— Здравствуйте, Барбара. Я — Роберт.

— Робби, — произнес Тедди тоном, одновременно любящим и корректирующим.

— Здравствуйте, Робби.

Лицо Элейн было наполовину прикрыто тенью от абажура, девушка, похоже, не желала уступать своей территории, поэтому Барбара подошла к ней — победитель, способный на снисхождение. Она протянула руку, которую Элейн стиснула, словно смущенная девочка.

— Перстень… Боже мой. Уя!

— Хотите примерить его? — сказала Барбара, снимая кольцо.

— Он же размером с грецкий орех. Сколько карат?

— Не имею понятия.

— Пятнадцать, — ответил Тедди. — За такой запросто могут треснуть по голове.

— У меня мелькнула эта же мысль, — сказала Элейн, надевая перстень назад на палец Барбары. Ее рука задержалась на руке молодой женщины, точно девушка что-то искала впотьмах.

Элейн отступила назад в свет лампы, и Барбаре стали ясно видны черты ее лица. Какое-то время она не могла говорить, понимая, что растерянно смотрит на Элейн, которая спросила:

— Мы знакомы?

— Нет, не думаю.

— Тогда, возможно, мы встречались? — настаивала Элейн.

— Я училась в школе в Бостоне. Много лет назад.

— Это могло быть в каком-нибудь ресторане или музее.

— Возможно…

— Уверена в этом. Кажется, много поколений назад.

— Я уехала из Бостона несколько лет назад и с тех пор ни разу не возвращалась туда.

— Да-а, этот мир действительно тесен, — радостно сообщила Элейн Тедди. — Барбара Хикман. — Она произнесла это имя так, словно в нем была разгадка ее вопроса. — Не могу ухватить ассоциацию, но определенно она есть. Вы всегда носили короткие волосы?

— Нет, я остригла их несколько месяцев назад.

— Вероятно, они были великолепны. Готова поспорить, у нас множество общих знакомых.

— Возможно. — Барбара убрала руки за спину, чтобы никто не мог заметить, как они дрожат. Следует направить Элейн по ложному следу. — Я частенько бывала у «Джека», в «Марион» и других обычных студенческих местах. — Она никогда не ходила туда.

— Вероятно, мы виделись именно там.

— Я могу заказать водку со льдом? — спросила Барбара Джорджа, который терпеливо переминался за ее спиной. У нее дрожал голос, но она постаралась справиться с волнением. По счастью, как только она села, освещение предоставило ей определенные преимущества, рассеянный свет исходил от лампы, стоящей у противоположного края дивана. Рядом с ней села Элейн, и Барбара встала.

— Мне здесь низковато, — сказала она, направляясь к креслу с прямой спинкой, внешне производившему впечатление эпохи Регентства, но обладавшему удобством подделки. Если бы не нос, который был чуть короче, чем она запомнила, впечатление было такое, что Барбара сидела рядом с Лаурой Сарджент, и эта мысль, хотя отчасти шокирующая, потому что Лаура умерла, странным образом успокаивала, словно обретение любимого предмета одежды, которого невозможно заменить. Голос Элейн был выше, чем у Лауры, хотя, возможно, это была лишь проделка памяти, но ее дружелюбие, открытый детский энтузиазм и любознательность принадлежали той же самой уникальной россыпи талантов, которыми Лаура, вероятно, одарена была с самого рождения.

— У нас впереди двойной праздник, — сказала Элейн, мысленно рисуя себя невестой и подружкой невесты, если у Барбары нет лучшей подруги, которая удостоится подобной чести.

— Надеюсь.

— Должно быть, вы рады.

— Да, просто… — она повергла Тедди в трепет, взяв его за руку —…я сомневалась в том, что это самый подходящий момент для нашего заявления. Вы были первыми…

— Я говорил тебе, она обо всем думает, — вставил Тедди.

— Робби, я хочу чтобы вы знали, что я действительно пыталась сдержать вашего отца до тех пор, пока вы не устроитесь.

— Рад, что вам это не удалось.

— И вот мы теперь — две настоящие невесты вместе со своими парнями.

— С моей прической все в порядке? — прошептала Элейн.

— Да. В лучшем виде.

