Глава 4

POV Жаки

Когда я выбежала из штаб-квартиры мистера Дика, Яна уже ждала меня. Она шикарно смотрелась, сидя в своём кабриолете. На ее лице красовались дорогущие солнцезащитные очки, хотя одета она была довольно скромно. Короткая юбка-колокол нежно-голубого цвета, белый топ, босоножки без каблука. Я же выглядела как обычно. Светлые джинсы с «драными» коленями, белый топ и шапка, в которую заправлены волосы.

— Хай. — Яна сдвинула очки вниз и прищурилась. — Ты когда-нибудь показываешь свои волосы?

— Только дома, — честно признаюсь я.

— Сними шапку, жарко ведь, — она не приказывала, но и не просила.

Я замешкалась.

— Давай, — настаивала Яна.

Я быстро сняла шапку и кинула её в рюкзак. Мои длинные белые волосы рассыпались по плечам. Я ощутила приятное чувство свободы впервые за эти два года.

— Вау! — Яна сняла очки, чтобы внимательно рассмотреть мои волосы.

Она уже видела их тогда, в школьном туалете. Но сейчас они выглядели по-другому. Я помыла и хорошенько расчесала их, после чего они не торчали в разные стороны, а лежали ровной волной и выглядели еще более густыми.

— Как ты можешь их прятать?

— Знаешь, — зло выдыхает Сара, — меня раздражают твои волосы!

Я стою, прижавшись к шкафчикам в школьной раздевалке. Сара подходит всё ближе и ближе. Я пытаюсь вжаться в шкафчики еще больше, что, естественно, было невозможно. Позади неё Лейла, Кэрол и Виктория.

Когда она успела присоединиться к ним?

Вики больше не моя подруга. Но я даже представить себе не могла, что она окажется в компании тех, кому очень нравится издеваться надо мной.

Разве люди могут так поступать?

Мы дружили с детства. Вместе играли в песочнице, вместе ели, вместе спали. А теперь она стоит и смотрит, как какая-то сука хватает меня за волосы.

— Почему у такой шлюхи такие шикарные волосы? — Сара хватает прядь моих волос и с силой рвет их на себя.

Из моей груди вырывается крик. Боль. Ощущение, что снимают скальп. Я дернулась вперед, вслед за своими волосами, которые все еще сжимала рука этой дряни. Но в следующую секунду Сара резко отпускает мои волосы и толкает меня назад. Я врезаюсь головой в шкафчики, медленно оседаю на пол.

Я даже ничего не успеваю понять, Сара подходит ко мне. Я поднимаю на нее глаза и вижу ножницы в её руках.

— Нет! — кричу я.

Я резко встаю, от чего кружится голова. К нам подходят Кэрол и Лейла — одна с одной стороны, другая с другой. Виктория остаётся стоять на месте.

— Вики, — мой голос задрожал, из глаз уже потекли слёзы солёным ручьём.

— Я покараулю, — говорит она.

Я смотрю, как моя подруга разворачивается и выходит из раздевалки, оставив меня с ними.

— Ну что, — довольно заулыбалась Сара, — приступим?

Я все еще не отрываю глаз от двери.

— Вики, — всхлипываю я.

Я не стала сопротивляться, когда Лейла и Кэрол сильно надавили мне на плечи. Я оказалась на коленях. Такое ощущение, словно мне в сердце вонзили нож. И не просто воткнули, а еще и прокрутили. Я не могу вдохнуть: воздух стал обжигающим.

— Сейчас мы тебе сделаем стрижку, какая и должна быть у такой потаскушки.

Я слышу, как лязгают ножницы Сары, и вижу упавшую белую прядь.

Слёзы застилают глаза. Я вся обмякла. Осознание того, что даже когда-то лучшая подруга не поможет мне, опустошало все внутри.

Боль, обида, бессилие, беспомощность. И в сотый раз заданный вопрос — за что?

После этого я стала прятать свои волосы, чтобы не привлекать к себе внимание.

Первый порыв, конечно, был обрезать их. Нет, даже сбрить налысо. Но потом я решила, что так я выполню их желание. Да и маму на тот момент мне еще было жаль. Она считала, что волосы — это гордость женщины. У неё и так чуть истерика не случилась, когда она увидела работу Сары. Но даже это не заставило её задуматься о моих школьных проблемах.

Я хотела уйти в другую школу или перевестись по обмену в другую страну, но мама была настроена решительно. Она отказалась подписывать документ. А без её согласия выезд был невозможен.

— Много они обрезали?

Яна смотрела на руль машины, одновременно ковыряя ноготь безымянного пальца большим. Слава Богу, она не начала жалеть меня. Ненавижу жалость.

Меня жалели в психиатрической больнице.

Медсёстры постоянно повторяли:

— Бедная девочка. Такая молодая, а уже психически неуравновешенная.

— Вы слышали? На ней печать позора. Ник Свен.

— Бедная девочка. Такая молодая, а уже шалава.

Хотя согласна, возможно, это и не было жалостью.

Яна просто сидела и молча давала понять, что понимает меня.

— Нет, — протянула я. — Им помешали.

— Кто? — Она явно оживилась.

— Тренер женской команды по волейболу. У них была тренировка.

— Чёрт!

— А ты думала, что кто-то захотел мне помочь? Ха, как бы не так. Ты первая, кто это сделал за два года.

Меня избегали, как прокаженную. Будто я могу заразить их какой-то жутко-опасной и неизлечимой болезнью. Это, конечно, вышло за рамки школы. Весь город гудел о моём падении.

