— К старейшему портье, — ответил лифтер, пока кабина неслась вниз к вестибюлю. — Если хотите, я могу передать ему вашу просьбу.

— Будьте добры, — сказал Тедди, протягивая доллар. — Франклин, квартира тридцать один.

— Уже обставляетесь, сэр?

— Нет, еще не начал.

Помимо своей воли Тедди прошел мимо «Трактира с часами» и быстро проскользнул на заднее сиденье автомобиля до того, как водитель успел оторваться от рулевого колеса.

— Поедем назад в контору, Фрэнк.

Тедди откинулся на мягкую обволакивающую кожу сиденья. Его «Серебряной тени» было уже около года, но кожа все еще обладала сильным, свежим и слегка терпким запахом, напоминающим дующий с реки ветер. Это был хороший запах; кроме него, были и другие: сосновый бор, зелень поля для гольфа, выдержанное виски, дым лесного костра — и, конечно же, Барбара, которая сочетала все эти запахи и заставляла Тедди испытывать физическое наслаждение от самого процесса дыхания. Тедди взглянул на часы: сейчас Барбара, вероятно, доканчивает кофе, а Франсуа, прикидывая в уме счет, играет ее пальцами, в который раз описывая прелести древнего родового замка и запутанную внутреннюю политику винодельческой провинции Медок. Но, разговаривая, француз ведь касался Барбары; выделения из его пор проникали в ее тело, отравляя ее. Тедди жил в постоянном страхе быть отравленным, словно вращался в кругах, чьими частыми гостями были наследники Борджиа, единственный смысл жизни которых заключался в том, чтобы подсыпать какой-нибудь таинственный и смертоносный дурман в суп с креветками, который нес для Тедди официант. Ненормальный страх получить внезапно сильную дозу яда уходил корнями в глубокое детство, когда Тедди съел окорок, в котором завелись черви, единственным следствием чего явились промывание желудка в ближайшей больнице и двадцатичетырехчасовые боли в животе — в основном, результат самовнушения. Тогда Тедди было семь, но и теперь, сорок лет спустя, от одной мысли об окороке у него перед глазами начинали неистово плясать круги. Сняв трубку телефона, Тедди набрал номер станции.

— Это ТФ-одиннадцать, — сказал он. — Дайте мне номер пять-шесть-три-три тысячи.

Через минуту ему ответили.

— Фирма «Т. Дж. Франклин и Компания».

— Это мистер Франклин. Соедините меня с моей секретаршей.

— Да, сэр.

Тедди услышал ее напряженный голос:

— Кабинет мистера Франклина.

— Нэнси…

Машина нырнула в туннель на Рузвельт-драйв, и в трубке стало тихо.

— Алло?.. Фрэнк, эта чертова связь оборвалась.

— Прошу прощения, я не подумал.

Таинственным образом Нэнси снова появилась на линии.

— Нас разъединили, мистер Франклин.

— Не обращайте внимания. Как на бирже?

— Индекс Доу-Джонсона по промышленности поднялся на четыре и пятьдесят девять, и объемы сделок за последний час сильно возросли. В среднем до девяносто двух.

— Дайте мне «Ксерокс», «Бекман», «Корнинг», «Ампекс» и «Дюпон».

Секретарша четким голосом прогноза погоды прочитала котировки.

— Что-нибудь необычное?

— Кто-то скупает крупными пакетами «Восточные авиалинии».

— Бальзам на душу.

— Не поняла вас, мистер Франклин.

— Это не важно. Если мистер Поли станет выяснять, кто скупает акции, скажите ему, что некоторые фонды разузнали о предстоящем увеличении ежеквартальных дивидендов и теперь скупают пакеты в надежде урвать несколько центов, используя их в качестве долгосрочного помещения капитала. Это вам понятно?

— Да, хотите, чтобы я повторила?

— Нет. Попросите мистера Поли выбросить все наши «Восточные» где-нибудь без четверти три, пакетами по пять тысяч. Это произойдет перед закрытием, будет казаться, что все начали их скупать.

— Да, сэр.

— Были звонки, на которые мне требуется ответить?

— Около двенадцати из колледжа звонил ваш сын. Он просил позвонить ему после семи, до этого времени у него занятия. — Нэнси помолчала. — Вы сегодня вернетесь?

— Не думаю. — Тедди повесил трубку.

