Наташа посмотрела на часы — ого, уже половина девятого! Скоро Армен придет. Надо вставать.

Она вскочила с постели, натянула халатик и пошла в душ. Хотелось поскорее смыть остатки сна и прийти в себя окончательно.

Она стояла под горячими струями, ожесточенно растирая все тело жесткой мочалкой. Она как раз заканчивала мыть голову, когда произошла маленькая неприятность — мыльная пена попала в глаза. Ой, как щиплет! Вот и верь рекламе про абсолютную экологическую чистоту и безвредность дорогого шампуня. Наташа поспешила ополоснуть лицо и вслепую потянулась за полотенцем. Ну где же оно, черт возьми? Должно быть вот здесь, на батарее, но пальцы только шарили в пустоте. Наконец, Наташа нащупала то, что искала, — и потянула на себя. Удивилась еще, что полотенце слишком маленькое и поверхность гладкая, а не махрово-ворсистая.

Поднеся к лицу кусок материи, Наташа все же открыла глаза — и вскрикнула от ужаса и отвращения. Перед ней снова был тот самый проклятый кусок бязи с больничным штампом, который она давеча нашла у себя в шкафу, а потом выбросила в мусоропровод. На белой ткани ярко алели пятна крови, как будто свидетельствовали, кричали о некогда совершенном убийстве. Пеленка, будь она неладна… Свивальник для неродившихся! А точнее — саван.

Наташа отбросила пеленку в угол, как будто это был не кусок материи, а ядовитое насекомое или змея. Про то, что глаза щиплет, она как-то и думать забыла. От горячей воды ванная комната наполнилась клубами пара, зеркало запотело, а ее трясло, как от озноба. Наташа завернула кран, быстро вылезла из ванны, кое-как вытерлась (вот же оно, полотенце! На самом видном месте) и накинула халат. Все, хватит, вымылась… Только вот пеленку надо выбросить немедленно, сжечь, закопать!

Но, сколько ни искала, даже за стиральную машину заглянула, проклятая тряпка исчезла без следа. Неужели померещилось? Совсем истеричкой стала!

Наташа вышла в кухню и принялась варить кофе. Она цеплялась за давно привычный утренний ритуал, как утопающий за соломинку, — хотелось сохранить хотя бы видимость обычной, нормальной жизни. Потом села к столу, на любимое место, налила горячую ароматную жидкость в любимую чашку с золотыми рыбками, но выпить кофе не получалось. Руки дрожали, зубы стучали о край чашки, и горло сжал такой спазм, что она не смогла проглотить ни капли. Она сидела в странном оцепенении, уронив руки на колени, и совсем забыла, что время идет и надо торопиться.

Резкий звонок в дверь вернул ее к реальности. Наташа вскочила с места и почти выбежала в прихожую. Она обрадовалась, что сейчас войдет Армен — спокойный, надежный, всегда знающий, что делать. Ее уже не пугало, что он увидит ее такой — бледной, невыспавшейся, в халате, с мокрыми волосами, кое-как закрученными полотенцем… Главное — рядом с ним она чувствовала себя защищенной. Не вечной старшей сестрой, которая должна помогать маме и переводить братика через улицу, а просто женщиной, которая может себе позволить быть слабой. Кто бы мог подумать, что это ей понравится!

Увидев ее, Армен покачал головой:

— Ахчик, ты еще не готова? Проспала, да?

Наташа кивнула. Не рассказывать же ему, что было на самом деле!

— Ну ладно, собирайся, я тебя внизу подожду. Минут пятнадцать хватит?

Наташа хотела было сказать, что, конечно, хватит, и даже с избытком. Она ведь не какая-нибудь клуша и не имеет привычки подолгу копаться! Но тут она осеклась на полуслове — вспомнила про Малыша, который в это утро вел себя на удивление тихо и спокойно. Как будто понимал, что хозяйке сегодня лучше не докучать.

— Сейчас, я только собаку выведу, — сказала она виновато, — ты уж извини, не успела…

— Ладно, я сам погуляю. Ты только поводок пристегни, а сама одевайся пока.

— Ну как же… — Наташа растерялась. Конечно, время не ждет, торопиться надо, но все же как-то страшно было доверить любимца постороннему человеку. А вдруг что случится? Убежит, к примеру, или просто не будет слушаться…

— Давай-давай, ахчик! На войне взводом командовал — неужели с твоим собаком не справлюсь? Он ведь умный, все понимает… Правда?

