— Но ведь от этого же не полнеют.

— От этого умирают! — пыталась она быть конкретной. — А к тому же еще и две пачки курева на день.

— Умирают от еды.

Он тоже старался быть конкретным, и статистические данные знал. Не пугайте фрайеров раком. Они сдохнут от картошки-фри, колы, колбасы и жиров. И их будет больше раз в сто, чем умирающих от рака.

— Ну, как же еще! Две пачки сигарет и водка, подкрашенная пивом, это не повод для того, чтобы умереть? Тем более, если ты еще и аллергик.

— Спиртное помогает астматикам.

— Да… — Мариола повернулась к нему спиной. — А больше всего — тебе помогают сигареты. — Она бросила чем-то в стенку. — Помогают тебе добраться до кладбища. За ручки поддерживают! Ага, еще и на работе пьянствуешь!

Он не был свиньей и не сказал, что ее как раз убивает бутерброд, который Мариола сделала себе по ходу.

— Ой, Мариола, я хороший полицейский офицер. Я — специалист. А то, что я пью или курю, никого не должно касаться.

— Правильно! — взвизгнула та. — Только не удивляйся, когда тебя уволят. И заменят какой-нибудь серостью, которая не сможет сделать и сотой доли того, что умеешь и можешь ты. За то, она каждый день будет трезвой, вовремя приходить на работу, всякий раз будет готова лизать задницу начальнику. Пойми ты это наконец!

— Что, я должен лизать? Никому не стану! — Славек налил себе еще одну рюмку водки.

Мариола присела рядом, обняла одной рукой, прижала к себе. И сказала, уже тихо и спокойно, по-женски:

— Знаю, знаю, знаю. — Она прижала его еще крепче. — Знаю, что ничьей задницы ты лизать не станешь. Я же тебя знаю. Честь запрещает тебе лизать. Так?

Славек глянул на подругу.

— Я тебя люблю, сумасшедшая!

— И я тебя люблю, сумасшедший!

Потом повернула голову, усмехнулась и скорчила одну из своих лисьих мин.

— Только ведь это неправда.

— Что, неправда?

— Парочку задниц ты все же вылизал.

— Я? — возмутился тот. — Каких?

— Например, вот эту. — Мариола встала перед ним и выпятила свою попку. — Эту!

Может ли роман управлять собственным творцом? Могут ли известные ему исключительно по бумагам, то есть, de facto выдуманные герои захватить над ним власть? Составлять сценарий так, как хотят они, а не он?

Земский сидел за компьютером и не верил собственным глазам. Разве это он все это написал? Или снова начинается безумие? Опыт предыдущего раза у него уже имелся. Поэтому молниеносно запрыгнул во вторую комнату.

— Женщина! — прорычал он. — Держи меня! Не дай добраться до сейфа с оружием!

Та была сильной. Удержала. Потом шепнула.

— Ты и так не знаешь, где ключ от сейфа. Я спрятала.

Земский облегченно вздохнул.

— Тогда дай мне телефон.

Он быстро выступал номер.

— Славек?

— Да. — Сташевский не был из тех, кто ложится спать до полуночи.

— Тебе грозит ужасная опасность.

Сташевский был уже настолько пьян, что упал с кровати, на которой смотрел телевизор. Телефон упустил, а потом еще долго пытался его поднять.

— Так что там с той опасностью? — Он повернул трубку, потому что перед тем приложил ее к уху наоборот. — Чего мне следует бояться?

— Все они связывались с химиками. Не пытайся этого делать.

Сташевский испустил тяжкий вздох.

— Ты знаешь, а это неплохая идея.

— Не делай этого!

— Так ведь это и вправду клёвая мысль.

— Славек, помни. Их всех уже нет в живых.

— Мы тоже когда-нибудь умрем, как и все другие. Но ассоциация хороша. Благодарю.

Грюневальд пришел в кабинет Кугера. Тот, как обычно, сидел с сигаретой во рту, большая кружка кофе рядом, и изучал дела. На часах было тринадцать минут второго дня.

— А ты знаешь, что подарил мне гениальную идею? — начал Грюневальд.

— Какую?

— Я написал письмо профессору Бухвальдту из Берлина. — Он присел на стул. — Задал ему вопрос, как можно взорвать человека изнутри. И погляди, что он написал мне в ответ. — Он развернул шелестящий лист.

