«Ага, заливай-заливай!» – продолжит свою песню «чужачок». А клещи? А гнус? А жара? А застящий глаза пот? А заморозки, схватывающие под утро траву легким белесым инеем, бывает, даже летом? Что ж, ваша правда, ведь не зря поется: «Холод, дождь, мошкара, жара – не такой уж пустяк!» Но следующие, ставшие афоризмом строки этой песни перевешивают всё: «И чтоб устать от усталости, а не от собственной старости…»

Завершается «пеший» сезон, с перерывом на затяжные осенние дожди, в начале ноября, когда «ставить точку» отправляешься по легшему уже до апреля неглубокому сахарно-белому снежку.

Подсыплет еще – и здравствуй, лыжный сезон! Правда, в одиночку, или даже вдвоем, протропить по снежной целине до дальних избушек за короткий световой день редко удается – успеть бы до темноты вернуться домой.

С темнотой в лесу зимой шутить, понятное дело, не стоит, ибо случилась одна поучительная история. Однажды наш товарищ, турист-фанатик Саша Бороздин в сумерках кинулся за нами в погоню. Он узнал, что мы с другом и нашими сыновьями двинули на Волчиху в старую, ныне развалившуюся от времени, избушку, которую сам же нам когда-то показал. Больно компания наша Сане нравилась, да конец трудовой недели настал. Уж он-то ни капельки не сомневался, что найдет заимку в любое время суток с завязанными глазами! Но не нашел: разыгралась метель, и лыжню занесло. Шел вроде бы правильно, но в сгустившейся темноте места не узнал, порыскав взад-вперед в темноте в радиусе метров пятисот. Отчаявшись нас найти, он решил переночевать в сугробе, как куропатка. Турист-горемыка вырыл яму, накрылся с головой пуховиком и сунул ноги в рюкзак – ни спичек, ни котелка, ни топорика он с собой не захватил, самонадеянно сорвавшись в погоню за нами налегке. Копаю, рассказывал Саня позже, и думаю – чем не могилка?

Самое обидное, наш мытарь слышал стук топора, показавшийся ему в тот момент почти миражом (мы выходили среди ночи подколоть дровишек для печки). Однако направление источника звука в метель не угадывалось даже приблизительно. Саня, преисполнившись, было, надежд на спасение, выскочил из сугроба, и, истошно закричав, осатанело заметался между стволами. Однако порывы не утихавшего ни на секунду ветра проглотили этот тихий «писк», лишь немые деревья, футболя друг другу остатки его слабого эха, сочувственно качали кронами… Честное слово, мы не слышали ни-че-го! Пришлось ему, сокрушенно вздохнув, вернуться в свою белоснежную норку.

Забывшись на какое-то время, и испугано вздрогнув от пробуждения, Саня начинал лихорадочно ощупывать себя – нет, пока еще жив! «Норка» не стала могилкой! И так всю ночь – закемарил, очнулся, ощупался; закемарил, очнулся, ощупался. Вроде живой.

С первыми лучами солнца наш «отморозок» негнущимися пальцами пристегнул крепления лыж и обреченно двинул по направлению к Кольцову, чуть не плача от осознания факта необходимости изнурительной тропёжки – лыжню занесло напрочь. От мысли продолжать поиски избушки он отказался. Домой, скорее домой, пока не угасли последние силы! Слава богу, хоть метель прекратилась, но приморозило.

А мы выспались в тепле, позавтракали и не спеша тоже тронулись восвояси. Вскоре нас ожидало немалое удивление: чьи-то лыжные следы! Но, граждане хорошие, здесь кроме нас никого не могло быть – до избушки накануне вечером мы добрались уже почти в темноте! Да и с утра придти неоткуда – до ближайшего жилья ой, как не близко! Однако обширная площадь снежной целины, хаотично исполосованная чьими-то лыжами, нам миражом не показалась. В голову полезли мысли, навеянные туристскими легендами о Черном Альпинисте, на которого мы в горных походах всегда списывали мелкие казусы и пропажи. Надо же, и тут, чертяка, нас достал – совсем рядом с избушкой ошивался!

