Старого Шиммерманна я действительно знал только по слухам, а также по фотографиям и газетным карикатурам. В тот вечер я впервые увидел его воочию. Лицом он походил на Флобера, но был, в отличие от Флобера, худощавым и стройным, говорил охотно и много, а кроме того, много ел, много пил и не расставался с сигарой. После ужина он ударился в воспоминания о Франко-прусской войне 1870 года, которая в сравнении с нынешней войной была, по его словам, сущей идиллией. Говоря о той давней войне, он упомянул также немецких ученых, которые, как он сказал, принесли Германии много больше пользы, чем думает немецкий обыватель. Они и в нынешней войне истинное наше благословение, сказал он, поскольку их изобретения весьма помогают нам в нашей борьбе с врагами. Но уже и во времена Франко-прусской войны они оказались в высшей степени полезны отечеству, потому что не раз бывали до этого во Франции, где французские коллеги знакомили их со своими достижениями, и благодаря этому стали знатоками французских секретов. И потому, победив Францию в той войне, Германия нашла среди своих верных сыновей из ученого сословия много высокообразованных советников, которые способны были с глубоким знанием дела подсказать правительству, какие произведения искусства и другие исторические ценности надлежит потребовать у побежденных французов в счет контрибуций.

Рассказав в этих общих чертах о Франко-прусской войне, старый Шиммерманн упомянул немного и о себе. На той войне, сказал он, я был молодым офицером, и представьте себе – случай привел меня и еще нескольких моих сослуживцев в дом писателя Флобера. Дом был пуст, потому что хозяин бежал из страха перед немецким вторжением. Мы пересмотрели там все, что накопил этот знаменитый писатель – и произведения искусств, и просто забавные вещички, – но из уважения к нему оставили все эти вещи там же, где они были.

Бригитта была довольна. Вечер прошел удачно, мужчины беседовали непринужденно, а свекор вообще был в ударе: взял на себя роль главного рассказчика и говорил с явным удовольствием, что свидетельствовало об искренней увлеченности. А когда душа увлечена, то ведь и рука щедра. Бригитта же нуждалась в его щедрой руке. Каждый день к ней привозят все новых раненых, ее лечебница уже не может вместить всех, и именно поэтому она задумала построить второй корпус, в частности для тех солдат, которых ей доверяли лишь на время, перед тем как отправить их к профессорам в Берлине, поскольку они нуждаются в специальном лечении. Регулярные расходы по содержанию лечебницы обеспечивал ее муж, но для постройки нового корпуса нужна была помощь свекра, а теперь, когда Симон Гавиль уже сделал проект, вся остановка была только за финансированием.

В полночь Герхард Шиммерманн проводил меня в предназначенную мне спальню. По пути он всячески расхваливал мне Гавиля, который, по его словам, «проникся духом нашего поколения и создает здания, достойно воплощающие этот дух». Ведь поколение войны не похоже на поколения мира и покоя. А потому люди, подобные Гавилю, призваны перестроить мир, сказал господин Шиммерманн, развивая свою мысль. Если я правильно понял, его похвалы преследовали две цели. Первая – показать мне, что в нем, Герхарде Шиммерманне, нет ни грана антисемитизма: вот, он хвалит Симона Гавиля, а ведь тот еврей. И вторая – намекнуть мне, что человек, обладающий всеми качествами, необходимыми для перестройки мира, вовсе не обязательно должен быть социалистом. За этими разговорами мы дошли наконец до моей комнаты, и господин Шиммерманн вошел в нее вместе со мной, удостовериться, что в комнате всего хватает, а выходя, похвалил и меня – за то, что я приехал посмотреть на лечебницу и доставил удовольствие его жене, для которой главная радость – это слышать, как хвалят детище ее рук.

В то время я еще не был знаком с Симоном Гавилем, разве что слышал о нем, потому что его имя стало приобретать все большую известность по всей Германии. Мнения об этом архитекторе были противоречивы. Одни видели в нем выдающегося модерниста, который ниспроверг окаменевшие принципы архитекторов прежнего поколения, строивших как Бог на душу положит, без всякой научной теории, и, в отличие от них, создал новый, динамичный стиль, который отвечал запросам нового поколения, поскольку форма всех зданий этого стиля была подчинена их будущим функциям. Для других, однако, Гавиль был злым гением на услугах нуворишей, которые лишены собственного чувства прекрасного и потому вынуждены полагаться на всякого рода проходимцев, выдающих себя за архитекторов-новаторов. Что касается меня, то я не берусь судить. Однажды мне довелось навестить своих знакомых в их новом доме, который построил для них Симон Гавиль, и, хотя дом этот очень хорошо отапливался, я ощутил в нем какое-то ледяное дуновение, которого совершенно не было в их старом доме, полном уюта и тепла. Тем не менее мои знакомые на все лады расхваливали свое новое жилище, в котором, по их словам, ни один уголок не был лишним и каждый имел свое назначение и приносил свою пользу.

