Лиз Доугерти с трудом могла слышать сама себя сквозь оглушительный гул в конференц-зале. Вокруг столько всего творилось. Репортеры со всех концов Северной Каролины примчались в Конференц-центр города Роли в ожидании, услышать речь сенатора штата Максвелла. Устанавливались камеры, фотооборудование заняло всё помещение, диктофоны были собраны и готовы запечатлеть каждое слово, произнесенное сенатором. Репортеры метались по комнате, болтая друг с другом, а руководители съемочных групп искали оптимальный угол съемки. Лиз и не предполагала, что ее первая пресс-конференция будет довольно... шумной.

Хайден Лейн стоял рядом с ней совершенно спокойный и собранный. Она знала, что он уже участвовал в пресс-конференциях, и была благодарна, что он не забыл про нее, но это было, чертовски, пугающим. Как ему удавалось быть таким сдержанным?

Рядом с главным редактором студенческой газеты колледжа Лиз чувствовала себя слишком маленькой, в окружении легенд журналистики она ощущала себя мальком в открытом океане. Два года назад она присоединилась к газете, вкладывая в нее свои силы и время, но она всегда хотела стать репортером. Она прикладывала усилия и отстаивала свои взгляды. В течение двух лет Лиз наблюдала, как другие репортеры занимали элитные места, но как молодому сотруднику ей наконец-то повезло занять желанную позицию.

Дома для работы в газете у нее был интернет, она посетила такое большое количество уроков журналистики, что была полностью уверена в своей подготовке. Она уже выполнила домашние задание, но это все равно, не делало ее первую настоящую политическую пресс-конференцию менее ужасающей.

— Вы готовы записывать на диктофон? — спросил Хайден, покопавшись в своей сумке и вытащив блокнот, ручку и цифровой фотоаппарат.

Оборудование было ничто по сравнению с некоторыми окружающими, первоклассными известными репортерами, которые и будут делать эту работу.

— Да, я думаю, я полностью готова, — сказала она, покусывая верхнюю губу пока она поправляла свой темно-синий пиджак, покачиваясь на своих нереально высоких каблуках.

— Мне хотелось бы, чтобы мы были ближе к трибуне. Я хотел бы задать вопрос, — он оглянулся вокруг, пытаясь найти место получше.

— Вы думаете, у нас будет шанс? — спросила Лиз, широко раскрыв глаза.

Она тоже приготовила вопросы, но не думала, что ей действительно представится возможность их задать. Хайден, скорей всего, посмеется над ней, если узнает, какое количество сил она потратила, чтобы подобрать и сформулировать вопросы. Но в этом и заключалась ее работа. Вчера вечером она так беспокоилась о предстоящем событии, что, как правило, в такие моменты становилась слишком дотошной. Она даже не смогла заснуть.

— Нет, наверное, нет. Если этот парень похож на своего отца то, он сделает свое заявление и свалит отсюда. Не говорить слишком много, так легче удержать выигрышную позицию. Понимаешь, что я имею в виду?

Она в упор посмотрела на красивое лицо Хайдена, и почувствовала всю силу его обаяния, которая словно ударила по ней. Она судорожно сглотнула и повернулась к трибуне.

— Ну да, вполне разумно.

— Я хотел бы, чтобы мы могли задать хотя бы по одному вопросу. Я хочу «запустить шпильку» по поводу политики образования, — сказал он.

Лиз кивнула. После исследования политической платформы сенатора Максвелла, она с трудом сократила вопросы до десяти в области политики образования, записанные на листочке в ее сумочке. Он был основной фигурой бюджетной партии, как и его отец, действующий сенатор Соединенных Штатов. Максвелл, сенатор штата, выиграл два раза в последних выборах за счет своей платформы, основанной на пересмотре и сбалансированности бюджета, что и стал претворять в жизнь. Впервые за двадцать пять лет в Северной Каролине финансовые отчеты по статьям бюджета и налогообложения были в порядке.

