Она посмотрела на меня с интересом:

— Захватил? О чем вы, я не пойму?

— Вы, надо полагать, четвертый жилец. Та, что сейчас должна быть предположительно в Европе, Элис Медина.

Она улыбнулась:

— Сэр, вы заблуждаетесь. Вас кто-то обманул. С вашего позволения, я Рона Генри.

Кровь застучала у меня в висках. Я прохрипел:

— Рона Генри? Но вы мертвы!

Она внимательно посмотрела на свои руки. Потом произнесла в изумлении:

— Я этого не чувствую. Я, вероятно, единственный в своем роде труп.

— Вы уверены, что вы Рона Генри? — спросил я сдавленным голосом.

— Минуту назад была уверена. Вы нормально себя чувствуете, лейтенант?

— Не сказал бы.

— Ну так присядем. Стефани будет немного погодя. Она собиралась в ванную, а для нее это своего рода ритуал, ее торопить нельзя. Не хотите ли выпить?

— Отличная мысль, — откликнулся я с благодарностью. — Виски и немного содовой.

— Я сейчас. — Она остановилась в дверях и с тревогой оглянулась на меня. — Постарайтесь расслабиться, глубоко дышите и ни о чем не думайте.

А что же с показаниями Стефани Чэннинг, тупо размышлял я. Единственным объяснением было, что блондинка обозналась, не опознав свою сожительницу. Тогда почему Мэриан Нортон признала на фотографии (на столе Чака Генри) убитой его сестру? Хороший вопрос, признался я сам себе, и следует его задать той секретарше. Вновь появилась Рона с двумя бокалами, один протянула мне и села напротив.

— Я бы подняла бокал за живых, — заявила она задумчиво, — но тогда придется исключить меня.

— За живых, — поднял я бокал, — определенно включая вас.

— Рада слышать.

Виски было приличным.

— Стефани рассказывала, что случилось в прошлую пятницу вечером?

— Это был просто ад! — Ее лицо помрачнело. — Быть похищенной, провести весь уик-энд под действием наркотиков — уже хорошего мало, но обнаружить еще и мертвое тело и… — тут ее внезапно озарило, — так вы думали, несчастная убитая была я? Но почему?

— Я сегодня заезжал в офис Чарлза Генри. На столе вашего брата лежала фотография убитой, и его секретарша сказала, это его сестра.

Рона Генри смотрела на меня недоверчиво.

— Сказала — что? С чего бы это?

— Хороший вопрос, — подытожил я.

— Я думаю, она новенькая. Работает там какую-нибудь пару недель. — Она пожала плечами. — Но все же непонятно, почему она думает, что на фото у Чака я?

— А вы ее помните?

Она рассмеялась:

— Они быстро меняются. Чак вечно то влюбляется, то разочаровывается. Честно говоря, не знаю, как ему это удается.

— Девушка темноволосая, — поддел я.

— Я редко захожу в офис. Занимаюсь у Чака торговлей, но не по найму, чтобы не быть связанной и иметь свободное время, так меня больше устраивает.

— Что вы продаете?

— Всякую всячину. Чак предпочитает разное калифорнийское или западное барахло. У него хороший сбыт и здесь, и на восточном побережье.

— Поэтому он был на уик-энде в Нью-Йорке?

Она кивнула:

— У него несколько собственных поставщиков с Запада, очень для него ценных.

— А какого именно рода товар?

— Разный. — Она задумалась. — От черных сатиновых рубашек с вышитой золотом вашей собственной монограммой до искусственных паучков-шутих, чтобы подкладывать в коктейль. Вы не поверите, лейтенант, сколько народу все еще покупает эту дребедень.

— А как насчет масок из папье-маше?

— То же самое. Недавно была большая партия.

— Особенно масок Микки и Дональда, и, в частности, в Солнечной долине.

Она удивилась:

— Откуда вы знаете?

— У меня там приятель живет, — припомнил я того парнишку. — Только он мне сказал: вы с братом их не продавали, а раздавали.

— Ну, Чак не настолько великодушен, — усмехнулась она. — За маски было кем-то щедро заплачено. Но не спрашивайте меня, кому это захотелось отметить Рождество в августе!

— Таким образом, клиент, купивший маски, попросил вас раздать их в долине бесплатно.

— Чак говорил, это было одним из условий покупки — раздать их всем детям в долине. Их там пара сотен, и к концу дня я была как выжатый лимон! Да еще эта жара.

— Вы знаете имя клиента?