Ту ночь у Шиммерманнов я скоротал с подвернувшейся мне книгой китайских легенд, что лежала на тумбочке рядом с кроватью. Я нашел в ней легенду о старом строителе, который был в большом фаворе у богдыхана, потому что построил для него множество дворцов, и храмов, и жилых чертогов, и крепостей, превзошедших своей красотой и великолепием все дворцы, и храмы, и чертоги, и крепости, которые построили все прежние богдыханы. И вот однажды богдыхан поручил этому строителю построить новый дворец. Шел год за годом, а дворца все не было, потому что строитель совсем состарился и душа его уже не лежала к камням и деревьям. Начали его торопить. Тогда он взял кусок ткани и нарисовал на нем очертания дворца, да так искусно, что каждый, кто смотрел на этот рисунок, видел перед собой настоящий дворец. Послали сообщить богдыхану, что дворец построен. Богдыхан приехал и посмотрел, и возвеселилась его душа, потому что этот новый дворец был красивее всех дворцов, которые он видел прежде. Но тут подошли к нему придворные люди и нашептали, что здесь нет никакого дворца, даже тени дворца, одни только очертания, нарисованные на ткани. Услышал это богдыхан, и вознегодовал великим гневом, и сказал ему: «Я возвеличил тебя против всех иных строителей и доверял тебе полной верой, как же ты сделал мне такое?» Удивился старый строитель: «Что плохого сделал я тебе?» Сказал богдыхан: «Ты еще спрашиваешь? Мало того что ты не сделал то, что я тебе поручил, ты еще обманул меня и представил мне подделку вместо дворца». Сказал строитель: «Подделка, говоришь? Ну-ка, посмотрим». Он постучал пальцем по нарисованной двери, и открылась эта дверь, и строитель вошел в нее и уже никогда оттуда не вышел.

Легенда эта, видимо, впечатлила Ангела Снов, но противу моих ожиданий. Всю ту ночь он строил в моем воображении бессчетное множество зданий и дворцов и водил меня от одного к другому. Я хотел было войти в один из этих дворцов, но его двери тут же закрылись. И точно так же во всех других дворцах, в которые я пытался войти, двери тут же закрывались, все до единой. Под конец передо мной протянулась бесконечная череда закрытых дверей. Я открыл одну из них и обнаружил за ней другую, а за той третью, и так до семи дверей подряд, так что мои руки устали их открывать и в душе моей воцарилось отчаяние. Тут проехал мимо меня автомобиль, и я увидел, что в нем сидит Симон Гавиль собственной персоной. Я удивился, потому что никогда в жизни не видел Симона Гавиля и не знал, как он выглядит, и еще более удивился я тому, что он едет в автомобиле, видит измученного отчаянием человека и не приглашает его сесть рядом с собой.

Завтракал я в одиночестве. Затем появилась Бригитта. Она была в дорожном костюме. Что случилось? Оказалось, что Симон Гавиль заехал в ее лечебницу по случаю открытия новой больницы, которую он построил по соседству с Люненфельдом, и пригласил ее с мужем и свекром посмотреть на его новое детище. Они съездили и вот сейчас вернулись – она сюда, а муж со свекром – к себе. Примерно такое же здание, только в уменьшенном масштабе, сказала Бригитта, она хочет пристроить к своей лечебнице. Раненых и больных привозят каждый день, и мест для всех уже не хватает. Конечно, не все задерживаются у нее надолго. Некоторые нуждаются в настоящем больничном уходе, а у других обнаруживаются такие болезни и ранения, которые не были известны врачам до войны, и таких приходится отправлять в Берлин, потому что специалисты хотят побыстрее познакомиться с этими особыми случаями. Вот и сегодня она посылает в Берлин группу солдат такого рода, с необычными ранениями. Рассказав все это, она добавила, что мне бы стоило, по ее мнению, отложить свой отъезд до вечера и поехать вместе с этой группой, потому что солдат будет сопровождать старшая медсестра Бернардина и она избавит меня от разных трудностей, которые могут случиться в дороге.