Он говорил раздумчиво, но спеша, огромный, чужой до дрожи в коленках, и то, что он говорил, было так ужасно, что ей захотелось его убить. Божественные, непостижимо могучие предки — как дикие рунги, которых загнали в корраль? А мы для него только стая опасных зверей, которых нельзя выпускать из — за крепкой ограды…

— Зачем же ты нам помогаешь, если мы так мерзки? — спросила она, и голос ее был спокоен и сух. (Ну погоди, когда — нибудь я отвечу — когда мы будем вдвоем, чтобы ни драки, ни слез…)

— Не знаю, — ответил он удивленно. — Я делаю то, что не надо делать. Я любил сэра Родрика, — тихо сказал он, — а ты на него похожа.

Ну вот, Изиролд позади. Предгорья раздвинулись, открывая долину Тарона. Жемчужина мира, прекраснейшее из мест, которое илирцы сто лет защищали от Экипажа. Сто лет защищали — и не успели обжить.

Нелегкие были дни, я устала, как никогда. Не сам поход — бывало потяжелее. Когда мы отступали от Обсерваты, мы шли по кручам у самой границы снегов — израненные, раздетые, почти без еды, — но там я была не одна…

Илейна и Норт мне не помощь, а Ортан меня тяготит. Я не могу его ненавидеть. Он спас моего отца и спасет нас, но как же мне трудно и тягостно, если он рядом! И только Джер, молчаливый, надежный Джер, моя единственная опора…

— Люди! — сказал с тревогой Ортан. — Близко…

— Засада?

— Нет, — он словно прислушался и добавил: — Это не дафены. Они нас не ждали.

— Нападут?

— Да. Они боятся. Они хотят убить.

Она огляделась, примериваясь к месту. Да, не уйти. Рунги устали, а гнать их придется вверх по склону, и солнце будет быть нам прямо в глаза.

— Джер! — сказала она. — Сэр Норт! К бою! — и сорвала с плеча самострел. Всадники уже выезжали из леса. Двенадцать против троих. Неужели Ортан не будет драться? Но палец уже нажал на спуск, раз и другой, один упал, другой согнулся… усидел, сэр Норт и Джер рванулись с места… эх, зря! Но не вернуть: влетели в кучу, врезались, врубились, связали четверых, а остальные обтекли и мчатся к нам. Один короткий взгляд: Илейна? Ортан? — И все: стрелять, стрелять! Один упал, второй… не успеваю. Жаль.

И тут случилось. Слишком быстро, чтобы понять. Огромное и черное. Возникло впереди, и вражеский отряд разбился, как река о скалы. Крик рунгов, вопли — и они уже бегут назад: отдельно рунги и отдельно люди. И только тут я понимаю: Ортан. Он все — таки вмешался.

Короткий непонятный бой. Сэр Норт и Джер уже додрались — враг сбежал, Джер ранен? Нет, смеется. А Ортан хмурится. Мне трудно рядом с ним. Быть может, я боюсь? Не знаю. Наши здесь. Они отлично дрались. Надо улыбнуться.

Элура улыбнулась и сказала:

— Неплохо, сэр Норт!

— Это не дафены, леди Элура, — важно сообщает мне Норт. Мы едем рядом, Ортан опять умчался, когда его нет, я вытерплю даже Норта.

— Да, — сказала она сквозь зубы, — разбойники, полагаю. Успели проскочить за перевал.

— Леди Элура, — сказал он, положил руку на узду ее скакуна, и пришлось взглянуть на него.

— Ты не сердись, но дело так не пойдет. Нам еще что пути, что драк а ладу нет. Скажи по чести: в чем беда? Я тебя, вроде, ничем не обидел, так за что ты меня невзлюбила? Или, может, не во мне дело, а свары родовые? Вроде я слышал, что Штурманы с Пайлами не ладят.

Он глядел, ожидая ответа, и она угрюмо кивнула. Что я могу ответить? Невзлюбила.

— Господи, леди Элура! — сказал он со смехом, — какой же я Пайл? Батюшка мой только мне и оставил, что меч да имя. Меч — то пригодился…

Она недоверчиво усмехнулась, и он сердить тряхнул головой:

— А что мне от того имени? Пока они были в силе, они нас, голоштанных, за родню не считали. А теперь, как просрали страну, так в меня пальцами тычут: Пайл! Я свою Тиллу держал, пока последний батрак последнюю скотину не увел, сотню добрых бойцов положил, а чего ради? Чтобы всех моих в Регонде побили?

— Я тоже, — тихо сказала Элура. — Мы держали Обсервату, пока весь народ не ушел в Регонду.

