От автора

Первые мои встречи с народными сказочниками относятся к 1947 году. Это были рыбаки и охотники вишерских деревень, перенявшие сказки от своих стариков на далеких таежных зимовьях. Это были и пожилые женщины из тех же охотничьих семей, строгие и мудрые, хранившие в своей памяти несчетное количество различных преданий, песен, всевозможных заклинаний, примет и оберегов.

Несколько месяцев я записывал сказки от Дарьи Андреевны Судницыной, в селе Морганы, рядом с городом Красновишерском, и засиживался до глубокой ночи. Домой я должен был возвращаться мимо заброшенного кладбища.

Провожая меня, бабушка обычно спрашивала, не страшно ли мне.

— Если поблазнит, не пугайся — читай вот такой отговорец, — и она шепчет мне спасительную молитву.

Она верила в то, что покойники по ночам встают из своих могил, что в бане живет банник, а в овине — овинник, что в любом доме где-то под печкой прячется домовой, что в лесу верховодит леший. Весь мир, по ее представлениям, был населен злыми и добрыми духами, с которыми должен считаться любой человек. Если повезло на охоте или рыбной ловле — не радуйся этому, не хвались, иначе хозяин тайги или водяной накажет. Даже камни и скалы были для нее существами живыми. Начиная предание о горе Полюд, она говорила:

— Была на земле такая пора, когда все росло. Были большими звери и травы. Росли даже камни. И когда камни прекратили свой рост — перевелись на земле богатыри, они ушли в горы, окаменели там и охраняют земные клады. Окаменел и богатырь Полюд. В горе, в пещере Полюда, две полные чаши — одна с серебром, другая с золотом. Каждый бедный приходи и бери горсть серебра и горсть золота. Кто пожадничает, возьмет больше — не сможет выйти из камня, там и погинет.

У нее были не изжиты древние языческие представления о мире. Она верила в чудесные превращения людей в различных птиц, зверей и растения.

Когда она вспоминала свадебные причитания о расставании с девичьей волюшкой и пела о том, как девичья «красота» улетает на белую березоньку, она добавляла, что и у нее есть своя березка, которой она поклоняется, с которой любит разговаривать, как с подружкой, и сама не раз ей жаловалась на свою судьбу в трудные минуты жизни.

Она слыла знахаркой. Ей были известны лечебные свойства многих растений. Старая, сгорбленная, как коромысло, она все лето бродила по лугам, лесам и болотам, отыскивая какую-то редкостную травку в недолгий период ее цветения, а зимой готовила хитрые снадобья, чтобы излечивать человечьи и животные недуги.

Я записал от нее богатырские сказки об Илье Муромце, сохранившиеся как пересказы былинных сюжетов, когда-то бытовавших на Урале. Она знала много сказок о животных, связанных с охотничьей магией. В ту пору у меня не было магнитофона. Я старался наскоро зафиксировать в тетрадке основную канву сюжета. Повторных записей не делал. И теперь, готовя сказки для печати, я не решился публиковать те записи, они не сохранили все своеобразие ее сказительской манеры.

В сборник включены записи последних лет. Три талантливых сказочника представлены здесь более широко, другие — одним-двумя текстами.

Григория Васильевича Мизева я встретил случайно. Записывая в 1970 году в поселке Гайны песни от Татьяны Ивановны Шутовой (Рябинихи, как ее все называли), я поинтересовался, не помнит ли она старинные сказки.

— За сказками, — сказала она, — поди к соседу Грише.

Я спустился к берегу Камы, отыскал ограду. Тщетно старался я распутать хитрые запоры калитки. Отчаялся и стал звать хозяина. Появился худенький старичок. Он несколько раз останавливался. Его била одышка.

Старик откинул с внутренней стороны кобылку, снял одну проволочную петлю, затем другую, вытащил из калитки палку — и дверца отворилась. Цели моего прихода он не удивился и не очень обрадовался, но пригласил в дом, маленькую бревенчатую избушку над самым откосом реки с двумя белыми окошечками.

