— Если это так, то я не вижу толка в этом изобретении…

— Да; но когда вы вернетесь обратно, в обычную обстановку, вас опять будут видеть и слышать, и вы можете рассказывать о ваших приключениях…

— Все равно мне никто не поверит… Какой же прок тогда в вашем кольце?

— Вот видите, вы уже начинаете волноваться!.. Между тем, я далеко еще не все показала, что у нас есть… Вы, например, не поверите, что у нас в погребе сохранилось еще несколько бутылок мертвой и живой воды, о которых тоже упоминается только в старых сказках… Впрочем, эти воды не для вас: они очень сильны и годятся только для убитых героев. Но у нас есть еще другая вода, освежающая и очень приятная… Мы ее держим в особых кувшинах, запечатанных печатью Аполлона. Это вода из Кастальского источника, знаете, того, что протекает у подножия Парнаса и который называют также источником вдохновения?.. По преданию, эти кувшины наполняли сами музы… Не хотите ли испробовать?

— Я думаю, что не стоит вам беспокоиться, — шутливо отвечал Волховской. — Я столько выпил воды за свою жизнь, что, вероятно, пробовал и вашу…

— Если пробовали не у нас, то это подделка… Наша вода играет, сверкает и переливается всеми цветами… Человек, ее отведавший, как будто молодеет и становится сильнее… Ему то холодно, то жарко; то безысходно грустно, то безумно весело… Но это опьянение скоро проходит… Если вы его испытали, то не могли забыть… Да позвольте, кажется, я вас уже видела?.. Вы когда-то к нам заходили… Но вы были тогда моложе и бодрее, а я была все такая же старая, как и теперь… Вы и тогда были очень разборчивы и капризны… Не можете ли припомнить, что я вам тогда продала?

— Не помню, чтобы я у вас был когда-нибудь…

Старуха опять улыбнулась.

— Так ли это? А вот я так почти уверена, что вы сюда заходили и только не хотите признаться, потому что, вероятно, не уплатили за отпущенный товар… Впрочем, вам тревожиться нечего: теперь все сроки уже прошли… Так на чем же вы остановились?.. Возьмите хоть что-нибудь, — продолжала старуха уже монотонным голосом торговки, — у меня есть омега-лучи для людей, занимающихся наукой; маски для старух, которые их заставляют воображать, что они помолодели; есть гадальные карты, которые сами раскладываются, когда вы их стасуете и положите на стол… Кости для игроков, которые всегда выбрасывают старший нумер, и тому подобные глупости… А то не хотите ли…

— Постойте! Мало ли чего я хочу; но прежде, чем торговаться, надо видеть, что покупаешь… А я ровно ничего не вижу!.. Вы все время разводите по воздуху пустыми руками и называете мне предметы, которых у вас нет… Я вижу вас и совершенно пустую комнату и больше ничего…

— Неужели ничего?

— Решительно ничего!

— Очень жаль, что вы ничего не видите… — при этом старуха взглянула на песочные часы.

— А ведь лавку-то пора закрывать!.. Посмотрите: наверху осталось всего несколько песчинок для будущего; весь песок уже в прошлом… Надеюсь, что вы это-то хоть видите?.. Итак, вы решительно ничего не хотите?

— Ну, если вы так упорно настаиваете, — сказал Волховской, — то я готов взять у вас что-нибудь… Например, нет ли у вас чего-нибудь от бессонницы?

— Гмм… Это, конечно, не наша специальность… Но думаю, что найду что-нибудь подходящее… Да вот, так как вы более тонкие предметы не видите, я вам могу прислать эти часы… Вы не беспокойтесь!.. Мы сами рассылаем наш товар… Сегодня же ночью они будут в вашем доме, если хотите… А теперь извините: пора закрывать…

В комнате потемнело и стены точно затянуло туманом… Волховской тяжело поднялся со своего стула и повернулся в сторону двери, но ее там не было…

— Вот видите, вы даже забыли, откуда пришли, — сказала старуха, но ее уже было плохо видно за конторкой.

— А куда же идти?

— Вот сюда…

В боковой стене открылся проход, а зеркало блеснуло где-то в глубине. Он пошел по его направлению…

— Теперь направо; потом налево!