Чуть позже выяснилось, что Черный Альпинист тоже проживает в Кольцове: лыжня определенно вела в нужном направлении. Мы не уставали благодарить мифическое существо за первый протроп, ведь по нему шлось намного веселее. И вот впереди замаячила фигурка уже вполне реального живого существа. Мы добавили ходу, жаждая быть первыми в мире туристами, которым, наконец-то, удастся познакомиться с легендарным Черным Альпинистом вживую. «Черный Альпинист» к тому моменту уже с огромным трудом переставлял свои одеревеневшие ноги – в нем мы не сразу признали родного Бороздина. Повиснув на лыжных палках и тяжело, с хрипотцой, дыша, он окинул нас отсутствующим взглядом: сил не осталось даже на эмоции. Однако горячий чаек из термоса и бутерброд с запашистым копченым сальцем немножко вернули Саню к жизни. Заправившись чуток, он уже по нашей лыжне пошел намного бодрее. С тех пор палатка, спальник, котелок и топор (про спички не упоминаю), стали постоянными атрибутами даже самого коротенького зимнего похода.

* * *

Справедливости ради отмечу, что, основательно отдохнув подобным образом, возвращаться к цивилизации не в тягость. Всю прелесть достижений цивилизации особо остро чувствуешь именно на резком контрасте, даже радуешься ее благам: желанная ванна, телевизор, чистая постель…

К тотальному одиночеству лично я не стремлюсь, иногда даже устаю от чересчур звенящей тишины, мечтая, чтоб хоть кого-нибудь занесло «на огонек». О-о! Какая интересная публика подтягивается! Энергетика дикой природы и наша лесная философия ровняют всех, каждый интересен по-своему, каждому есть о чем поведать миру. В несколько избушек принесли гитары. Погожими вечерами у костра нередко устраиваются настоящие «концерты». Многие – научные сотрудники из Академгородка, кто-то помоложе, кто-то постарше – как говорит один товарищ, «туристы-пенсионеры».

Это и бывший охотник Влад из Академгородка, неразлучный со своей верной «лесной» подругой Таней, и Андрей, по прозвищу «Большое Дуло», каждый раз удивляющий нас очередным прибамбасом – то прибором ночного видения, то классным таежным «прикидом». И строитель избушки на Волчихе хлебосольный Илья, страстный коллекционер самоваров. И потомственный интеллигент Михаил, для которого перейти на «ты» даже после брудершафта – проблема. И Саня Лабенский – порой он так витиевато ведёт линию мысли, излагаемой почти толстовскими предложениями, что иногда забывает, с чего начал. И никогда не унывающий Василий, славящийся своими авантюрными одиночными вояжами практически без снаряжения. Он любит забираться в такую глухомань, что иногда, внимая его рассказам, просто диву даешься, как ему удалось выжить. И другие наши «единоверцы», обо всех не расскажешь – их нужно видеть и слышать! Уникумы, одно слово!

С началом охотничьего сезона количество «оруженосцев» заметно возрастает, я не стал бы их всех чохом причислять к охотникам: некоторые умеют только палить. Но и настоящих охотников хватает – все же угадывать их научился безошибочно. Мне не раз перепадало от их промысла: то похлебка и бифштекс из зайчатины под обстоятельный рассказ про особенности охоты на длинноухого. То вареная бобрятина, то ароматный супчик из тетерева, то рябчики, запеченные на углях в фольге, с грибным рагу и салатом из молодого папоротника и свежих листьев крапивы. Даже свежезасоленный хариус, только-только выловленный из Коёна. И всё под ароматный чаек! Ну и, если у кого есть, под что-нибудь покрепче. На свежем-то воздухе, у костра! М-м-м, наслаждение! И как без знаменитых, самых что ни на есть «правдоподобных» рыболовно-охотничьих баек в такие моменты? Уж наслушался-я-я! Вволю!

Почему сам не охочусь? Не могу стрелять в живое и всё тут! Не стану осуждать охотников, но мне всегда тоскливо лицезреть испачканную кровью лесную красоту: еще совсем недавно она наполняла своей жизнью лес, и вот – жалкая и бездыханная, с остекленевшими глазами валяется на траве. Кстати, Влад тоже, со временем, охладел к охоте – надоело-де живность жизни лишать! Видимо, с возрастом некоторым приходит «насыщение кровью». Словом, Природе-матушке будет лучше без моей стрельбы, и, надеюсь, она не устанет благодарить меня за это.