Боже, как же легко предвидеть все их поступки. Ружицкий вынул из кармана орден «Виртути Милитари»[7] и, с тем же самым безразличием, пялясь в окно, прицепил его себе на халат. При этом ни разу не глянул в сторону. Просто цедил кофе. Пацан не мог найти подходящих слов. Тишина затягивалась.

— Ты… Ты знаешь, что ты кретин…

Только сейчас Ружицкий отвел глаза от окна.

— А ты знаешь, что с орденом — это легко, — буркнул он в ответ. — А вот один мужик меня просто потряс. Он попросил, чтобы я задницу себе вылизал.

Снова тишина.

— И что? — все-таки прозвучало через минуту. Бинго! Первая стычка выиграна.

— Ну-у, курва, не такой уж я спортивный, — перешел Ружицкий на язык пациента. — А когда снял штаны, чтобы все-таки попробовать, зашла медсестра.

И снова воцарилась тишина. Все-таки парень был не дурак. Постепенно до него доходило, что эта старинная, проржавевшая пукалка, вытащенная из заплесневевшего подвала под названием «бунт», не работает. Он был беззащитен. И сейчас уже знал об этом.

— И чего, комик, это вроде как ты будешь меня лечить?

— Не-а, — покачал тот головой отрицательно и отставил кофе. — Я не буду тебя лечить, потому что я не врач.

— Это как это? Ведь все называют тебя «паном доктором», в струнку перед тобой тянутся.

— Именно так я их выдрессировал. А называют меня доктором потому, чтоб ты знал, что в свое время я написал диссертацию, защитил ее, и мне присвоили титул доктора.

— Так кто же ты такой, если не врач?

— Я доктор-инженер[8] архитектуры, — Ружицкий вынул из кармана копию диплома Политехнического, поскольку к этому он тоже был готов, и поднес парню прямо под нос. — Могу спроектировать тебе виллу, садик, дворец или камин. Полномочия на все это у меня имеются. Еще могу научить тебя начертательной геометрии. В этом предмете у меня двадцать лет практики.

Парень лежал, онемев, не зная, что и сказать.

— Погоди. Раз ты не будешь меня лечить, то что будешь делать?

— Я должен тебе помочь.

Того прямо передернуло.

— Ты что ли поможешь? — с издевкой процедил он.

Ружицкий кивнул.

— Да.

Он поднялся со стула и направился к выходу.

— Я буду ходить? — крикнул ему в спину парень.

Мужчина на миг обернулся.

— Ты чего? С дуба съехал? — Он пожал плечами. — Об этом спрашивай у хирургов или там у педиатров. Но не у архитектора.

Он открыл двери, но еще раз задержался.

— Не имею ни малейшего понятия. Врачи говорят, что нет. — Он потер подбородок. — Я не могу сделать так, чтобы ты станешь шевелить своими ногами, потому что этого как раз и не могу. Я всего лишь научу тебя ходить.

Он сделал несколько шагов и уже из коридора крикнул:

— В Библии же написано, что это просто. Достаточно лишь щелкнуть пальцами и сказать: «Встань и иди, сынок!»

Медбрат закрыл за ним дверь. Увидав прикрепленный к халату «Виртути Милитари», он сделал серьезную мину, щелкнул каблуками и отдал бравый салют. Медсестрички, со злорадными улыбками на лицах, двинулись за доктором по коридору маршевым шагом.

Родители девочки, вместе с маленькой[9] пациенткой сидели в приемном покое для VIP-персон. Поскольку директорский кабинет был занят министерской семейкой, этих временно посчитали VIP второго сорта. Ими занимался доктор Малый, ничего не решающий подлиза и карьерист, зато с божественным даром красноречия и чудовищным умением слушать. Сейчас он распространялся о шестом поколении устройств для исследования неизвестно чего, которые их частная клиника внедрила единственной во всей Европе. Понятное дело, именно этих слов он не сказал — но по его мнению новейшая аппаратура служила для исследования чего-то там, и как раз это «что-то там» он объяснял весьма запутанным и непонятным образом. Но делал он это весьма увлекательно, поскольку слушали его очень внимательно. И даже, словно бараны, пялились в показываемые им схемы.