Если бы он мог понять Барбару — так, как он понимал рынок! Тедди постучал по стеклянной перегородке.

— Я передумал. Подбрось меня до «Брукс Бразерс» на Бродвее.

«Роллс» цвета бургундского свернул с авеню, осторожно пробираясь сквозь вереницу машин.

— Не жди меня. Я возьму такси, — бросил Тедди молодому парню-водителю, когда тот открыл перед ним дверцу. Фрэнку было двадцать четыре, всего на год больше, чем Робби, сыну Тедди. Тедди подумал, кто из них достигнет в жизни большего. Он восхищался дерзостью Фрэнка, особенно когда обнаружил, что тот занимает деньги и покупает те же акции, что и Тедди.

— Мы поедем в восемь.

— Следует ли мне заехать за мисс Хикман?

— Дай подумать…

Раскрыв небольшой блокнот в обложке из крокодиловой кожи, Тедди взглянул на листок с отпечатанным распорядком дня Барбары.

— Сегодня она заканчивает в пять, так что подъезжай в семь тридцать. — Он посмотрел на вытянутое лошадиное лицо Фрэнка. — Сколько у тебя «Восточных»?

— Шестьдесят пять акций.

— По-прежнему покупаешь маленькими порциями?

— На сто у меня не было денег.

— Сдавай их.

— Я так и собирался, — ответил тот, заговорщицки ухмыляясь. — Как вы думаете, стоит ли мне еще прикупить и завтра сдать подороже?

— Нет, они поднимутся лишь на несколько пунктов, этого не хватит, чтобы заплатить налог и комиссионные. — Тедди помолчал. — Но твоя мысль, Фрэнк, правильная.

— Благодарю, мистер Франклин.

Тедди не спеша направился в сторону «Брукс Бразерс». Подождав, пока автомобиль отъедет, он перешел улицу и повернул на Нассо-стрит. Он не мог рисковать тем, чтобы Фрэнк узнал, куда он направляется; если все пойдет наперекосяк, Фрэнк сможет дать против него показания.

Закусочная была крошечной, с дюжиной поломанных красных пластиковых стульев на таких коротких ножках, что для ног совершенно не оставалось простора, и посетитель, торопливо запихнув в себя бутерброд, спешил уйти, так как предоставляемые стулом удобства не располагали его засиживаться. После толчеи обеденных перерывов теперь в закусочной было пусто, и ежедневно шнырявшие по огромным административным зданиям шесть парней-рассыльных, среди которых был Лопес, сидели у стойки, курили и тупо разглядывали заявки на сегодняшний день, нацарапанные на грифельной доске, висящей у входа. Лопес сразу же заметил Тедди и двинулся к нему мимо стульев.

— Хотите кофе, босс?

Тедди, поколебавшись, кивнул в сторону остальных парней.

— Они глупы и плохо говорят по-английски, — уверенно заявил Лопес, успокаивая его. — Вам какой?

— Черный.

Лопес толкнул чашечку с блюдцем по прилавку, и часть кофе выплеснулась.

— Сколько вы принесли, босс?

— Пятьсот.

Кофе пах так, словно провел целую вечность в урне, и Тедди захотелось выплюнуть первый же сделанный глоток отвратительного пойла. Лопес внимательно следил за ним — действительно мальчишка, но проживший большую часть своей жизни очевидцем, наблюдающим за ужасными страданиями и болезнями своего собственного народа. Лопес стал частью большой пуэрториканской диаспоры еще в пятидесятые, до того, как наивные и заботливые благотворительные работники успели понять, что сюда переселилась целая культура, которую нельзя было для простоты статистических подсчетов свалить в одну кучу с другими обитателями трущоб, неграми, что между неграми и пуэрториканцами родственного было не больше, чем между коброй и мангустой.

— Нужно семьсот пятьдесят, — сказал Лопес, поднося спичку к дрожащей сигарете Тедди.

— За что лишние двести пятьдесят? — спросил Тедди, вдыхая приторный тошнотворный аромат помады, воздействию которой подвергнул свои курчавые волосы Лопес.

— А разве вы, воротилы с Уолл-стрит, не платите комиссионные тем, кто открывает перед вами новые перспективы?

— Ты чем занимался, читал мемуары Баруха?

— Я имею право на них. Это же я нашел вам пару парней.

Лопес не ожидал возражений, он был застигнут врасплох.