Он шел, подчиняясь голосу старухи, который по мере удаления ослабевал. Впереди его все время мелькал отблеск зеркала…

— Вот так; теперь все прямо!..

Голос уже звучал издалека…

Он очутился на улице. По-прежнему передвигались взад и вперед темные фигуры прохожих и свет фонарей туско отражался сквозь туман на мокрой поверхности тротуаров… Магазины закрывались и становилось темно.

1911 г.

В аукционном зале продавались интересные вещи, оставшиеся после смерти одного коллекционера. Среди этих вещей Нерехтин наметил себе старинные каминные часы с боем. По конструкции они напоминали старые английские часы, но были не продолговатые, а квадратные. Корпус часов был сделан из какого-то темно-малинового дерева, издававшего особый пряный запах. Сверху была привинчена небольшая сова из зеленой бронзы, а в углах передней доски, вместо обычных орнаментов, были вставлены магические бронзовые фигуры; на маленьком круге, над циферблатом, были начертаны астрологические знаки с мелкими надписями на каком-то восточном языке над каждым и покрыты эмалью разных цветов; наконец, сами часы на циферблате означены были двенадцатью знаками Зодиака. Механизм был в порядке и когда часы начинали звонить, то звуки как будто догоняли друг друга и сливались вместе в одну протяжную и странную мелодию. Впрочем, эта мелодия, как сказано было в каталоге, исполнялась не каждый час, а только в три, пять, семь и двенадцать часов, что и указывалось, кроме того, бронзовыми звездочками над знаками «Близнецов», «Льва», «Весов» и «Рыб»; остальные часы дня и ночи отбивались простыми ударами… Вообще музыка соответствовала архитектуре часов…

Знакомая дама, севшая случайно рядом с Нерехтиным, пыталась его отговорить от покупки. «Не понимаю, что вам за охота покупать эти часы? Я бы швырнула их в голову тому, кто бы вздумал мне поднести эту гадость! И на что они вам? Они некрасивы и слишком громко звонят… Кроме того, у вас маленькая квартира и вам негде их даже поставить… А главное — они так странно пахнут… Это верная головная боль, поверьте мне!..»

Тем не менее, Нерехтин не отказался от своего намерения.

В тот день, когда часы были назначены к продаже, охотников до них оказалось не особенно много.

Конкуренты надбавляли слабо и скоро отстали. Пристав уже поднял молоток, чтобы ударить третий раз, и часы должны были остаться за Нерехтиным, как вдруг кто-то за его спиной неожиданно надбавил сразу двадцать рублей… Нерехтин невольно обернулся и увидал старого, худого еврея в черном потертом сюртуке; его бескровное лицо со всклокоченной рыжей бородой изобличало большое волнение; острые синие глаза беспокойно перебегали с часов на пристава и обратно, а пальцы правой руки безотчетно забарабанили по спинке стула. Видя, что дело принимает неудачный оборот и что цену теперь, вероятно, начнут взвинчивать, Нерехтин с досадой вскочил и направился к выходу.

Он уже был на полдороге, как до него донеслись слова пристава: «Второй раз — триста пятьдесят два рубля семьдесят копеек… Никто не желает?» Нерехтин обернулся… Пристав взглянул ему в глаза и, поднимая молоток, начал: «Третий раз…» «Не уступай!» — шепнул какой-то внутренний голос… «Ведь таких странных часов я нигде не видел», — промелькнуло в его голове, и он неожиданно для самого себя крикнул: «Пятьдесят рублей!» Старый еврей взглянул на него с испугом и злобой, хотел что-то сказать, закашлялся и, побежав в глубину зала, стал о чем-то поспешно переговариваться с какой-то женщиной… Тем временем молоток ударил третий раз, и еврей не успел вернуться, как часы остались за Нерехтиным.

Таким образом, ожидаемой борьбы не произошло, и желаемая вещь досталась ему сравнительно легко. Он даже испытал некоторое разочарование и когда, расплатившись, подошел к часам, то они показались ему какими-то неуклюжими, вообще менее интересными, чем с первого раза. Поручив артельщику доставить их ему на дом в тот же день, он вышел из аукционного зала… Он уже надевал пальто, когда к нему подскочил его соперник-еврей и, с бумажником в руках, стал настойчиво упрашивать.