Разрушения в окрестных лесах вызваны обстановкой предыдущих десятилетий. Сейчас мы наблюдаем остаточные явления. А в будущем условия существования хвойных деревьев, по-видимому, улучшатся.

Найден способ очистки выхлопных газов автомобилей. Надо добиваться внедрения его в практику.

Было время, когда участь подмосковных лесов казалась мне плачевной.

За последние двадцать пять — тридцать лет я был свидетелем того, как парки и леса в самой Москве и ее окрестностях топчутся, портятся, изреживаются, отравляются дымом, умирают. Мне не раз приводилось писать об этом. Я составлял скорбный список распавшихся и погибших зеленых массивов.

Все это было верно. Распад древостоев — факт.

Но я в ту пору не сумел правильно осмыслить факты. Мне не хватало лесоводственной грамотности — считаю обязанным чистосердечно в этом сознаться. Смотрел я на вещи по-обывательски. Мне казалось, что леса и парки погибли навсегда и безвозвратно.

И тут я ошибался. Прошли года, и все оказалось не так, как я ожидал.

Вот примеры.

Началось с Сокольников. Это очень знаменитый издавна зеленый массив. В старом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона читаем: «Сокольники — вековой сосновый бор, примыкающий к городу Москве с северо-восточной стороны. Значительная часть бора разделана под парк, окруженный массой дач. Сокольники с XV века были заповедной рощей для царских охот. Любимым местом гулянья для москвичей они сделались со времен Петра Великого».

Вполне понятно: раз цари переселились в Петербург — охоты прекратились, и отпала причина отгонять народ от прекрасного бора.

О прежних Сокольниках можно судить по картине Левитана 1879 года, той самой, где брат Чехова пририсовал женскую фигуру. Она хранится в Третьяковской галерее, известна также по репродукциям. Видите, какие плотные стены леса стояли тогда по обе стороны дороги!

Я еще застал Сокольнический парк в полной силе. Там не было ни одной сосны, которая появилась бы на свет позже времен Петра I. Можете представить, какие могучие стояли великаны в густых зеленых шапках. Гордые они такие были, красивые. Ведь и седина может украшать старика.

Сосны на закате жизни выглядели великолепно. И вот почему. У растущих деревьев вершинки тянутся вверх и всегда бывают острыми. А у сосен, остановившихся в росте, нет уже острых верхушек. Некуда больше им стремиться, дошли они до предела; ветки раскидываются вширь, и кроны становятся кудрявыми. С точки зрения биологической кудри — признак угасающей жизнедеятельности, а для глаза приятно.

Но быстро тускнеют роскошные краски заката, и наступает неизбежная ночь. Никого не щадит тяжелая рука времени. Сосны, вступавшие в третье столетие своего существования, начали умирать. А с 30-х годов, когда крепко сгустился над Москвой индустриальный дым, стали поспешать друг за дружкой. Последние скончались лет двадцать пять назад, и даже пней от них теперь не осталось.

Только справа от Сокольников — в прежней Оленьей роще, да немного подальше — на Ширяевом поле стоят изреженные сосны. Они совсем еще не стары — до ста не дотянули, но уже суховершинят. А вековой Сокольничий бор весь погиб.

Дольше продержались березы да дубы. Те были помоложе. Но и они начали распадаться, как их ни лечили. А молодой смены не было. Оголились удручающие взор пустыри. Я зашел в Сокольники после войны в 1946 году и заклялся больше туда ездить. Какая же радость глядеть на унылые плешины да на изреженный больной суховершинник с почерневшими голыми сучьями? Тяжелое зрелище! Я занес Сокольники в скорбный список «поминовения за упокой», и никогда в мою голову не приходила мысль, что они могут возродиться. Думалось, все погибшее невосстановимо.

