В 1959 году был богатейший урожай желудей. Висели они на дубах, как гроздья винограда «дамские пальчики», и казалось даже, что сами ветки словно бы склонились под тяжестью обильных плодов.

В 1960 году вся земля сплошь покрылась зеленым ковром листиков. На каждом квадратном метре выросло по сотне, а то и по две сотни юных дубочков.

Но живут молодые всходы года два. Для дальнейшего роста нужен солнечный свет, а под густым лесным пологом его нет, и вся масса светолюбивых дубков, за редчайшими исключениями, должна погибнуть.

Через несколько лет история повторится: снова будет богатый урожай семян, они упадут на землю, прорастут, дадут всходы и, если не будет света, опять погибнут. Так природа постоянно подготовляет новые поколения. Они всегда наготове, но вступить в свои права могут только после удаления или сильного изреживания взрослого древостоя, и тогда встают на место павших отцов.

У теневыносливых древесных пород, например у ели, самосев не погибает, но очень слабо растет или совершенно останавливается в росте. Он прозябает в тени и томится в ожидании выхода на свет многие десятки лет.

Такие подготовленные природой резервы, существующие под пологом старого леса и ждущие выхода на сцену, называются подростом (в отличие от подлеска, состоящего из теневыносливых кустарников, способных существовать под пологом леса при малом количестве света; к таким подлесочным породам относятся: орешник, рябина, бузина, смородина, жимолость, бересклет, шиповник и другие теневыносливые кустарники). Подрост нельзя смешивать с подлеском. Подрост в будущем может стать лесом, подлесок никогда лесом не станет.

В безлюдных лесах Севера и Сибири смена древесных поколений происходит без рубки: умершие деревья сами валятся и сгнивают, и тогда на освободившейся площади вступает в права наследства долго ждавший своей очереди подрост — молодняк.

Существует мнение, что такая естественная смена поколений без рубок даже лучше. Природа якобы лучше знает, когда приходит пора одному умереть, другому расти, а человек может внести в это дело произвол и напортить. В не потревоженной человеком природе якобы господствует гармония.

В дальнейшем мы с вами побываем в тайге, посмотрим, лучше это или хуже, узнаем, какая там царит «гармония». А сейчас мы ходим по Москве да вокруг Москвы и можем говорить только о том, что видим.

Как долго могут прожить деревья? А это уж глядя по обстоятельствам, разные породы и в разных условиях живут по-разному.

Большим долголетием обладает сибирский кедр. В европейской части страны долговечен дуб.

В селе Коломенском под Москвой стоит десяток престарелых дубов. Их возраст неизвестен, но это не остатки дубового леса, а типичные деревья искусственной посадки. Посадить их могли скорее всего при царе Алексее Михайловиче, который сделал Коломенское своей постоянной летней резиденцией, построил тут в 1667 году дворец (до нас не дошедший) и старательно заботился об украшении своего поместья. Стало быть, дубам уже триста лет.

Некоторые из них держатся совсем молодцами, имеют раскидистые кроны с массой зеленых листьев и не обнаруживают признаков дряхлости. А у некоторых громадные дупла, человек может войти туда, как в будку телефона-автомата. Но вся гниль соскоблена, а здоровый слой древесины покрыт черной смоляной замазкой, предохраняющей от распространения гнилостного грибка. Сейчас дупла закрыты листовым железом.

Как это ни печально, за последние пятнадцать лет жизнь дубов заметно угасает. У трех дуплистых экземпляров срезаны засохшие стволы, а оставшиеся обрезки накрыты железными колпаками-крышами, защищающими от дождя. У этих деревьев зеленеют только нижние боковые веточки.

Много старых дубов сохранилось на Украине и в Молдавии. Самым старым деревом Европы считается в настоящий момент знаменитый стелмужский дуб в Литве. Это низкорослый и коренастый толстяк-коротышка. Высота всего только четырнадцать метров, а ствол имеет двенадцать метров в обхвате. Это диво долгое время было известно только местному населению и ускользало от внимания ученых. Его открыли туристы. В 1965 году дуб прошел курс лечения, из громадного дуплища выгребли несколько грузовиков истлевшей трухи, здоровую древесину покрыли консервирующим составом.

