Урод тряпочный, что он со мной делает! А сам и не подозревает! Нет, в Кашине нет никакой скрытности натуры. Он ходит, и размахивает руками, и поет песни.

А вот Печорин никогда не размахивал руками.

Сегодня, когда мы одевались после физкультуры, девчонки пели, всегда поем после физкультуры. Только Лариска Гущина не поет, не любит петь. Она даже на пении умудряется не петь. Странно, вообще-то она хорошая девочка. Мы на переменке гуляли с ней вместе и говорили о любви. Она сказала, что в нашем возрасте любви не бывает, потому что нельзя выйти замуж. Мы с ней немножко поспорили, но совсем не зло.

Вообще, у нас хороший класс, и я всех люблю.

Сегодня у нас математику заменили литературой и показывали фильм-оперу «Евгений Онегин».

Когда Татьяна писала Онегину письмо, я почему-то посмотрела на Кашина, а Кашин посмотрел на меня. Это был всего один взгляд, но как много он сказал! Потом, мне кажется, это не я, а Кашин придвинулся ко мне. Так, что я чувствовала его локоть.

Я так жалела, что фильм быстро кончился!

Потом мы его обсуждали. Там в конце есть такая сцена: Онегин и Татьяна стоят по разные стороны двери, поют дуэт и переживают. Мне очень понравилось, да и остальным девчонкам тоже.

Вдруг Зося возникла и говорит:

— А чего они так стояли? Что, Онегин не мог поднажать и открыть дверь? Ведь он же сильнее Татьяны.

Мы все так и покатились со смеху. Зося всегда такое скажет! А Лариска Гущина и говорит:

— Странно, Зося, как это тебя держат в нашей школе, тебя бы отдать в четвертую «веселую».

Четвёртая «веселая» — это школа для дефективных. Зося как заревет.

— Замолчи, ты! — вдруг крикнул на Лариску Кашин.

Я знаю, я подлая. Если б я не была подлая, я бы сама вступилась за Зосю раньше, чем это сделал Кашин. А так я сообразила очень поздно и очень поздно пожалела Зосю. Но все-таки я высказала Лариске всё, что о ней думаю. А сама-то! Хоть и отличница, а серая. Сама ничего не читает, а только просит пересказать. Я ей в прошлом году «Графа Монте-Кристо» рассказывала и «Трех мушкетёров».

Теперь я вник», что мне несдобровать. Все переменки Лариска собрала вокруг себя девчонок, и они о чем-то шушукались. Ясно, обо мне, потому что, когда я у Нинки Дерябкиной попросила набрать из чернильницы чернил в свою ручку, Нинка не дала. Сказала, что принципиально.

Со мной поделился последней каплей Ромка Хейфец.

Что-то будет? А в общем-то мне на все наплевать, лишь бы Кашин не думал обо мне плохо!

Сегодня целый день гуляла под окнами Кашина и думала о нем и о себе. Я странная. Это страшно, но я не такая, как другие. И совсем со мной не потому не дружат, что я не отличница. Вот Лариска Гущина дружит, например, с Нинкой Дерябкиной. Уж такой двоечницы не придумаешь. И дружит Лариска с ней не потому, что Нинка прилипает, нет, Лариска сама за ней бегает. Просто у них что-то общее. А я как ни стараюсь найти с кем-нибудь что-то общее, ничего не выходит. Начнешь с ними про Пушкина или про Лермонтова, а они думают, что это я умничаю. Я знаю, что за глаза меня зовут слишком умной. Вот Лариска отличница, но ее так не зовут, а меня зовут. Но ведь я действительно много думаю о Пушкине! И у меня из-за него болит сердце. А они не верят!

Мне даже иногда кажется, что мне потому так не безразличен Пушкин, что я ему родственница. Ведь моя бабушка из Псковской области, а это совсем недалеко от Михайловского. Мало ли: пошел Пушкин погулять и встретил мою прабабушку. Бабушка говорит, что в нашем роду все, кроме меня, были красивыми. Вот моя прабабушка ему и понравилась. Мало ли? Ведь во мне тоже есть что-то негритянское, я сама чувствую. И когда я Пушкина в кино вижу или читаю про него — плачу. Может быть, это во мне говорит кровь.

А все думают, что я притворяюсь.

