«Captain Thomas J. Sunducker»

Потом Генчик покрутил скрипучий такелажный блок, постоял перед сухой от старости картой Атлантического океана (на ней были корабли с пузатыми парусами и колючая роза ветров); посмотрел в открытое окно сквозь медную раздвижную трубу. В старинных стеклах трубы дрожали радужные блики, но приближала она здорово! Листья на верхушке дальней яблони качались будто у самого носа Генчика.

— Зоя Ипполитовна, а кирпич этот откуда?

— О! Кирпич от фундамента дома, где Фомушка провел свое детство. К сожалению, дом не сохранился… А вот эта развалюха, в которой я живу… и которую, по правде говоря, очень люблю… принадлежала моему деду. Сыну Филиппа Ивановича Сундукова, старшего брата Фомушки… Филипп Иванович был совсем не такой, как Фома: о дальних странах не мечтал. Он после кончины отца своего Ивана Никодимовича унаследовал завод и продолжал дело. Характером он отличался добрым, жадностью не страдал, брату-путешественнику всегда старался помочь…

— А капитан Сундуккер бывал в этом доме?

— Один раз. Навещал племянника, Арсения Филипповича, моего деда. Тот тогда только женился, дом получил от отца в подарок. Была здесь целая усадьба… Но, к сожалению, фабрикантом Арсений Филиппович оказался никудышным, после смерти отца разорился. Только и осталось у него, что этот дом — почти пустой после распродажи имущества. Поступил дед на службу и кончил свои дни мелким чиновником железнодорожного ведомства. Было это перед русско-японской войной, когда моему папе Ипполиту Арсеньевичу шел всего пятый год. И осталась моя бабушка вдвоем с четырьмя ребятишками. Кроме Ипполита были десятилетний Федор да совсем маленькие близнецы: Костя и Лизочка… Как жить? Пенсия за мужа — крохотная. Стала бабушка сдавать комнаты небогатым дачникам, так и тянула семью до семнадцатого года.

Когда случилась революция, старшему, Федору то есть, было уже двадцать два. Из-за близорукости на фронт его, на Первую мировую войну, не взяли, служил он чертежником в литейных мастерских — это бывший завод его дедушки. И был там в подпольной организации, революционер, значит. И после переворота сделался у красных каким-то начальником… Поэтому, наверно, и дом у бабушки не отобрали. А еще, может быть, потому, что детишек много, да и бедность — пожалели. А кроме того, на отшибе дом-то, никому не нужен. Это уж потом дорогу проложили, а тогда было не подобраться… Ох, да что это я тебя своей родословной мучаю!

— Ничуть не мучаете. Это интересно, — вежливо сказал Генчик. И стал крутить большой глобус. Это был не простой глобус, а звездный. С белыми контурами созвездий на черном шаре и с латинскими названиями: «Centaurus», «Perseus», «Andromeda».

— Он тоже морской, да?

— Разумеется! Штурманский. С его помощью определяли, где какая в небе звезда, а по звездам — координаты судна в открытом море…

Генчик сел на корточки, щекой прислонился к лаковой, немножко липкой поверхности шара: не сохранился ли в глобусе запах соленых волн и тропических берегов? Нет, пахло только сухой краской и медью от широких колец с градусными делениями. Но зато…

— Зоя Ипполитовна, это что?!

За подставкой глобуса, в пыльном углу лежал длинный пистолет! С деревянной изогнутой ручкой, с поржавевшим граненым стволом.

Генчик вытащил оружие на свет. Обтер пистолет о рубашку.

— Ох, вот он где! — обрадовалась Зоя Ипполитовна. — А я искала, искала… Пора наводить здесь генеральный порядок. Да все руки не доходят…

— Зоя Ипполитовна, он настоящий?

— Нет, Бубенчик. Это игрушка Фомушки Сундукова. Он ее смастерил в десятилетнем возрасте. Вырезал из березы ручку, на свалке у отцовского завода отыскал трубку для ствола… А курок делать не стал, это ведь не огнестрельное оружие. Видишь, тут стерженек. На него надевалась резинка, он цеплялся головкой за этот выступ. Нажимаешь крючок — и щелк!.. Фомушка стрелял из него мелкими бусинами и дробью из отцовских охотничьих припасов. И маленькими горошинами…

Да, курка — такого, как у кремневых пистолетов — не было. И спусковой крючок — явно самодельный, из толстой проволоки. Но все же пистолет был очень похож на боевое оружие пиратских времен.