— Ты все еще возишься с тем старым делом? Впрочем… Кугер замялся, — ведь ты же сам отстранил меня от него. — Он отложил сигарету, сделал глоток кофе. — Я пораженец. — Еще один глоток. — Ты только скажи, с какой скоростью наши соединения валят из-под Москвы? Сто километров, как у порше, не смогут. Ведь там нет дорог, а у них нет порше.

— Mein Gott! Можешь гоняться за своими обычными ворами и бандитами! — выкрикнул Грюневальд. — Когда же придет время защищать Фатерланд, беги в тыл, потому что одной рукой пистолет не перезарядишь.

Кугер одарил приятеля теплой улыбкой.

— Вот! — Он вытащил люггер из кобуры и перезарядил, уперев в край столешницы. — Могу! — Он рассмеялся. — Хуже дело с заменой обоймы, но ведь всегда можно кого-нибудь попросить. — Он склонился к Грюневальду. — Конечно, если рядом будет кто живой, кроме поляков и русских. Потому что, знаешь… думаю, они мне не помогут.

— У тебя какая-то навязчивая идея. У тебя просто навязчивая идея! Мы победим!

— Это у меня навязчивая идея? А кто тут говорил, что у нас имеются самые надежные и сильные союзники в этой войне? Ты? И где теперь США вместе с СССР? Возможно, мне так только кажется, но они, вроде, торчат с другой стороны фронта.

— Италия с Японией.

Кугер только рукой махнул.

— А ты знаешь, что такое триста тысяч поднятых вверх рук?

— Не знаю.

— Это итальянская армия, идущая в наступление.

Даже Грюневальд усмехнулся.

— А Япония находится слишком далеко, — продолжал Кугер.

— Они сражались с Россией!

— Это так, но сейчас перед ними большая проблема. Не хочу быть плохим пророком, но эта проблема, по-моему, их придавит.

— Тебе бы только ничего не делать.

— Ну да. Ничегонеделание было бы неплохим выходом из ситуации. Только это нужно было делать еще до войны. Сейчас уже поздно.

— Изменник!

— Нет. Просто я читаю слишком много газет. И, к сожалению, даже из официальных сообщений могу делать выводы.

— Перестань!

— Так, так. К примеру, я читал, что японцы направили на США две тысячи бомб. Но, поскольку близко к континенту подобраться не могли, эти бомбы они подцепили к воздушным шарам и воспользовались ветром. Якобы, одна из них сделала воронку в клумбе, а вторая свалила дерево в национальном парке. Остальные не долетели.

— Не язви.

Но инстинктивно он представил эти две тысячи бомб на воздушных шарах. Его германский, прецизионный ум быстро вычислял соотношение территорий, занятых промышленными зданиями или городами к неугодьям, лесам и полям. Его германский разум запротестовал против чужой глупости. Или акта отчаяния.

— А почему бы и нет? Но мне интересно, какие бомбы американцы сбросят на Японию, причем, не цепляя их к воздушным шарикам. — Кугер вынул из ящика стола атлас мира и начал его перелистывать. — Ну, Токио, это само собой, а потом ближе всего у них Хиросима, Нагасаки и парочка других. Посмотрим, что они выберут. Только ведь они тоже денежки считают. Скорее всего, полетят поближе.

— Ну да, ну да. — Грюневальд сел на стул для допрашиваемых и тоже скорчил издевательскую мину. — А еще американцы прибудут в Германию. Маршируя по дну океана! — расхохотался он.

— А зачем маршировать? Не лучше ли приплыть на корабле?

— Наши подлодки их топят!

— Тогда пускай они еще научаться летать, чтобы топить их самолеты.

— Mein Gott! — Как это тебя еще не арестовали? Это просто чудо какое-то.

— Я верю в чудеса. А кроме того, раз в своей собственной стране я ничего плохого не сделал, так чего мне опасаться ареста? Я обычный, серенький чиновничек, который хватает воров. Работа такая.

— Ты оскорбляешь фюрера!

— Ты про этого идиота Гитлера? Который завел нас в это дерьмо? Я уже говорил тебе… Но ты мне не верил. Видал я его в заднице.

— Тииии… Тебя и вправду арестуют. — Грюневальд по-настоящему был напуган тем, что говорил Кугер.