Не то, чтобы она была не согласна с конечным результатом, но она не была уверена, насколько она согласна с его подходом к делу: урезать все, что могло быть определено излишним, несущественным — и одним из этих предметов оказалось образование. Ее отец был профессором в университете Южной Флориды в Тампе, и Лиз не могла представить, когда результаты его упорного труда будут урезаны политиком, которому нечем набить свой карман. Максвелл ставил бизнес на первое место, а все остальное — на последнее: поощрение малого бизнеса, снижение налогов, помощь рабочему классу, но Лиз не понимала, как он собирался помочь рабочему классу, когда они даже не могли получить образование.

— Лейн! Лейн? — позвала задорная рыжеволосая девушка.

Она обошла еще одного репортера, и напала на Хайдена.

— Каллей, — пробормотал Хайден, обнимая ее за спину. — Так приятно тебя видеть. Как Шарлотт?

— Восхитительно, конечно. Ты должен приехать к нам. Я могла бы дать тебе интервью, — сказала она.

Она перекинула свои рыжие волосы через плечо и улыбнулась Хайдену, как будто он был десертом.

— Я мог бы взять его у тебя, когда здесь все закончиться, — сказал он. — Ты встречалась с нашим новым корреспондентом, Лиз Доугерти?

Каллей, казалось, наконец, заметила, что кто-то еще стоял рядом с Хайденом.

— О, привет, — сказала она. — Вы заняли в газете старое место Камиллы?

— Э-э... ну да. Я была в основном в передовице, — пояснила Лиз.

Каллей Холлингсворт была легендой в университетской газете. Она самостоятельно, без чьей либо помощи, прославила газету, взяв в прошлом году интервью с президентом Соединенных Штатов и разоблачив секс-скандал в более высоких кругах администрации школы. Ее авторский автограф украшал переднюю страницу ежедневной студенческой газеты, и, естественно, каждый в школе знал ее имя. Ей предложили работу в Нью-Йоркской газете, но она отвергла из-за Шарлотт. Никто не знал, почему, но она была либо сумасшедшей, либо гением. Лиз только видела ее тогда мимоходом, и сейчас была на седьмом небе, стоя рядом, в присутствии кого-то с такой славой.

— Ну, я надеюсь, ты отдашь ей должное. Я знаю, Лейн не выбрал бы кого-то некомпетентного. Удачи на работе, — сказала она, поворачиваясь к Хайдену. — Лейн, выпьем, прежде чем ты уйдешь, красавчик. Это не просьба.

И с этими словами, она прошествовала через комнату. Все мужские взгляды последовали за ней, она проскользнула мимо них и скрылась из виду.

— Это была Каллей Холлингсворт, — мечтательно сказала Лиз.

— Ну да, — проворчал он. — И я должен развлекать ее высочество.

Лиз хихикнула.

— Ты не любишь ее?

Хайден пожал плечами.

— Она хорошо делает свою работу, но так раздражает. После того, как она взяла интервью у президента, слава ударила ей в голову. Она ведет себя так, словно каждый должен относиться к ней, как к королеве.

— Она в своем роде и есть королева.

— Совершенно верно, поэтому она и ведет себя так!

Лиз не настолько хорошо знала Каллей, чтобы давать комментарии.

Собравшаяся толпа затихла, как только высокая, длинноногая блондинка поднялась на сцену. Раздались щелчки фотоаппаратов и вспышки, репортеры на своих местах подрегулировали настройки камер, стремясь не упустить ничего, что должно было вскоре произойти.

— Была ли какая-нибудь информация, о чем он будет говорить? — прошептала Лиз на ухо Хайдену.

Он медленно покачал головой, не сводя глаз со сцены и держа камеру наготове.

— Я ничего не слышал. Вчера утром просто поползли слухи. Экспромт.

— Странно, — сказала Лиз. Она наблюдала за блондинкой, как та шла на шпильках по ковровому покрытию.

Она была почти неестественно красива, и это, безусловно, было несправедливо. Лиз в основном даже была рада тому, что не отличалась особой красотой, но не тогда, когда эта женщина была на сцене. И Лиз всегда думала, что ее внешность была выше среднего, судя по взглядам окружающих, естественно прямые светлые волосы, которые летом на солнце ярко переливались, и голубые глаза. Она любила свои пухлые губы и высокие скулы, но ее спортивное телосложение было далеко от худой обтянутой блондинки, стоящей на сцене.