— По вашему взгляду я решила, что она сбилась.

— Нет, вы выглядите просто лапочкой.

— А чувствую я себя неважно.

— Барбара, я хочу спросить у тебя что-то важное, — сказал Тедди, обращаясь к молодой женщине как к члену совета директоров.

— Ладно, не будем жить среди тайн.

— Можно, мы перед ужином напьемся?

Робби нервно засмеялся, а Элейн, подняв бокал, сказала:

— Я провозглашаю Робби тамадой.

— Окажи нам честь, Роб.

Робби прочистил горло.

— Будучи непривычным к произнесению речей, я все-таки хочу предложить нашим дамам тост: «Пусть на ваших лозах созреют нежные гроздья».

Элейн стиснула его руку.

— Эй, Роб, это что, непристойность?

— Нет, это из рекламы вина.

— Я никогда, — доверительно сообщила Барбаре Элейн, — не знаю, когда он становится совершенно несносным.

Дамы сели, а мужчины, приблизившись к ним, чокнулись бокалами.

— Можно, следующий скажу я? — спросила Барбара.

Ее встретили аплодисментами, которыми приветствуют примадонну.

— Я хотела сказать, как я счастлива оттого, что скоро стану членом вашей семьи.

— А мы — оттого, что ты будешь с нами, — сказал Тедди, хватаясь за спинку кресла Барбары, чтобы удержать равновесие.

Была подана пища для души, а точнее, то, что южане считают и поэтому называют пищей для души: дымящиеся румяные свиные ребрышки, жаренные по-южному цыплята, ямс, черные глазки гороха, капуста и стручки фасоли появились на столе, принесенные женой Джорджа, Рут, маленькой мулаткой, которая провела всю жизнь в закусочных и грязных столовых и теперь смотрела на все с ненавистью. Она была привержена черной силе и с радостью отравила бы всех присутствующих, если бы не надежда на солидный взнос в Фонд освобождения Элайя со стороны Тедди, чьи выплаты во всевозможные лотереи и благотворительные пожертвования отличались фантастическими суммами. Тедди давал деньги всем и вся, если только ему не говорили, на что их тратят. Во всяком случае, все это запросто списывалось.

За ужином последовал беспорядочный и неумелый роббер бриджа, в продолжение которого Тедди непрерывно зевал. Извинившись, он хмуро хлебнул «Б и Б», словно виски содержало какие-то волшебные добавки, и оставил молодую троицу исследовать таинственную общественную иерархию Бостона, извращенцев Центрального парка и убийство Кеннеди, которое, как успел услышать Тедди, было устроено нефтяными дельцами Техаса. Когда он с затуманенным взором поднимался по лестнице, его охватил эмоциональный подъем: таким счастливым до этого он не был никогда в жизни и теперь не знал, как и кому поведать об этом.

Осоловевшая, но совершенно уверенная в Робби, Элейн силилась держать глаза открытыми, и тут Барбара предложила Робби сыграть партию в шахматы. Элейн не понимала этой игры и в настоящий момент не испытывала желания выслушивать объяснения; расстегнув боковую молнию у юбки и чмокнув Робби в губы, она скрылась в спальне с холодными розовыми стенами, расположенной в одном крыле запутанного беспорядочного особняка.

— Как правило, большинство женщин не играет в шахматы, — сказал Робби.

— Я играю.

— Для развлечения или серьезно?

— Серьезно. Меня волнует каждый ход, — резко добавила она.

Убрав вычурные резные фигуры из слоновой кости, Барбара открыла ящик стола и достала стандартный набор.

— Когда играю, я не выношу эти аляповатые фигуры.

— Мне все равно.

Робби развеселила ее серьезность, и он решил разгромить молодую женщину. В Лоренсвилле он был чемпионом школы, но теперь играл лишь время от времени и не встречал сильного сопротивления. Взяв белую и черную пешки, он помешал их за спиной и, зажав в кулаки, протянул Барбаре.

— Если не возражаете, я буду играть черными, — сказала она.

— Как вам угодно. — Робби расслабился, но его ум обострился; хотелось поставить Барбару на место. — Мы будем объявлять гарде и ж’адуб[26]?

— Как хотите. Но если это только ради меня, то не обязательно.