Армен присел на корточки, заглянул Малышу прямо в глаза. И — удивительное дело! — гордый, самостоятельный пес, вовсе не жалующий посторонних, вдруг подошел к нему и ткнулся головой в колени.

Максим проснулся ближе к одиннадцати. Еще не открывая глаз, он по привычке потянулся к другой половине кровати. Хотелось прижаться к Верочке, ощутить ее теплое, гладкое тело, зарыться лицом в волосы, поцеловать в нос… Ну а там — по обстановке.

Рука уперлась в стену. Максим наконец-то открыл глаза и понял, что находится в своей комнате, привычной и памятной с детских лет. Он не сразу вспомнил, почему оказался здесь, а не у Верочки, как обычно.

Солнце светило в окно, и смотреть в небо с легкими облачками, на зеленеющий тополь было так здорово — до тех пор, пока память о недавних событиях не расставила все по местам. Думать о Верочке было просто физически больно — кровь приливает к голове, стучит в висках, и каждый удар отдается где-то в глубине мозга. Сияние летнего дня не радовало больше, и даже солнце показалось серым и тусклым.

Лучше бы и вовсе не просыпаться.

Максим встал с постели, побродил немного по квартире. Пусто, Наташи нет. Куда это она укатила, интересно, с утра пораньше? Даже записки не оставила. Максиму стало грустно. Плохо быть одиноким и всеми брошенным!

Чувствовал он себя неважно. Голова кружится, колени подгибаются на каждом шагу, да еще этот звон в ушах… Он попробовал было сделать себе бутерброд — не потому, что проголодался, просто надо что-то поесть, — но не смог проглотить ни кусочка. Тошнота не проходила.

Тяжело, когда не знаешь, куда себя деть. Максим включил компьютер и попробовал было снова сосредоточиться на злосчастном тексте, но скоро бросил это занятие. Читать было трудно, да еще и глаза слезятся после вчерашнего бдения… Но главное — собственное произведение вдруг показалось полной фигней с картонными персонажами, вымученными диалогами и давным-давно исчерпавшей себя идеей — уже не говоря о куче нестыковок и фактических ошибок. Даже стыдно стало. Большая часть нуждается в немедленной и жесткой переработке. В другое время он бы, наверное, так и сделал…

Только вот зачем все это теперь? Отправить в издательство и ждать, пока еще что-нибудь случится? Или разместить в Интернете на радость тинейджерам и прочим любителям фантастики — возможно, с тем же результатом?

Ну уж нет! Будь он проклят, этот роман. Максим щелкнул правой клавишей мышки. «Отправить», «вырезать», «добавить в архив» — все не то. Ах, вот оно — «удалить». Так его! Он со злостью стукнул по клавише. Компьютер выдал дежурный вопрос: «Вы действительно хотите отправить файл «встречайте. doc» в корзину?» Да, черт возьми, хочу! А еще больше хочу, чтобы его не было никогда.

Руки тряслись, как после тяжелой работы. Максим вышел на балкон и закурил сигарету. Он смотрел сверху вниз на зеленеющий газон, машины, припаркованные во дворе, людей, что идут по своим делам… Смешно. Все такое маленькое-маленькое.

Максим наклонился над перилами. Мысли текли вяло, лениво, будто грязная вода в заболоченной речушке. Вот совсем недавно все у него было — и любимая женщина, и любимое дело, а теперь — ничего нет.

Он вдруг понял, что больше не сможет писать. Страшно и противно было даже подумать о том, чтобы снова, как ни в чем не бывало, сесть к компьютеру и снова сочинять выдуманные похождения выдуманных героев. Ведь если бы не его роман, Верочка была бы жива и здорова! А теперь… Неизвестность, конечно, мучительна, но, если он будет знать наверняка, что ее убили, как Николая Алексеевича, разве станет легче? Так хоть остается какая-то надежда.

Раньше Максим никогда не задумывался над тем, насколько Верочка дорога ему. Ее присутствие было для него чем-то само собой разумеющимся. Так здоровый человек не понимает, какое это счастье — просто жить, дышать, двигаться, смотреть на мир, слышать звуки… И не поймет, пока в результате болезни или травмы не утратит эту способность хотя бы временно. Вот и теперь, когда Верочки нет (и, возможно, нет совсем), Максим понял, чем она была для него.