Фомушка постарался: вырезал на ручке узоры-завитушки, отшлифовал ее. Теперь дерево было темным от старости.

Генчик нацелился пистолетом в окно — за окном, на заборе, сидела ворона — растрепанная и пыльная. Каркала. Увидев пистолет, ворона затрепыхалась и рванула прочь.

— То-то же, — сказал Генчик.

— Кстати, капитан Сундуккер был отличным стрелком… Однажды он дрался на дуэли с другим капитаном и демонстративно отстрелил с его груди три пуговицы…

— А почему они поссорились?

— Не знаю, с чего началось. Может быть, поспорили, чье судно лучше… Это случилось в Китае, в португальской колонии Макао. Противником капитана Сундуккера оказался владелец бригантины «Лакартера», знаменитый в ту пору Чарльз Роберт Румб, которого кое-кто обвинял в пиратстве… В общем, слово за слово, и Румб обозвал Сундуккера рыжей шваброй, а тот своего собеседника — визгливой коротышкой. Видимо, перед этим не обошлось без хорошей порции мадеры, которой славились местные таверны… Ну, и как водится в таких случаях, взяли секундантов и отправились на пустынный берег. Условились стрелять три раза с двадцати шагов. Из американских барабанных «кольтов», которые в ту пору только вошли в моду…

На морском воздухе оба капитана слегка остыли. К тому же, они вовсе не были кровожадными и не считали за геройство без нужды палить по живым людям. Это ведь не ковбои в нынешних фильмах. Каждый сообразил, что дырявить из револьвера своего коллегу-капитана из-за глупой перебранки — дело нехорошее… Но как быть? Отступать гордость не позволяла.

Капитану Румбу по жребию выпало стрелять первым. Он хмыкнул и почти не глядя тремя выстрелами продырявил на противнике высокую морскую фуражку. Она не слетела, потому что держалась на подбородочном ремешке.

«Ах, вот что! — сказал капитан Сундуккер. — Ладно же…»

Капитан Румб на всякий случай встал боком и закрылся пистолетом. Так часто поступают дуэлянты. Но это как раз и нужно было Сундуккеру. Бах-бах-бах! — он навскидку отстрелил на сюртуке Чарльза Роберта Румба три медные пуговицы. И тогда… храбрый капитан Румб зарыдал.

Дело в том, что одна из пуговиц была очень редкая. С мундира то ли Лаперуза, то ли Кука. Румб пришил ее на сюртук для своей морской удачи, как талисман. И вот…

— Ой, я знаю! — подпрыгнул Генчик. — Я читал книжку про этого Румба! Он собирал коллекцию морских пуговиц и возил ее в своем портфеле! А потом зарыл клад на острове…

— Совершенно верно! Представляешь, какая была для него утрата?

«Как вам не стыдно, капитан! — всхлипывал Румб и отворачивался, когда его утешали. — Вы имели право застрелить меня насмерть, но при чем тут пуговица! Она была украшением моей коллекции… Это совершенно бессовестно с вашей стороны, Томас Джон Сундуккер!

Капитан Сундуккер топтался рядом и виновато вздыхал. Он сам был коллекционером, любил морские редкости и понимал горе своего недавнего противника.

«Честное слово, я больше не буду…»

Конечно, он говорил правду. При всем желании он не смог бы еще раз отстрелить такую знаменитую пуговицу: где ее возьмешь-то? Она от удара пули улетела неизвестно куда. Но капитану Румбу от этих обещаний было не легче.

Наконец капитан Сундуккер понял, что делать. У него тоже был старинный морской мундир. Сундуккер повел Румба к себе в каюту и торжественно срезал с мундира пуговицу.

«Это пуговица русского адмирала Лазарева, который прославился во многих плаваниях и сражениях. Берите…»

«О-о!» — гость обрадованно сжал подарок в ладони.

Не исключено, что наш капитан Сундуккер присочинил насчет пуговицы. Но если и так, то исключительно чтобы утешить Румба. А тот был доверчив и радовался от души. После этого капитаны стали друзьями и участвовали в нескольких совместных рейсах…