Меня утешает только то, что Кашина тоже считают слишком. А слишком нельзя, ничего нельзя слишком. Тогда тебя начинают предавать. Меня, например, предала Милка. Гущина с Дерябкиной соблазнили ее пойти с ними в кино, и она пошла. Конечно, почему бы не пойти, но ведь со мной они в ссоре, они только обо мне и сплетничают, уж могла бы она ради меня и не пойти с ними, а она пошла. Как она не понимает, что они этому ужасно рады! Ладно-ладно, она еще придет ко мне!

Теперь я знаю, что у Кашина есть настольная лампа с зеленым абажуром, а обои такие же, как у нас, все это видно через окно.

Встретила Лосю Щуклову. Она шла за молоком. Незаметно уговорила ее погулять со мной под Алёшиными окнами. Зося согласилась и стала ходить со мной. Всю дорогу без умолку трещала, какая я умная и добрая, что я одна такая. Мне от этого было не по себе, но я терпела, потому что в случае, если встретим Алешку, — я не одна и он ничего не подумает.

Рассказала Зосе про Пушкина. Она на меня глаза вытаращила, как на чудо, и стала говорить, что она давно догадывалась, что во мне что-то не так.

Зачем я ей сказала? Ведь это только догадка, а Зося еще раззвонит.

Потом Зося спросила у прохожего, который час, и выяснилось, что уже семь.

Тогда Зося заплакала, потому что оказалось, что она прогуляла со мной уже полтора часа и ее теперь убьют дома.

Мне было ее ужасно жалко.

Потом я была дома. Смотрела телевизор.

Потом думала об Алешке. Больше так нельзя! Надо что-то предпринять! Может, пойти в драмкружок? Он там уже давно. Но вдруг отвергнут? Тогда будет очень стыдно. Но я иногда чувствую, что должна играть. Должна, потому что меня обуревают различные страсти и мне их некуда девать.

Спокойной ночи, Алешка.

Праздник. Были на демонстрации. Ходили всем классом. И Крючок тоже с нами. Никогда не оставляет нас одних. Молодецким голосом пела песни и держала меня под руку. Очень приятное соседство. С одной стороны Крючок, с другой — Зося. Удовольствие ниже среднего.

Сегодня на демонстрации произошло одно событие — мальчишки впервые ходили с девчонками под ручку. Великорожин прицепился к Гущиной, Дмитриев — к Дерябкиной, а Колька Смотряев — к Милке Маняшиной. Смотреть противно. Милка все еще с Гущиной и Дерябкиной. А Кашин… Кашин прицепился к Зосе Щукловой с другой стороны, так что мы с ним могли общаться через Зосю.

Крючок пела тоненьким голоском «Комсомольцы-добровольцы». А потом… Гущинская шестерка «потерялась». Пока мы с Крючком, с Зосей и с Кашиным их искали — растеряли весь класс.

Тогда Крючок сказала, что мы, наверное, замерзли и что она недалеко живет и приглашает нас к себе. Я думала, что Кашин не пойдет, поэтому начала отказываться, но, когда он сказал, что пойдет к ней, — я согласилась.

Оказывается, она неважно живет. Маленькая такая комнатушка, в которую без конца суют нос её племянники. Какие-то малолетние и нечёсаные дети. Я так и не разобралась, сколько их там, и кто мальчик, а кто девочка. Ужасно зловредные дети. Я бы на ее месте отшлёпала их хорошенько и выставила за дверь. А она с ними ласково. Не то что с нами в классе. В классе ее все боятся. Вообще, дома она совсем не такая, как в школе. Тихонькая, очень маленькая без своих огромных каблуков, даже голос совсем другой.

Налила нам по рюмке кагора из откупоренной бутылки. «А то вы замёрзли, а тут вино от друзей осталось».

Она что-то очень много говорила про своих друзей, что она никогда не бывает дома одна — к ней все время приходят друзья. Вообще-то не похоже. Если уж к ней так часто ходят друзья, то зачем она нас так уговаривала зайти?

Потом они с Кашиным говорили об актерах. Крючок считает, что лучший актер — Смоктуновский. А Кашин больше всех любит Юрского. Я тоже больше всех люблю Юрского. И не потому, что так думает Кашин. Я ужасно люблю Юрского. Хорошо, если он будет играть Пушкина, хотя он внешне и не похож. Зося тоже вставила свое слово. Она сказала, что самый лучший актёр — Жан Маре. Ха-ха! Хоть бы раз Зося сказала что-нибудь впопад.