— Слышь! Ты бы повыше легла! Там внизу вода. Промокнешь насквозь, сама не заметишь, как одежда водой напитается… Болото здесь. — от шёпота Авдея я чуть не вскочила, а ещё могла и заорать! Господи! Сердце стучит, чуть из груди не выскакивает! Ну, разве можно так пугать…

— Я хотела ноги повыше… — Зачем я это говорю?

— Это правильно! Ты по склону ляг, а ноги выше положи и не промокнешь! А тельняшку правильно сняла, лучше к ночи наденешь, если замёрзнешь… — Он вообще спал или за мной подглядывал? Вот уже опять глаза закрыты и сопит… Вот, что за человек?!.. Но спасибо потом скажу, хорошо, что предупредил. Папка рассказывал, как на зимней рыбалке замечтался, не заметил, что сидит уже не на сидушке, а на льду. А весной поверх льда уже водичка талая появляется, вот у него штаны ватные и валенки водой пропитались, а до дома ещё километров пятнадцать топать, так еле дошёл, говорил, килограммов двадцать на себе тащил и всю дорогу с мокрыми штанами, как описался. Так, что здесь, если ватник напитается водой, его лучше выкинуть, чем на себе тащить…

Будёновку на голову надвинула, капюшоном накрылась, ещё подумала, что хорошо, комары уже не летают и отрубилась… Вернее только глаза прикрыла и сон смотреть начала, ну минуту буквально, как уже тормошат, будят… А сны эти Сосед, гад такой мне показывает, потом расскажу как-нибудь, только просыпаюсь вся красная от стыда… А тут уже день вовсю, все вместе собрались, только Авдея нет, в дозоре наверно. Мне котелок с кашей в руки сунули, успели как-то костерок развести и кашу сготовить, а я всё проспала, а показалось, что едва глаза прикрыть успела… Сижу, просыпаюсь, кашу жую, а в стороне кружка с чаем парит. В стороне над картой Никита с командиром тихо разговаривают:

— Командир! Давай вот отсюда отработаем, а тут смотри вот этим ложком между озёрами, там тропка есть, прямо к дороге и выйдем…

— Это ты хорошо придумал. А если у них пеленгация хорошая? Нам передавать не долго, а вот ждать и потом отвечать обязательно. Это ещё хорошо, если ответят сразу, а так ведь вызывать несколько раз придётся. Если засекут, то могут нам такую козью морду устроить! Вот поэтому и говорю, что для сеанса уходить в сторону надо и лучше бы на север, но не выходит никак, там озёра и болота. Поэтому уходить на юг, а потом группу делить и двое уводят радиста к берегу, а я с Иваном на встречу иду.

— А почему с Иваном! Может со мной лучше?

— С тобой не плохо. Но вторую группу надо точно выводить к месту встречи, а вот это для тебя задача…

— Командир! А где тогда встречаться хочешь?

— Вот смотри, тут вроде лесная дорожка есть, а эту речку как её Колласйоки мы по порогам перейдём, вот тут горушка и лес по карте хвойный, антенну хорошо закидывать. Отработаем и если что, то след на Ведлозерскую дорогу будет, вы до дороги его протропите хорошенько, чтобы видно было…

— А вы отсюда как? Вам же по прямой километров двадцать отмахать придётся… На дорожку надеешься, а?

— Ну, просится хоть километров пять скостить. Нам главное на станцию эту Пийтсиёки не выскочить, нам ведь нужен разъезд Паперо, там этот обходчик работает?

— Я с этими местными названиями, хоть всю жизнь здесь живу, но привыкнуть не могу. А Паперо, название какое-то не местное, потому и запомнилось легко. Как бы на контакте подставы какой не оказалось! Эх! Мне бы на пробу сходить, а ты бы из кустов подстраховал…

— Василич! Ты долго будешь за место няньки за мной подтирать? Всё я знаю, и постараюсь всё учесть и просчитать. И Иван меня прикроет. Не боись!

— Так, где ты выход запланировал?

— Нам бы вообще немного севернее Видлицы выйти, тогда перед выходом к берегу связались бы, на катер прыг и в дамках.

— Но туда топать километров шестьдесят по прямой, а на круг вся сотня выйдет… Мы же сначала возле Ууксу планировали…

— Ууксу, конечно ближе, да я с капитаном катера поговорил, финны в Салми базу разворачивают, так, что мимо не проскочить может оказаться… Вот и прикидывали Видлицу, к нам ближе и риск эвакуации меньше. А мы тИхонько-тИхонько и проползём… Старшина! Ну, ты чего?

— Да, свербит чего-то. Вроде всё правильно говоришь… Ладно! Разберёмся! Так и решаем. На западном берегу озера Мульяна, между горушками, там лес сухой, хороший, ждать будем. А след на Питкяранту проложим…

— Ладно! Тогда выходим, все поели?

А дальше опять пошла гонка, мы перешли штук двадцать речек и ручьёв, обходили два озера, больше всего меня поразило, когда мы долго поднимались по склону то ли горы, то ли просто вздыбка какого-то, но почти от самого края, как гребень перевалили, болото, которое почти по пояс переходить пришлось, хорошо, что хоть небольшое. Теперь лес стал всё больше хвойный. Местами попадались поздние последние перестоявшие уже осклизлые лисички и сыроежки, какие-то незнакомые словно в паутине с голубоватым отливом рыжие поганки. К вечеру залезаем в какой-то ельник на невысоком бугре, разбиваем лагерь. Чуть в стороне в ложбинке разводят довольно большой костёр, чтобы сушиться. Я сижу в одной гимнастёрке и белье, завёрнутая в одеяло и кашеварю на маленьком костерке в выкопанной продолговатой ямке, чтобы костёр тоже был длинный, и можно было сразу и кулеш на рыбных консервах и чай сварить. С парнями у меня вроде нормальные отношения сложились. Сперва они приглядывались, но вроде я проверку первую выдержала. Ножки мои ноженьки гудят, не привыкли они столько по буеракам бегать. А завтра с утра, сказали, мы должны Ведлозерскую дорогу перескочить, чтобы в лес на север немного углубиться и найти хорошее место для радиосеанса… А под вечер быстро уходить и так, чтобы возможную погоню в другую сторону направить. Ничего я не поняла, только то, что завтра с утра опять куда-то шагать, а вечером радиосеанс провести. И что, мне не очень нравится, ночью похоже будем этот след для возможной погони делать. А ночью по лесу мне очень не понравилось, только кто же меня спрашивать будет…

Вот и сижу, кашеварю, пахнет вкусно. С папкой любили в лес ездить и в лесу в конце, когда устали обязательно костерок жгли и картошку в углях пекли, а потом, обжигаясь, обламывали чёрные обугленные корочки. Или, как делал папка, просто разламывали картофелину пополам и выедали изнутри пышущую жаром горячую желтоватую сердцевину, посыпанную крупной солью. Все перепачканные сажей, смеются…