Послышался звук отрываемой бумаги.

— Это тебе, — сказала Энджел и протянула ей свой рисунок.

Эмма молча смотрела на собственное изображение. Не узнать себя было невозможно. Энджел изобразила ее так же искусно, как и свою мать на рисунке под названием «Моя семья». Густые темные волосы, ниспадающие на плечи, большие глаза и красный рот. Энджел определенно хотела изобразить ее красивой. При этом она придумала ей другую одежду. На рисунке Эмма была одета в простую тунику и штаны, а на руках были браслеты. Изображение располагалось посередине листа: голова почти касалась верхнего края, а ноги — нижнего. Что-то в ее позе делало ее сильной и храброй на вид.

— Спасибо, — чуть слышно произнесла Эмма. — Мне очень нравится. Меня раньше никто не рисовал.

На лице Энджел загорелась улыбка.

— Что, правда, никогда? За всю твою жизнь? — с любопытством спросила она.

— Никогда, — подтвердила Эмма.

Энджел довольно посмотрела на нее и взяла рисунок обратно.

— Я хочу кое-что добавить, — заявила она. — Здесь не хватает Мамы Киту.

На закате дня они снова ужинали, сидя на полу, словно придерживаясь установленной традиции. Эмма оказалась рядом с Мойо. Одна из огромных передних лап львицы лежала прямо возле ее колена. Каждый раз, когда ее взгляд падал на нее, Эмма испытывала легкий шок. Как она может с таким спокойствием сидеть рядом с этими когтями? Но это ощущение быстро прошло под влиянием мягкости, которую прямо-таки излучала львица.

Сегодня они ели из отдельных тарелок с помощью ложек, поэтому во время ужина то и дело слышался звон металла об эмалированную посуду. Еда была самая простая: сладкий картофель и вареные красные бобы с помидорами, немного приправленные солью. Но, несмотря на это, Эмма была поражена тем, насколько нехитрое сочетание овощей выгодно подчеркивало вкус каждого из них. Она ела безостановочно, пока ее тарелка не опустела. Затем она вытерла руки о джинсы и прижала ладони к щекам. Сегодня она забыла нанести солнцезащитный крем и только теперь почувствовала, что кожа порядком подгорела на солнце. Заметив, что Дэниэл смотрит на нее, она печально улыбнулась.

— Надеюсь, что с меня не будет слезать кожа, как с того голландца, о котором ты рассказывал.

Дэниэл улыбнулся в ответ. Интересно, вспоминает ли он сейчас их самый первый разговор? Ведь с тех пор столько всего произошло!

— Твоя кожа станет коричневой, — сказала Энджел. — И тогда ты будешь похожа на меня.

— Ну, не совсем, — ответила Эмма. — У меня волосы другого цвета.

— А знаете ли вы, что когда-то мои волосы были такого же цвета, как у вас, — вступил в разговор Джордж, указывая трубкой на Эмму.

Эмма посмотрела на его длинные седые пряди, откинутые назад с его точеного лица. Он был похож на древнего пророка с картинки из детской Библии. Этот образ так хорошо ему подходил, что практически невозможно было представить его юношей.

— Откуда вы родом? — спросила она у Джорджа.

— Я родился здесь, в Танзании. Конечно, в то время она еще носила название Танганьика, — сказал он и улыбнулся Энджел. — Я — белый африканец, как и ты.

Он начал рассказывать разные истории из своего детства, которое он провел на кофейной плантации у подножия Килиманджаро. Он занимался трофейной охотой, пока не решил для себя, что никогда впредь не убьет ни одного животного, за исключением тех случаев, когда ему самому или его львам нечего будет есть. Джордж также рассказал им, что был влюблен в одну женщину, которую повстречал в Найроби, но так на ней и не женился, потому что понял, что она на самом деле не горит желанием навсегда осесть в Африке. Ндиси слушал его, открыв рот. Было видно, что он впервые слышит все это от своего начальника. Эмма подумала, что, быть может, присутствие ребенка всколыхнуло массу ярких воспоминаний в памяти Джорджа, точно так же, как и у нее.

Доев все подчистую, они начали пить чай с медом, по-прежнему сидя в уютном кругу. Вскоре настало время готовиться ко сну.

