А еще волновали мысли о завтрашнем испытании. Казалось бы — что особенного? Ну спустят модель на воду. Ну посмотрят, как скользит она под ветерком недалеко от берега. Ну пощелкает Генчик аппаратом… Но нет! Было у него предчувствие, что плавание бригантины — это какой-то особый момент в жизни. Будто что-то изменится после него. А в какую сторону изменится? В хорошую? Или наоборот?

«А с чего наоборот-то? — успокаивал себя Генчик. — Ведь до сих пор все было хорошо! И будет еще лучше…»

Но тревога все же царапала его. Впрочем, непонятно, чего в ней было больше: беспокойства или радостного ожидания.

Ночь стояла безоблачная, луна светила изо всех сил. И ярче, чем вчера были высвечены паруса бригантины. Иногда чудилось, что они шевелятся…

А тут еще Варвара! Сперва долго шастала по углам, потом улеглась в ногах, но продолжала возиться: чесалась и мыла себя за ухом растопыренной лапой. Но даже когда она успокоилась, Генчику слышались в доме осторожные шаги. Может, и правда дух капитана Сундуккера бродил по комнатам?

Наконец Генчик уснул. И увидел девочку Сашу. Будто он собирается в плавание на бригантине (большой, настоящей), а Саша говорит ему в ухо теплым шепотом:

— Пожалуйста, ну пожалуйста, будь осторожнее…

Генчик ей обещает. Ему неловко, что Саша при всех так заботится о нем. На пристани много народа: и Зоя Ипполитовна, и Петя Кубриков, и капитан Сундуккер. И мальчик в матроске — то ли Федя Карасик, то ли Тима Ревчик. И много незнакомых людей… И здесь же Козимода. Просит:

— Возьми м-ме-еня! Я ум-ме-ею плавать…

Генчик понимает, что нельзя брать Козимоду, но и отказать неловко…

Чем там все кончилось, неизвестно. Сон скомкался и оборвался.

Проснулся Генчик в половине шестого. Зоя Ипполитовна была уже на ногах.

— Пора, мой друг, пора… Трубят попутные ветра. — Она держалась бодро.

Генчик — тоже для бодрости — умылся на дворе под тугой струей из крана. Бр-р… Но сразу исчезло желание поваляться еще под одеялом.

Наскоро позавтракали бутербродами и кофе. Настроение у Генчика делалось все лучше. Он даже начал напевать:

— Ты имеешь в виду себя и меня? — осведомилась Зоя Ипполитовна.

— Ага! — с дурашливой дерзостью согласился Генчик. И подскочил от новой удачной мысли: — Зоя Ипполитовна! Надо взять на берег патефон и пластинку! Это же здорово будет — спустим бригантину на воду под любимую песню капитана!

— Гм… Идея неплоха. Однако…

— Ну, какое «однако»? Вы все время чего-то боитесь!

— Я боюсь, что бас солиста императорской оперы Семенова привлечет ненужных зрителей.

— В такую-то рань? Да все еще дрыхнут без задних ног!

— Геннадий Бубенцов! Когда вы, сударь, научитесь прилично разговаривать с дамами?

— Скоро… Значит, я отнесу патефон и пластинку в машину!

— Только осторожно. Пластинка — большая редкость. И очень хрупкая…

Бригантину «Я больше не буду» тоже отнесли в «Запорожец». Даже с балластом она была совсем не тяжелая. Генчик представил, как заскользит она, отражаясь в гладкой воде.

Сплетенный из синего проводка пружинчик стоял на капитанском мостике, держась за тонкий медный поручень. Он прижился на бригантине и, видимо, ощущал себя командиром судна.

Модель с подставкой осторожно поместили на заднем сиденье. Генчик устроился рядом — чтобы придерживать. И «Запорожец», фыркая и дрожа, через туннель под насыпью выкатил с «Бермудского треугольника».

Путь был недалекий. На средней скорости ехали минут десять. По травянистой колее машина обогнула красное здание с пустыми окнами — заброшенный кирпичный завод. И остановилась на песке в нескольких метрах от воды.

Генчик стряхнул сандалии, босиком выбрался из машины.

Песок был плотный и прохладный. Желтый. От завода на него падала синяя тень. Она немного не достигала воды. Из глубины тени понизу тянул к озеру ветерок, шевелил торчащие из песка одинокие травинки. Щекотал ноги — пушисто, как кошка Варвара.

