Но со шхуной случилась неприятность — как раз когда луна пошла на убыль и можно было бы плыть к Челюсти, боцман Бензель обнаружил в трюме течь. В нескольких местах обшивка разошлась, и вода набиралась в трюме. Конопаткой здесь было не обойтись. Оставалось одно: выгрузить балласт, вытащить «Дюка» на плоский берег и заняться ремонтом днища. Иначе «Милый Дюк» не перенес бы обратного плавания в Гульстаун.

Переправить судно на сушу помогли дружные и веселые жители деревни. В общем-то большой беды не случилось, но поиски сокровища опять откладывались. Все, конечно, расстроились.

Тогда король Катикали Четвертый сказал, что на Акулью Челюсть несколько человек могут добраться на большой парусной лодке упи-проа. От Нукануки до этого скалистого островка всего лишь полсотни миль. Для упи-проа это раз плюнуть («гугги-макака»). Предки ходили на таких лодках даже на Самоа и Фиджи. Если выйти в плавание утром, то при ровном боковом ветре (а такой как раз и подул!) будешь на месте в середине дня! До вечера можно заниматься поисками, переночевать на берегу, а на следующий день вернуться…

Конечно, не было уверенности, что клад отыщется сразу. Уж очень загадочной казалась испанская фраза, говорившая, где зарыто сокровище. Какая-то буква в кружочке и направление «вниз от зеркала»! Или «в зеркале»? Но решили, что по крайней мере это будет первая разведка. Там, на месте, глядишь, станет понятнее, что к чему…

Самая большая (королевская!) упи-проа могла вместить шестерых. Король сказал, что капитаном он будет сам. А в помощники взял командира своей личной гвардии Кеа-Лумули. Разумеется, был включен в экипаж папаша Юферс. Он считался даже главой экспедиции. Шкипер Джордж тоже сказал, что поплывет на Челюсть, а распоряжаться ремонтом «Дюка» оставил помощника Сэма Ошибку. Затем неожиданно напросился Беппо Макарони.

Все очень удивились:

— Да ты же, Беппо, со страху помрешь! Вдруг там и правда призрак Ботончито! Ка-ак вылезет из-за скалы да ка-ак…

Но Макарони серьезно объяснил, что поэтому он и хочет поехать. При поисках кладов надо соблюдать серьезные правила, «а вы, неучи и пентюхи, никаких примет не знаете и с нечистой силой как договариваться, сроду не слыхали…»

— Ну, ладно, — согласился шкипер Джордж, посмеявшись. — Осталось одно место. Есть еще желающие в гости к призраку? — И он обвел глазами матросов.

— А я!! — взвыл Гвоздик.

Тут все заговорили, что ему плыть не надо. Хотя это и не очень опасно, однако мало ли что!.. Ночевать придется на сырых камнях, а мальчик еще недавно так сильно болел…

Гвоздик просто задохнулся от такой несправедливости. А потом — ух и тарарам он устроил! Что такое получается? Разве не он уговорил дядюшку Ю сжечь в камине кресло? Если бы не это, никто бы и не узнал о сокровище! А кто спихнул с тропинки Нуса, когда спешили на шхуну?.. А в плаванье как было? Если кастрюли на камбузе чистить, так скорее «где наш юнга»! А клад искать — сразу «ты маленький»!

Гвоздик даже сделал вид, что пустил слезу (а может, и по правде пустил). И в этот момент явилась на шум Тонга Меа-Маа. Величественная, в мочальной юбке до пят, в суконной безрукавке, в медных кольцах и со своим колдуньим жезлом, на котором брякали костяные погремушки. Она узнала, в чем дело, подмигнула Гвоздику и заявила, что духи гневаются, если кто-нибудь обижает ребенка.

Король зачесал в затылке и почтительно объяснил грозной кузине, что для полной нагрузки и управления веслами и парусом нужно шесть взрослых.

— Ну так возьмите шестого взрослого, кто поменьше, — мудро рассудила тетушка Тонга. — И мальчика впридачу. Два маленьких — это один большой…

Взяли вместе с Гвоздиком коротышку Чинче.