Она покачала головой и внимательно посмотрела на меня:

— Почему это для вас так важно, лейтенант?

— У меня еще нет полной уверенности. Вы слышали про тамошние волнения?

— Что-то по поводу организации сборщиков фруктов, а хозяева их не пускают? В тот день было много всякой болтовни, но было так жарко, что я, боюсь, не обратила внимания.

— Сборщики собираются устроить в среду марш протеста через самую сердцевину долины. Хозяева намерены твердо их не пустить. Все это может кончиться очень скверно: вплоть до убийств. Вы бы смогли опознать убийц среди пары сотен людей в масках?

Она застыла в изумлении:

— Какой ужас! Я уверена, Чак и понятия не имел…

— При складывающихся обстоятельствах, надо полагать, он не станет возражать, если я задам ему несколько вопросов? Где он живет?

— У него квартира в новом высотном здании на Четвертой улице, номер 501, восьмой этаж.

— Отлично. — Я допил спиртное и поднялся. — И за виски тоже спасибо.

— Ерунда. Вам это было нужно. Хотите увидеться со Стефани? Она должна выйти из ванной.

— Не беспокойтесь. Вы только что ее реабилитировали, так что с этим можно подождать.

Она поглядела на меня с сомнением:

— Порой, лейтенант, вы словно куда-то мысленно исчезаете.

— Порой мне бы хотелось куда-то скрыться от самого себя, — произнес я задумчиво. — Но пусть будет так, как есть. В сущности, я очень правдив. Возможно, в этом и проблема.

Неплохо было бы добавить еще, как с ними нелегка, и как трудно побороть животные инстинкты, и насколько легче им поддаваться. Но я не рассчитывал на адекватный отклик, поэтому промолчал. Может, представится случай поговорить об этом позже, когда схлынут дела поважнее.

Дорога от Пайн-стрит к новому зданию заняла не больше десяти минут. Поднявшись в лифте на восьмой этаж, я подумал: надо было бы проверить номер квартиры. На этаже их было две, и жильцы здесь считали недостойным себя вешать на двери таблички с именами. «Да плевать, — подумал я, — шансов у меня пятьдесят на пятьдесят», — и нажал на звонок ближайшей двери.

За дверью долго возились с ключами и замками, потом ее открыли, и мне в голову ударил миллион децибел тяжелого рока, нос уловил безошибочный запах. Там явно была вечеринка с каким-то отребьем, где любому нормальному человеку инсульт грозил в первые же минуты.

— Вовремя явился. Тут как раз мужиков не хватает. Все ползают по стенам, и конец. В отключке. На ногах не стоят. Проходи раздевайся. Сейчас все групповуху любят.

Она стояла в дверях, завернувшись в громадное полотенце и выразительно поводя голубыми глазами. Ее желтые волосы были собраны в какую-то кривобокую чалму, которая пыталась свалиться при очередном повороте головы. Конец полотенца покоился на груди, правда, ноги стояли довольно устойчиво.

— Я ищу Чака Генри.

— Чего? — Она прислонила руку воронкой к уху, при этом конец полотенца отогнулся, приоткрыв пышную грудь.

— Чак Генри, — прокричал я ей.

— А, привет, Чак. А я Ирма, тоже не хухры-мухры.

Она постаралась, и ей удалось сосредоточить взгляд на мне. — Заходи, я тебе налью.

— Да не я Чак Генри, — воскликнул я в отчаянии, — я его ищу.

Она сделала надменный жест:

— О’кей. Ты, видать, желаешь поиграть в недотрогу.

В следующий момент дверь передо мной захлопнулась, в ушах наступила блаженная тишина. Я стал звонить в другую дверь — безрезультатно. Так что либо Чака Генри не было дома, либо он не отвечал на звонок. В какой-то миг я испытал облегчение: пойду-ка сейчас домой и хорошенько напьюсь. И тут вновь ворвался безумный рев хард-рока, и опять наступила тишина. Я обернулся и снова увидал создание в банном полотенце.

— Чак Генри, — сказала она. — Я только что вспомнила. — Она показала трясущимся пальцем на дверь позади меня. — Он живет там. Не идет ко мне, а я подумала, надо найти кого-то именно для него. У меня подруга Соня занимается умерщвлением плоти, так этот трясущийся студень ей как раз подойдет и вызовет у нее нужный прилив презрения и отвращения. — Правая рука ее дернулась, пролив несколько капель мартини в ложбинку на груди.