В тот же день я записал на магнитофон пять сказок. Каждую запись Мизев внимательно прослушивал и нередко к своему прежнему рассказу добавлял какие-то ремарки. Ему нравилось воспроизведение, но долго не мог он привыкнуть к своему голосу — тот казался ему чужим, глухим, старческим. Воодушевлялся Григорий Васильевич при слушателях. В следующие мои приходы избушка заполнялась соседями. Они присаживались кто где, дети сидели прямо на полу, мужики с цигарками устраивались на пороге. Он «втягивал» слушателей, собственную жизнь и даже обстановку своего жилища в сказочное повествование. Рассказывая целый цикл преданий о Пере-богатыре, Григорий Васильевич кратко подчеркивал, что и сам он родился в тех же местах, что и фамилия его идет от Периного брата Мизи. Когда говорил о бедном мужике, разводил руками и прибавлял: «Хуже меня, может, жил, да?» И когда в сказке этот мужик оказывается героем и женится на царевне-красавице, Григорий Васильевич кивал в сторону своей старухи: «Поди, такая же красавица была?» Бабушка, стоя у печки, еще громче гремела чугунками, ворчала и называла мужа дураком.

Григорий Васильевич, как и другие коми-пермяки, рассказывал сказки в основном по-русски. В редких случаях он употреблял коми-пермяцкие слова для обозначения каких-то мифических существ, когда не находил точного русского обозначения.

Трижды в период летних отпусков я приезжал в Гайны и записал от Мизева около тридцати сказок. Лучшие из них — это рассказы о поисках мужицкой правды и счастья. Он обещал «собрать» за зиму еще несколько сказок, но не дождался меня — умер.

В 1977 году я приехал в деревню Першину читать лекцию о народной поэзии Прикамья. Бригадир Березин собрал в клубе не только молодежь, но и старушек. Тут же после выступления я стал записывать хороводные и свадебные песни. На всякий случай, без большой надежды спросил, не знает ли кто-нибудь старинные сказки.

— Я знаю природные сказки, — ответила одна из старушек, низенькая росточком, с голубыми, как весеннее небушко, глазами. И в точно найденном определении «природные» я сразу увидел, что это тот кладезь, который долго разыскиваю.

Анна Егоровна Аликина была совершенно неграмотна. Сказки слышала от деда. В молодые годы любила рассказывать их своим подругам на супрядках, теперь вспоминает их своим внукам и правнукам, когда они приезжают к ней на каникулы. За два дня она «выдала» мне двадцать сказок. Бабушка торопилась, ей было недосуг: в огороде много работы.

Весной 1979 года я надеялся сделать повторные записи, найти новые сюжеты, но когда приехал в Оханск, уже в гостинице узнал, что Анны Егоровны нет в живых. Я опять приехал поздно. Сколько древних тайн уносят невозвратно эти люди с собою!

Мария Федоровна Девятова известна любителям фольклора. Ее произведения вошли в антологии русской народной поэзии. За песнями к ней приезжают фольклористы из столичных академических центров, из музеев и вузов Удмуртии, Перми. Она поет скоморошины, знает подблюдные песенки, она вспоминает заклинания и духовные стихи, в ее репертуаре много редких свадебных, игровых и хороводных песен. Она большой мастер лирической припевки. Но как прекрасную сказочницу ее никто не знал. Я слышал о ней еще в 1962 году, знакомился с материалами ее записей в 1964 году в Ленинграде в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) АН СССР. Но побывать у нее смог только в 1968 году. И с этого времени постоянно работаю с ней. Каждое лето я приезжаю к ней в Чайковский район, зимой она иногда гостит у меня.

Сказки у Девятовой очень поэтические, с интересными присказками и стихотворными концовками. Она хорошо помнит традиционную основу сказок, эпические формулы и в то же время стремится сделать любой рассказ глубоко индивидуализированным. Среди ее сказок есть и такие, которые никогда не фиксировались собирателями, например «Царь Петр и царица Екатерина Алексеевна», отразившая в аллегорической форме крестьянскую войну под руководством Пугачева.

Я стараюсь прослушать и записать сказку несколько раз, в разное время, чтобы выбрать вариант, в котором лучше всего отразилась бы сказительская манера исполнителя, его актерское мастерство, своеобразие художественного стиля.

В сборник не вошли сказки для детей. Нет в нем и собственно сказок о животных. Я отказался от перепечатки «стихотворных сказок», ранее опубликованных в книге «Камская вольница». Сборник открывается волшебными сказками, затем идут новеллистические и бытовые сказки с элементами социальной сатиры и, наконец, былички и анекдоты. Указанные типы сказок представлены в наиболее значимых с художественной и научной стороны образцах.

Сказка интересна не только отражением древнего сознания человека и давно исчезнувших форм быта, она поучительна диалектикой борьбы сказочного героя за утверждение добра, правды и счастья на земле. Каждая сказка — это откровение народного гения, это тайна, открываемая людям. Отсюда и заглавие книги по названию старинной охотничьей сказки — «Старикова тайна».

И. Зырянов