Если бы это был огромный город, как, например, Майами или Нью-Йорк, никто бы даже не заметил. Но в нашем городке такая новость стала сенсацией. На Жаклин Томсон, дочери Элеоноры Томсон, поставлена печать позора. И поставил её сам Николас Свен — сын самого богатого и уважаемого человека нашего городка.

Общаться со мной — равносильно самому поймать эту печать, поэтому меня избегали, как могли. Доходило даже до того, что меня попросту игнорировали, будь то магазин или же кафе.

Школьные учителя делали вид, что ничего не замечают. Со мной они были холодны и отчуждены. Меня перестали спрашивать, вызывать к доске, хотя раньше я была самой любимой ученицей, ведь всегда им улыбалась, никогда не хамила, всегда выполняла домашнее задание, помогала со всеми школьными мероприятиями.

И один неверный шаг разрушил всю мою жизнь. Я не понимала, почему все именно я. Почему Николас Свен решил сделать это со мной?

— Может, заедем куда-нибудь поужинать? — предложила Яна.

Я промолчала.

— Хотя, — протянула Яна, — у меня есть неплохая идея.

Мы заехали в кафе, взяли еду на вынос. Пиццу, два чизбургера, кока-колу, чипсы.

— Ты же столько не съешь, — засмеялась я, когда увидела наш ужин.

— Увидишь. — Она подвигала бровями, от чего мне стало еще смешнее.

В компании Яны я чувствовала себя спокойно и уверенно. Мне хотелось разговаривать, смеяться, жить, в конце концов. Она вся такая энергичная, живая, а не размалеванная кукла, какие ходят у нас по школе.

Естественная красота, естественная улыбка, естественный смех.

Если бы я была парнем, то наверно, влюбилась в неё.

Сама удивляюсь своей мысли.

— Ты не против, если мы посидим на пляже семьи Палмер? — спросила Яна немного смутившись. — Родителей всё равно нет дома.

— Нет, конечно, — слишком поспешно ответила я. Всегда мечтала там побывать.

Яна рассмеялась, включила неизвестную мне музыку, и мы поехали.

Дом мистера и миссис Палмер был впечатляющим — таким большим и белым. Он будто возвышался над всеми домами нашей улицы.

Мы вошли внутрь: Яна захотела взять плед. Внутри все выглядело еще шикарнее. Огромная, светлая гостиная, окна которой выходят на океан. Божественно. Темная винтовая лестница ведёт на второй этаж, хотя в этом доме было три этажа. Мы поднялись в комнату Яны, она была такая же большая, как и всё в этом доме. И такая же… белая.

— Мама помешана на белом цвете, — смущенно объяснила Яна.

У стены находилась пышная кровать под балдахином — ничего себе. Напротив стоял стол, на котором находился ноутбук. Рядом расположились две двери. Одна точно вела в ванную комнату, а другая — в гардеробную. Я не знала наверняка, но предположила, так как в комнате не было шкафа. В воздухе витал приятный аромат свежести океана, цитруса и чего-то сладкого, возможно, ванили.

Моих ног коснулось что-то мягкое. Я наклонилась и увидела пушистый комок дымчатого цвета. Он потёрся о мои джинсы, затем упал на пол и принялся вылизывать свои лапки. Я, не задумываясь, села на пол и коснулась его. Если бы можно было умереть от восторга, то я бы так и сделала. Такой мягкий и теплый.

— Его зовут ВалЕрик, — Яна села возле меня.

Я попробовала произнести, но у меня ничего не вышло.

— Вообще-то, — засмеялась Яна, — мама назвала его ВАлери, но я называю ВалЕриком.

— Что это значит? — недоумевала я.

— Ну, знаешь, есть такая песня.

Я удивлённо подняла одну бровь.

— Валера, Валера! Я буду нежной и верной. Валера, Валера! Любовь, надежда и вера, — пропела она на русском языке.

Я ничего не поняла, поэтому Яна перевела мне. Тогда уже мы засмеялись вместе.

— Еще есть вот такая, — сквозь смех сказала она, потом запела на русском. — Остановите! Остановите! Вите, Вите надо выйти.

Она так причудливо играла голосом и махала руками, что я засмеялась с новой силой. У меня даже глаза заслезились.

— Перевод, — попросила я.

Перевод показал, что песня бредовая.

— Все русские песни такие бессмысленные? — спросила я, насмеявшись вдоволь.

— Ха, — Яна резко взмахнула рукой, — кто бы говорил? А как же эта, как её? Это мужицкий дождь, аллилуйя! Дождь из мужиков, Аминь! Мужицкий дождь, аллилуйя! Аминь! Только не простынь!

Я не удержалась и взорвалась новым истеричным хохотом, смотря и слушая, как она изображает Джери Холлиуэлл. Голос у Яны хороший, вот только в ноты не попадает. Совсем.

— Вообще-то, — выдавила я, — это британская группа, а не американская.

Наш смех было уже не остановить.

Мы сидели на пляже, глядя на океан, и уплетали вкусности, купленные Яной. Странно, но у меня в горле не было кома. Я спокойно жевала и глотала, запивая всё колой.

Пляж действительно был дивный. Ровный белый песок, чистая прозрачная вода. От чужих глаз его скрывал высокий забор и зеленые насаждения.

Неужели один человек, за один день смог так изменить мою жизнь? Я ела, смеялась и разговаривала. Этого уже два года не было. Конечно, мне все еще больно. В груди что-то постоянно ныло. Такие раны просто так не заживают, но зато у меня появилось ощущение, что я не одна.