— Утренний бриз, — с удовольствием сказала Зоя Ипполитовна. Она тоже выбралась из кабины, сняла очки и щурилась на воду. Вода у берега была серебристая, с солнечной рябью, а вдали — вполне голубая. Словно в нее не спускали отходы электростанция и фабрика «Валентина».

Впрочем, озеро и вправду было не очень грязным. Купаться не запрещали, и рыба водилась. Несколько рыбачьих лодок неподвижно чернели на середине воды…

— Ну, что, Генчик-Бубенчик? Приступим?

— Ага! — И Генчик вдруг осип от волнения. Закашлялся. Потом вспомнил: — Ой, а пластинка-то…

— Доставай… Но давай заведем патефон в кабине, чтобы не очень громко. Капитан Сундуккер услышит и так. А посторонним слышать ни к чему…

— Ладно! Хотя тут совсем пусто… А если кто и придет, что такого? Подумают: мальчик сделал модель и пускает ее. А бабушка… то есть взрослая родственница следит, чтобы не пристали хулиганы.

На самом деле, думая о недругах, Генчик уповал не на «бабушку», а на оружие. Пистолет лежал в открытой сумке, а та — в машине, у дверцы…

Патефон поставили на переднее сиденье. Генчик бережно развернул пластинку (квадратный конверт был упакован в теплый платок).

Завели пружину. С должным вниманием послушали, как «о скалы грозные дробятся с ревом волны». На самом деле никаких волн не было, но суровая музыка и голос из прошлого сделали свое дело — внесли в происходящее долю торжественности. И когда ария кончилась, Генчик и Зоя Ипполитовна разговаривали шепотом, словно капитан Сундуккер незримо присутствовал на берегу.

— Зачем ты раздеваешься? Достаточно зайти в воду по колено.

— Чтобы отпустить — достаточно. А ловить как? Ветер-то с берега.

— Мы привяжем нитку…

— Ну, что вы! Бригантина на привязи! Это даже… как-то неприлично.

— Ты прав…

— И снимать ее надо из воды, от самого уровня. Чтобы паруса были на фоне облаков. Тогда получится как настоящая…

— Ты прав, ты прав, Бубенчик… Но вода-то, наверно, еще холодная.

— Я закаленный!

Конечно, он был закаленный. Но все же вздрогнул, когда вошел в воду выше колен. Она ой как остыла за ночь! Генчик завизжал, заплясал среди брызг и плюхнулся пузом — чтобы уж сразу! Потом выскочил — блестящий, дрожащий и веселый.

Зоя Ипполитовна с бригантиной на руках укоризненно вскрикивала из-за парусов:

— Я же говорила! Говорила! Вылезай сию же минуту!

— Нет! Я сейчас притерплюсь! — Генчик опять бухнулся с головой, побарахтался с полминуты. И в самом деле прогнал из тела холод. Только слегка покусывало кожу.

Генчик выскочил на берег, схватил фотоаппарат и опять в воду! По грудь.

— Зоя Ипполитовна! Спускайте бригантину! Она пойдет прямо на меня. Крутой бакштаг! — Он уже разбирался в курсах и галсах парусных судов.

Зоя Ипполитовна храбро засучила на жилистых икрах широкие брючины. Стряхнула домашние шлепанцы. Опять взяла модель и вошла в воду.

— Спускайте! Я ее сниму, а потом поймаю. И приведу обратно.

— Дай-то Бог… — Зоя Ипполитовна с моделью нагнулась над водой.

Чуть не обмакнула киль. Задержалась.

— Бубенчик! Такой торжественный момент… Обычно в эту минуту о нос корабля разбивают бутылку шампанского…

— Ну, давайте и мы разобьем! Как будто!.. Трах-бум! Поехали!

И бригантина «Я больше не буду» коснулась днищем воды.

Она отразилась в озере, как настоящий корабль. Гордая, стройная, одетая парусами. Несколько секунд она стояла неподвижно. Потом чуть накренилась влево — ее качнул тот самый «утренний бриз».

Ветер мягко наполнил батистовые паруса: фок, нижний и верхний марсели, брамсель и бом-брамсель, грота-трисель и топсель. Выгнул треугольники стакселей и кливеров. И метровое суденышко, будто живой морской парусник, заскользило от берега.

— Ура!! — Генчик запрыгал в воде. Потом присел по горло, прицелился «Сменой». Щелк, щелк!..