— Имя ладно, Мрак с ним! Я его от отца получил, отрекаться не стану. А только до тех Пайлов, до Великих, мне дела нет! Неправильно это, леди Элура, чтобы мне и тут за них отдуваться!

И она улыбнулась.

— Прости, Норт. Ты прав. Все счеты кончились со смертью Улафа и его сыновей.

Едем и болтаем, как двое старых солдат, и теперь я сама не пойму, отчего на него злилась.

— Я еще успел в Регонду — под самый конец. Мы с Каем из Текны зацепились у Грасса. Пять дней держались, все думали: вот — вот подмога явится.

— Я своих сразу повела к Орринде. Понимаешь, Норт, Капитан в этот раз был прав. Без верхних крепостей мы бы Регонду не удержали.

— Ага! Отстоял страну до последнего дома! — хотел сказать кое — что покрепче, но глянул за плечо — на Илейну — и прикусил язык. Элура засмеялась тихонько. Такое мучительное облегчение: часть тяжести вдруг свалилась с души, и теперь я сумею снести эту ношу.

Быстрый понимающий взгляд — и Норт говорит о другом:

— Я и не понял, что там у вас было. Сперва куча, ну все, думаю, приехали — а вдруг никого.

— Ортан. Сорвался и всех раскидал, как сугроб перед домом.

Теперь смеется он. Запрокинул голову и хохочет, как мальчишка:

— А ты боялась! Что я, дурак, с колдунами драться?

Радостный белогривый полет Тарона — яростно — синий, яростно — белый, звонкий, гремящий. Праздничная пестрота полосатых скал, сочная зелень далекого леса — и ожидание. Я не знаю, чего я жду. Это идет не извне, а из меня самого: странное, трепетное ожидание. Словно вся прежняя жизнь ничего не значит, словно вся она была только затем, чтобы оно пришло неизведанное, то, что должно случиться…

Фоил напрягся, застыл в непонятном испуге. Мысль, не ложащаяся в слова. Пестрый бессвязный поток. Спутанные разноцветные тени Трехлунья. Вопли дерущихся этэи, пена, ярость, кровь на белом песке… _Э_т_о_?

Онои, ты не возьмешь ее в Трехлунье!

Онои, не веди их в Мир, ты умрешь!

Онои, я боюсь!..

Перед рассветом, когда спала вода, мы переправились через Тарон. Серое, уже опустевшее небо, ломоть Офены и узенький серпик Мун; родилась вторая луна, мы в пути уже десять дней, — и привычная, давно притупленная боль: как там Орринда? Живы ли те последние, о ком я могу говорить «свои», или стервятники уже раздирают их трупы?

Выше и выше по каменистому склону, подковы высекают искры из серых камней. Только мы четверо, и весь мир против нас…

— Госпожа! — окликает Джер. — Глянь — ка!

Горсть рыжеватых пятен на лысом склоне. Горные козы? У Джера горят глаза, он чуть не пляшет в седле. Стоит, конечно, седельные сумки пусты…

— Смотри! — говорю я. — А вдруг здесь не только звери?

— Людей здесь нет, — ответил Ортан, и я разозлилась: кой Мрак он появляется так бесшумно? И как это он умудрился подкрасться по этим гремящим камням?

— Вот так ты уверен?

— Да. Илирцы дерутся с дафенами, а те, что на нас напали, уже ушли за Тингол.

— Всегда все знаешь?

— Это не я, — спокойно ответил Ортан, и рунг его вдруг обернулся и поглядел на него. Переглянулись — и опять эта досада: что они сказали друг другу без слов?

Джер умчался; короткий топот копыт, стук камней, тишина, и теперь мы с Ортаном едем рядом.

— Странно, что Джер оказался в ваших местах.

— Отец выкупил его у инжерцев, — сказала Элура сухо. — Он поссорился с вождями и пытался пройти через Инжер к Пределам Мира. Отцу всегда нравились такие люди.

— Я очень любил сэра Родрика, — мягко ответил Ортан. — Он был один из немногих, которых я понимал. Я плохо понимаю людей, леди Элура. Я слишком рано от них ушел.

— Почему? — спросила и пожалела: глупый вопрос, все ясно и так.

— Они хотели меня убить. — Пожал плечами и сказал удивленно: — За что? Я был еще человеком… совсем ничего о себе не знал. Сэр Родрик не дал им меня убить, а потом помог уйти.

— Ты… ненавидишь людей?

— Нет. Я их не понимаю. Нельзя ненавидеть то, чего не понимаешь.

Она невесело засмеялась.