраданного познания испанской истории. Реальность истории Испании он видел в том. что многие «превратившиеся в бытие» общественные пороки оказывались столь же закоренелыми и невытравимыми, как и духовные изъяны и язвы индивида.
Противопоставление Авель Санчес — Хоакин Монегро получает у Мигеля де Унамуно своеобразный смысл и трактовку, весьма отличную от ветхозаветной схемы. И дело но только в том, что акция библейского Каина лишена психологической мотивировки, как сказали бы мы теперь, и объясняется только тем, что «И призрел господь на Авеля и на дар его. А на Каина и на дар его не призрел…». Унамуно смело меняет ролями испанских Авеля и Каина: жертвой разрушительней, уничтожающей зависти оказывается… сам Каин — Хоакин Монегро, человек, обладающий несравнимо более высокими достоинствами и талантами, чем тот, кому он завидует. В подзаголовке повести значится: «Истории одной страсти». Имя этой страсти — зависть. Чувство зависти порождает ненависть, которая, в свою очередь, неизбежно влечет за собой месть. И «Прологе» к циклу новелл «Три назидательные новеллы и один пролог» автор устанавливает своеобразное деление реальных людей из плоти и крови и реальных личностей, нашедших воплощение в художественном вымысле, на два типа: героев-агонистов, то есть борцов, и героев без желания. Хоакин Монегро как реальная личность и как персонаж принадлежит к первому типу. Авель Санчес — ко второму. «Наше спасение или гибель, — пишет Унамуно, — зависит не от того, кем мы были, а от того, кем мы хотели бы быть. Бог вознаграждает или обрекает на муки вечные за то, кем хотел быть человек». Хоакин Монегро потому и страдает, что он активная личность, деятельность и стремление которой направлены к тому, чтобы поддерживать в себе и пробуждать в других духовную, творческую силу. Авель — пассивный герой без желания, никем не хочет быть, он, как большинство людей, довольствуется тем, что он есть, он самодоволен. Набор способностей и талантов образовался у Авеля сам по себе, без усилия волн, без траты чувств, без борьбы. Не желая ничего, он получает все: дар художника, всеобщее признание, любовь женщины, великую зависть своего друга, льстящую его самолюбию, «почти молочного брата», выдающегося ученого Хоакина. По отсутствию желания, эгоистичному соглашательству, беспринципному непротивленчеству «великий художник» Авель Санчес ничем не отличается от богобоязненной, смиренной, ханжески-кроткой, раболепной и заурядно-безликой служанки дона Хоакина. Выведенный из себя ее покорностью, которая «паче гордости», он говорит: «Ведь это же бесчестно использовать слабости своего ближнего с целью поупражняться в собственной добродетели. Пусть спорит, пусть не будет покорной, пусть будет человеком… — а не рабой..» Описывая в начале повести взаимоотношения «закадычных друзей», Унамуно в качестве единственной причины, вызывавшей взрыв возмущения у Хоакина, называет покорно-равнодушную уступчивость Авеля. «По мне, как хочешь!..» — говорил Авель Хоакину. И это «как хочешь!», пресекавшее возможные споры, порой приводило Хоакина прямо-таки в бешенство». В дальнейшем наивные вспышки-ссоры этого рода разгораются во всепожирающее племя вражды, ненависти и мести. Снедаемый завистью-ненавистью, Хоакин сознает, что единственное его спасение — любовь. Собственно говоря, всю жизнь он стремятся к любая и добру, но не смог этого сделать на земле, девизом которой является «Возненавидь ближнего своего, как самого себя». Что это за земля, где пути к переустройству лежат через зло? Увы, это современная Испания. К такому печальному выводу приводит читателя великий патриот Унамуно.