Родители, как и сама девочка, были нормальными. А это уже ничего плохого не обещало. И вообще, в данном случае Ружицкий никаких сложностей не ожидал. Девочка была здоровой, хотя во всем этом деле, где-то под поверхностью таилось нечто непонятное. Ружицкий пожал плечами. Дольше недели это занять его не должно. Ясное дело, в связи с финансовым состоянием папаши директор потребует подержать девчонку хотя бы месяц, но и это пойдет ей лишь на пользу.

— День добрый вам.

— Ну вот, как раз, — вскочил Малый с места. — Это и есть доктор Ружицкий, о котором я вам столько говорил.

«Похоже, в одних только отрицательных выражениях», — подумал Ружицкий. И нельзя сказать, будто бы они были друг с другом на ножах. Разве что один другого называл словами типа «этот трах… пид…». Хмм. Но исключительно в приватном порядке.

— Надеюсь, что доктор Малый пояснил вам все?

Он свысока похлопал «коллегу» по плечу, чтобы в том от злости закипела сама душа.

— Да, конечно, — отозвалась первой женщина. — Мы уже все знаем.

— О-о, это замечательно, — улыбнулся Ружицкий. — К счастью, я уже не нужен, — и сделал жест, как будто собирался повернуться к выходу.

Родственники даже испуганно подскочили. Малый чуть ли не взорвался, сжимая челюсти.

— Нет, нет, нет, мы столько о вас слышали… — поднялся отец со стула. — Пан доктор.

— Лучше не верить в то, что обо мне рассказывают.

Он еще не успел присесть на краю стола, как женщина начала тираду, поясняя, что Оля, это их дочка, болезненно робкая, не может установить контакта с другими детьми; замкнутая в себе, апатичная, в состоянии вечной депрессии, ничего ей не хочется, охотнее всего она бы только спала и спала. И вот тут самое ужасное. Во время сна она все время усмехается или просто смеется.

Врач прервал тираду жестом руки. Что-то не так было не с дочкой. Скорее, с ее родителями. Но, к счастью, это уже была не его епархия.

— Я мог бы переговорить с пациенткой?

— Естественно.

Ружицкий вновь усмехнулся.

— Оля, милая, почему я тебе не нравлюсь?

Девочка удивленно глянула на него. Зато он вырвал ее из странного оцепенения. Пускай даже на миг. Оля пожала плечами.

— Потому что я страшный?

Она еле заметно, но отрицательно шевельнула головой.

— Потому что я собираюсь провести над тобой страшные эксперименты? И будет больно, а то и еще хуже?

Та глянула, пока что с едва заметной ноткой заинтересованности. Трудная штучка, хотя и такая молодая. Скорчила мину типа: «ну-у, не знаю». Ружицкий кивнул.

— Именно так, поскольку доктор Малый сообщил, что у нас тут имеются самые ужасные устройства для страшнейших вещей?

На эту плоскую подколку она обмануться не дала, хотя эта проблема ее явно интересовала. Вновь она бесстрастно находилась в коконе неприступности. Бедный ребенок.

— Ладно тогда. Можешь спрашивать, о чем угодно.

Только она вновь не дала себя обмануть, словно осужденный на смерть уставилась на свои ноги.

— А я знаю, о чем ты хочешь спросить, — рискнул Ружицкий. — Тебе кажется, будто бы все психиатры и психологи — полные психи, которые только лишь делают вид, будто они не психи. Ну а на самом деле все ненормальны. Все, без исключения. — Он тщательно отстегнул орден от халата и спрятал застежку. — Но у меня для тебя имеется хорошая новость. Я не психиатр. — Он начал разворачивать фольгу с ордена. — И не психолог. Знаю, что ты не поверишь, но я архитектор. И не все мы сумасшедшие. — После этого он откусил от своего шоколадного знака отличия. — Честное слово, мы совсем не сумасшедшие. — Он облизал губы. — Хочешь попробовать? — подсунул наполовину уже съеденный «Виртути Милитари».

Этим он настолько застал ее врасплох, что Оля инстинктивно взяла шоколадку и откусила кусочек. Остолбеневшие родители только пялились.

— Вкусно?

— Угу, — кивнула Оля.