Послание было коротким, но запомнить его оказалось нелегко, потому что оно было составлено на трех языках — в зависимости от того, кто окажется получателем. И ни одного из этих языков Торби не знал. Баслим не стал объяснять смысла сообщения — он лишь потребовал, чтобы оно было заучено наизусть на всех трех языках.

После того как Торби в седьмой раз промямлил третий вариант, Баслим в отчаянии заткнул уши.

— Нет, нет, так не пойдет, сынок! Этот акцент!

— Но я стараюсь, — угрюмо ответил Торби.

— Знаю. Я хочу, чтобы послание можно было понять. Ты помнишь, как я усыпил тебя и говорил с тобой, пока ты спал?

— Ммм… да я каждый вечер сонный. И сейчас тоже.

— Тем лучше.

Баслим погрузил мальчика в легкий транс. Это оказалось непросто, потому что Торби стал менее восприимчив к гипнозу, чем в детские годы. Все же Баслиму это удалось. Затем он записал послание в гипнотизатор, запустил его и проиграл мальчику, после чего дал постгипнотическую установку, по которой сын, проснувшись, должен был в точности воспроизвести весь текст.

У Торби получилось. В течение последующих двух ночей Баслим ввел ему в память послание на двух оставшихся языках, а потом неоднократно проверял выученное. Услышав имя шкипера и название корабля, Торби должен был произносить текст на соответствующем языке.

Баслим никогда не посылал Торби за пределы города: рабу требовалось специальное разрешение на поездку, и даже свободные граждане должны были отмечаться в дни отъезда и приезда. Но по столице Торби пришлось побегать. Спустя три девятидневки после заучивания текстов Баслим дал ему записку, которую нужно было доставить в окрестности космопорта, бывшего скорее особой зоной Саргона, чем городским районом.

— Надень свой знак вольноотпущенника, а миску оставь дома. Если тебя остановит полицейский, скажи, что ты ищешь какую-нибудь работу в порту.

— Он решит, что я сошел с ума.

— Но пропустит тебя внутрь. Они нанимают вольноотпущенников дворниками или чернорабочими. Записку держи во рту. Кого ты должен найти?

— Невысокого рыжеволосого человека, — повторил Торби, — с большой бородавкой над левой ноздрей. Он держит закусочную напротив главных ворот. Бороды у него нет. Я должен купить у него пирожок с мясом и сунуть записку вместе с деньгами.

— Все верно.

Торби нравилось ходить в новые, незнакомые места. Он не удивлялся тому, что отец на полдня отправил его в поход вместо того, чтобы связаться, с кем нужно, по видеофону: люди их круга не пользовались такой роскошью. Что до королевской почты, то мальчику не доводилось получать или отправлять писем, и он считал почту самым ненадежным способом связи.

По пути к космопорту Торби предстояло миновать заводской район. Ему нравилась эта часть города: здесь постоянно происходило что-нибудь интересное, район шумный, оживленный. Торби перебегал дорогу перед самым носом грузовиков и весело отвечал на брань водителей. Он заглядывал во все открытые двери, гадая, зачем нужны все эти механизмы и как это рабочие умудряются целый день простоять на одном месте, вновь и вновь проделывая одну и ту же операцию — они же не рабы, в конце концов. Наверняка они свободные люди; рабам не разрешалось работать на силовых установках, разве что на плантациях, — из-за этого в прошлом году едва не вспыхнуло восстание, и Саргону пришлось вмешиваться, чтобы защитить интересы свободных работников.

Правда ли, что Саргон не спит и видит своим глазом все, что происходит в Девяти Мирах? Отец сказал, что все это чепуха и Саргон — такой же человек, как все. Но как тогда ему удалось стать Саргоном?

Миновав заводской район, мальчик оказался возле космоверфи. В такую даль его еще не заносило. Тут стояло на капитальном ремонте несколько звездолетов, два корабля поменьше только строились, их окутывали стальные кружева лесов. При виде кораблей у Торби чаще забилось сердце, ему вдруг нестерпимо захотелось улететь куда-нибудь. Да, он уже путешествовал на корабле, целых два раза — а может быть, даже три? — но это было давно, и он не желал лететь в невольничьем отсеке. Разве такой перелет назовешь путешествием?