Его возраст первоначально определили в семьсот лет, а потом стали набавлять, как на аукционе, и я недавно читал, что «стелмужскому дубу исполнилось две тысячи лет». Точными данными для определения возраста таких деревьев мы не располагаем, и эту цифру нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

Как ни преувеличивают в погоне за сенсацией возраст деревьев-одиночек, изумляющих нас диковинной толщиной ствола, долголетие деревьев — бесспорный факт.

Но ведь и люди живут тоже подолгу. Газеты сообщали о смерти индонезийца в возрасте 194 лет. Англичанин Томас Корм прожил 207 лет. У нас в Советском Союзе живет 160-летний азербайджанский колхозник Ширали Муслимов. Но такое исключительное долголетие свойственно не всем людям. Миллиарды обыкновенных людей заканчивают жизнь в более раннем возрасте.

Так и у деревьев. Долговечные деревья — счастливые одиночки, средний возраст короче.

Наше разумное участие в смене древесных поколений должно подчиняться принципу целесообразности и выгоды.

На улице Горького в Москве посадка каждой липы в прорубленный среди асфальта колодец обошлась около ста рублей. Липа приносит пользу, покуда жива, покуда шелестит зелеными листочками. А если ее спилить, она не только ничего не будет стоить, но потребуются расходы на уборку и вывозку хвороста, потому что при нынешних теплоцентралях дрова москвичам не нужны. Да понадобится еще убить уйму денег на посадку новой липы. Простая арифметика заставляет нас старательно ухаживать за городским деревом, предупреждать и лечить его болезни, спиливать усохшие ветки и обмазывать ранки пластырем, пломбировать дупла, чтобы как можно дольше продлить его жизнь. Ну, а если засохнет — ничего тогда не сделаешь, придется спилить.

На каждое зеленое дерево в городе и его окрестностях, куда мы ездим гулять, мы смотрим как на драгоценность.

А как быть в свободно растущих лесах?

Возьмем, к примеру, один из лучших лесов средней полосы России — сосновый бор Андреевского лесничества, Судогодского лесхоза, Владимирской области. Находится он в восточной части воспетой К. Г. Паустовским Мещеры, вернее, за Мещерой. Ехать туда можно или по Казанской железной дороге до Мурома, или по Горьковской до Коврова, а там надо пересаживаться. Автотранспортом же можно добраться через Владимир. Москвичу и так и этак далеко. Но профессор Владимир Петрович Тимофеев сказал:

— Лесок что надо!

А Владимир Петрович, неутомимый путешественник по нашим лесам, знает, что такое хорошо, что такое плохо.

И на самом деле лес редкостного качества. Стоят гигантской величины медно-красные столбы с зелеными макушками. Толщина — рукам не в обхват, высота — 39 метров, не всякий десятиэтажный дом дотянется, многие такому лесу будут только по плечо, возраст — 180 лет, красота — несказанная. Это же «корабельная роща», какие мы привыкли видеть на картинах Шишкина.

Но вот что с ней происходит. По данным лесоустройства, в 1928 году, когда соснам было по 140 лет, запас древесины на каждом гектаре достигал 920 кубометров. Разделите этот запас на возраст — ежегодно на каждом гектаре прирастало по шесть с половиной кубов. Это очень хорошо и выгодно.

Позже лес стал редеть: не всякая сосна способна прожить дольше полутораста лет, часть оставалась, часть отмирала. В 1956 году пронесся шквал и почистил лес от заболевших и ослабленных деревьев, свалил их. Некоторые стволы переломились, и в изломе была видна внутренная светло-коричневая гниль. Ковырнешь рукой — отламываются куски, потрешь между пальцами — рассыпается в пыль. Вот какие стволы — как трубы, с крепкой наружной оболочкой и здоровой корой, а внутри труха.