— Ты не хочешь спать сегодня с нами под открытым небом? — спросила Энджел у Эммы. — Тебе не будет так одиноко.

Девочка говорила это с таким видом, словно быть в компании по определению лучше, чем оставаться одной. Эмма не знала, что на это ответить. С одной стороны, ей нравилось иметь крышу над головой, а с другой — не хотелось нарушать атмосферу доверия и тепла, которая возникла между ними в тот вечер. Эмма взглянула на Дэниэла и представила себе, как они будут лежать на стоящих рядом раскладушках в течение всей ночи, не касаясь друг друга, но чувствуя при этом близость.

— Хорошо, — улыбнувшись, сказала наконец Эмма. — Буду спать вместе с вами.

Эмма ненадолго остановилась на пороге домика для гостей. Она уже переоделась в пижаму, но на ее ногах все еще были ботинки. Она посмотрела на свою раскладушку, которую поставили между раскладушками Джорджа и Дэниэла. Ндиси ни за что не согласился покидать свою хижину и лишь закатил глаза, когда узнал о намерении Эммы. Очевидно, он не привык к тому, чтобы гости разделяли эксцентричное поведение его босса.

Сам Джордж уже спал, растянувшись на своей раскладушке. Энджел заняла привычное место с Мойо и львятами. Дэниэл еще не вернулся из душа.

Эмма направилась к месту ночлега. Когда она ступила в круг света от лампы, шелковая ткань ее пижамы засияла, приобретя бледный розовато-абрикосовый оттенок.

Энджел смотрела на нее как завороженная.

— Ты такая красивая, — сказала она, — прямо как принцесса. — Затем на ее лице появилось выражение задумчивости. — Эта одежда такого же цвета, как язык крокодила. Когда они выползают на берег реки и сидят там, раскрыв пасть, — добавила она и невольно вздрогнула. — А мухи садятся на их языки. Крокодилам приходится их глотать.

— Подумать только, — с улыбкой произнесла Эмма.

Неожиданно для себя она наклонилась к девочке и провела рукой по ее длинным шелковистым волосам. Энджел не стала увертываться от ее прикосновений. Напротив, она закрыла глаза, словно концентрируясь на ощущении ласки и тепла. А когда Эмма убрала руку, послышалось тихое сопение несогласия.

— Пора спать, — ласково сказала Эмма. — Увидимся утром.

— Лапа салама, — сонно пробормотала Энджел.

— Лала салама, — ответила Эмма, и эти слова легко и непринужденно слетели с ее губ.

Эмма забралась на свою раскладушку и легла поверх спального мешка, после чего как можно ниже опустила рукава и штанины пижамы. Не имея даже сетки над собой, она чувствовала себя предельно беззащитной. Перед ее глазами рисовалась картина бескрайних пустынных просторов, начинавшихся сразу же за оградой питомника. Она вспомнила, что забор здесь высокий, а ворота закрыли на закате на цепь и тяжелый висячий замок. В нескольких метрах от нее виднелась массивная фигура львицы. Ощущение мягкости и доброты, которыми прямо веяло от Мойо, уравновешивалось ее силой и готовностью всегда прийти на помощь. Она была своего рода охранником, надежно оберегавшим их покой, и Эмма почти не заметила, как подошел Дэниэл, — настолько тихо он двигался. Его высокая фигура появилась из темноты почти внезапно. Он прошел по периметру столовой и выключил светильники. Когда осталась одна лампа, он подошел к ее раскладушке. На нем была только китенге, обернутая вокруг бедер. На его коже все еще блестели капельки воды после душа. При свете лампы они походили на мелкие бриллианты, рассыпанные по груди и плечам. От него приятно пахло домашним сандаловым мылом.

Эмма лежала не шевелясь и наблюдала за тем, как его взгляд окидывает ее с головы до ног. Когда их глаза встретились, они улыбнулись друг другу.

Дэниэл сел на свою раскладушку. Ее лицо приняло серьезное выражение.

— С ней все в порядке? — спросил он вполголоса, кивая в сторону Энджел.

— Сегодня она быстро уснула, — ответила Эмма. — У нее был насыщенный день. Она, должно быть, порядком устала.

— Я немного беспокоюсь за нее, — сказал Дэниэл. — Она выглядит слишком счастливой. Она даже ни разу не заплакала.