Торби так увлекся, что едва не прошел мимо закусочной. Он вспомнил о ней, лишь заметив главные ворота. Они были вдвое шире обычных и охранялись, а над ними изгибалась большая вывеска, увенчанная гербом Саргона. Закусочная располагалась прямо напротив; Торби проскользнул сквозь поток машин, снующих в воротах, и вошел в заведение.

За стойкой стоял не тот человек, который был нужен Торби; лысый, но оставшиеся волосы — черные, и никаких бородавок на носу.

Торби вышел на улицу и, с полчасика побродив вокруг, вернулся обратно. Нужный человек так и не появился. Буфетчик явно заметил, что мальчик что-то высматривает, поэтому Торби подошел к нему и спросил;

— У вас есть сок солнечной ягоды с мякотью?

Буфетчик осмотрел его с ног до головы.

— Гони деньги.

Торби уже привык к проверкам своей платежеспособности. Он выудил монетку. Осмотрев ее, буфетчик откупорил бутылку.

— У стойки не пей, мне нужны места.

Свободных табуреток было полно, но Торби не обиделся: он сознавал, какое место занимает в обществе. Мальчик отошел от стойки, но не настолько далеко, чтобы навлечь на себя подозрение в попытке умыкнуть пустую бутылку, и начал медленно пить. Посетители входили и выходили, и мальчик внимательно разглядывал каждого из них, надеясь, что рыжий, возможно, уходил на кухню обедать. И вообще он держал ухо востро.

Наконец буфетчик посмотрел на Торби.

— Ты что, собираешься выпить сок вместе с бутылкой?

— Уже допил, спасибо. — Торби поднялся, отставил бутылку и сказал: — Последний раз, когда я тут был, здесь был рыжий хозяин…

Буфетчик опять посмотрел на него.

— Ты приятель Рыжего?

— Ну, не совсем. Просто видел несколько раз, когда заходил хлебнуть холодненького.

— Покажи твое удостоверение.

— Что? Да мне вовсе не нужно…

Буфетчик хотел схватить его за руку, но Торби, как и любой нищий, прекрасно умел уворачиваться от тычков, пинков и затрещин, так что тот поймал лишь воздух.

Он выбежал из-за стойки, но Торби уже бросился к выходу, стремясь затеряться в уличной толчее. Он уже почти пересек улицу, сделав два резких поворота, когда заметил, что бежит к воротам, а буфетчик что-то кричит стоящим около них стражникам.

Торби развернулся и нырнул в поток машин. К счастью, движение было насыщенным, потому что дорога обслуживала космопорт. Парень трижды едва не угодил под колеса, заработав несколько ссадин. Потом он увидел поперечную улицу, заканчивающуюся сквозным проходом, проскользнул между двумя грузовиками, свернул в проулок, а потом еще раз, в первую же подворотню. Пробежав немного, он остановился за углом и прислушался.

Погони не было слышно.

Торби не раз приходилось спасаться бегством, и он не боялся преследования. Побег состоит из двух действий: собственно отрыв от погони и отход, дабы обезопасить себя от случайностей. Первую задачу он выполнил, и теперь оставалось лишь покинуть район так, чтобы его не засекли, — медленным шагом, без подозрительных движений. Путая следы, он удалился от центра города, повернул налево на поперечную улицу, затем еще раз налево, в переулок, и теперь находился где-то позади закусочной; такую тактику он выбрал чисто подсознательно. Погоня будет двигаться от центра, и в любом случае его не станут искать возле закусочной. Торби прикинул, что через пять-десять минут буфетчик вернется за стойку, а стража — к воротам: они не могли оставлять свои посты без присмотра. В общем, Торби мог спокойно пройти по переулку и отправиться домой.

Он осмотрелся. Вокруг раскинулись пустыри. Земля на продажу, еще не застроенная фабриками, лавчонками, конторами мелких дельцов, лачугами и прогорающими мастерскими. Торби увидел, что стоит на задах маленькой ручной прачечной. Здесь торчали шесты, висели веревки, валялись деревянные корыта. Из трубы в пристройке валил пар. Торби сообразил, что закусочная через два дома отсюда. Он вспомнил выведенную от руки вывеску: «Домашняя прачечная «Маджестик». Самые низкие цены».