А тетушка Тонга дала на прощание Гвоздику большой засахаренный банан. Погладила по голове: «Ах ты мой паи-паи…»

Паи-паи — это были пушистые одуванчики, которые росли среди здешней тропической травы. Совсем такие же, как на окраинах Гульстауна, только очень большие…

Океан катил пологие нестрашные валы. Ровный ветер надувал похожий на полумесяц парус. Лодка мчалась, чиркая по воде боковым поплавком. Эти поплавки из долбленых стволов были укреплены на длинном поперечном коромысле и не давали опрокинуться узкому корпусу упи-проа. Гвоздик устроился на носу. Он делал вид, что все еще дуется на дядюшку и шкипера Джорджа. А на самом деле ему было неловко за недавние слезы. Хотя и почти ненастоящие, но все равно…

Упи-проа не плыла, а буквально летела над волнами. Наперегонки с большими чайками и летучими рыбами. Иногда набегали шипучие гребни и перекатывались через Гвоздика. Он развеселился и хохотал. Несколько раз он видел, как мчатся за лодкой косые плавники акул, но ничуточки не боялся.

Скоро на безоблачном горизонте замаячило темное пятнышко. Потом оно превратилось в торчащий из моря зуб. Рядом с ним выросли другие зубья. И наконец после полудня лодка подошла к серой гряде скал, которые полукругом подымались из воды. Действительно, будто брошенная среди волн акулья челюсть — вроде тех, что сушатся под плетеными крышами нуканукских шалашей, только в миллион раз больше. Ревущий белый прибой вставал у скал — не подойдешь. Но король Катикали повел свой корабль вокруг острова, и с другой стороны стал виден проход между скалами. Здесь, с подветренной стороны, прибоя не было, только толща воды тихо поднималась и опускалась, когда проходила мимо островка пологая зыбь.

Убрали парус, взяли узкие весла и, слушаясь команды Катикали, осторожно ввели лодку в бухту между острых камней…

Однажды Гвоздик был со школьной экскурсией в старинном замке рыцаря Саграмура, недалеко от Гульстауна. И сейчас ему показалось, что он опять попал во внутренний двор средневекового замка. Остроконечными башнями подымались вокруг темно-серые скалы. Разносилось между ними звонкое эхо — от ударов прибоя, который штурмовал этот замок снаружи, и от воды, которая потоками вливалась в щели между скал с одной стороны и уходила в горловину бухты с другой. Круглая бухточка была в поперечнике примерно полтораста футов (это с полсотни метров). Солнце стояло почти в зените, скользящими лучами освещало скальные обрывы. А на них…

— Да что же это такое! — вскричал дядюшка Юферс.

В замке Саграмура туристам категорически запрещалось писать на стенах — под угрозой большого штрафа. Но здесь штрафовать нарушителей было некому. И, наверное, поэтому всюду красовались надписи: названия кораблей, имена и даты. Хотя Акулья Челюсть лежала и не на оживленном судовом пути, но за несколько веков здесь побывало немало народу. И каждый, видимо, считал долгом оставить о себе память. Надписи были выбиты железом, выведены суриком и белилами, а то и копотью от свечи или факела. Испанские, английские, голландские и вообще не поймешь какие. Были даже иероглифы.

— Здесь побывали тысячи людей! — простонал папаша Юферс. — Какой тут может быть клад?..

Шкипер Джордж сказал:

— Не будем отчаиваться с первой минуты, господа. Как говорил мой дедушка…

— Ах, оставьте в покое вашего дедушку, капитан! Если сокровище здесь и было, его давно нашли и вывезли!

— Как знать, почтеннейший папаша Юферс. Дедушка говорил: «Не пошаривши в кармане, не клянись, что ты без гроша»… Ботончито был не дурак и, конечно, умел прятать то, что не хотел подарить другим…

— Но тогда мы все равно ничего не отыщем, — уныло возразил папаша Юферс, вертя головой. — Какое тут зеркало, какое «Эр» в кружочке? Ничего не понимаю…

— А я понимаю! — Гвоздик подскочил так, что лодка закачалась с носа на корму. — Смотрите! Вон туда! «Миррор» — это ведь «зеркало»! И указатель!

На плоском скосе скалы, высоко над водой было выведено белилами:

1800

THE SHIP MIRROR

Мазали такой щедрой кистью, что все цифры и буквы как свеженькие. С последней ножки, когда писали, потекла краска да так и застыла — тонкой полоской с каплей на конце. Будто стрелка! Вниз!