Я считал Сокольники кладбищем былого великолепия и, возможно, никогда не попал бы туда. Если выпадал летом свободный день, я ехал в какое-либо лесное место получше: Рублево, Раздоры, Николо-Урюпино, в тамошние прекрасные боры. Хорошо пройти пешком из Архангельского через Воронки до Опалихи; на этой дороге вы увидите интересную смену ландшафтов и не соскучитесь от однообразия. Да мало ли под Москвой очаровательных мест с молодыми лесами, с пригорками и овражками, с густыми чащами и с широкими перспективами, красиво сочетающими светлую ярь полей с темной зеленью перелесков! Неплохо уехать на катере из Химок в Тишково, а там пешком вокруг Учинского водохранилища с роскошными посадками на берегах выйти на Северную железную дорогу.

Вообще приятнее совершать кольцевые маршруты: уехать из Москвы по одной дороге и возвратиться по другой. Хорошие леса находятся между дорогами, а вдоль дорог они обшарпаны.

Нет, в Сокольники я больше не собирался. Но в 1959 году там открылась американская выставка. Я отправился поглазеть, попал в парк и ахнул от удивления: Сокольники стали изумительными. Посажено множество молодых деревьев. Сочетания разнообразны: лиственницы, кедры, дубы, березы, липы, каштаны. Всюду зелено и весело, а в последующие годы станет еще зеленее и веселее: деревья-то ведь год от году хорошеют. Долгая им теперь обеспечена жизнь. Мера времени у них крупнее, чем у человека. Несколько поколений людей увидит их зелеными, здоровыми, сильными.

И так долго продлится пора расцвета, что люди, целое столетие глядя на их неизменную свежесть, снова забудут о том, что деревья смертны, опять начнут думать, что, ежели не рубить, они могут стоять вечно.

Любимым москвичами и чрезвычайно оживленным местом была прежде сосновая роща, тянувшаяся от пруда в Кускове до Вешняков. Чего же лучше? И зелень и вода. И гулянье и купание. Народу по выходным дням собиралась тьма-тьмущая.

И не спешили возвращаться в Москву. Самый дорогой час в природе — предзакатный. В красных лучах низкого солнца всякий лес хорош, а лучше всех сосновый: уж очень ему к лицу солнечная краснота, легшая на стволы, и на алых столбах еще ярче выделяются тогда венчающие их зеленые шапки.

Ну, а потом пришел черед — стал сосняк быстро распадаться, оголился пустырь, а уцелевшие деревья разбрелись по нему на полкилометра друг от друга.

Во время войны вода прососала плотину, и пруд вытек. Обсохло серое глинистое дно.

Совсем испортилась местность: ни воды, ни зелени. Перестал туда народ ездить.

Я записал Кусковскую рощу в разряд навсегда погибших и тоже не бывал там лет пятнадцать.

А потом понадобилось встретиться с работниками Кусковского музея. Приехал, гляжу — пруд налит до краев, вода сверкает, рябь от ветра ложится синими полосами. Все честь честью. И не похоже, чтобы за прудом был пустырь; что-то там зеленеется.

Пошел поглядеть — посажен молодняк, а есть и самосев.

Пришлось вычеркнуть Кусковскую рощу из списка погибших. Сделал я это, конечно, с радостью.

И распавшийся, вырубленный, всеми горько оплаканный Лосиный остров.

Я считаю его состояние настолько перспективным, что этот самый большой и самый малолюдный из всех вплотную примыкающих к Москве лесных массивов стал сейчас для меня и моих друзей любимым местом прогулок.

Тому, кто ухмыльнется, услышав такое заявление, предлагаю не пощадить ног и поглядеть.

Грустить о былом богатстве этого знаменитого в прошлом массива так же бесполезно, как о прошлогоднем снеге. Было да прошло.

Но возвращается! Искусственные посадки сделаны только на окраинах, в глубине сажать не приходится: там из земли прет в неисчислимом количестве «младое племя» — березки, дубки, липки, сосенки. Поначалу можно было надеяться, что в будущем разрастется хороший смешанный древостой из деревьев разных пород. Но в последние годы появилось слишком много березы, она растет быстрее других деревьев и способна заглушить все остальные породы. Требуется вмешательство человека, надо срубить лишнюю березу и рубками ухода сформировать древостой в наиболее выгодных и красивых сочетаниях. Если запоздают это сделать, в Лосином острове останется одна береза.