В водоемах все зыбко и подвижно. Любое вмешательство в жизнь водоема не ограничивается местом вмешательства, а гулким резонансом распространяется по широкой зоне. Смахнет дворник метлой с московской мостовой воду — она в конце концов окажется в Каспийском море, вот и выходит, что москвичи в какой-то мере влияют на жизнь Каспия.

В 1926 году мы построили Волховскую гидроэлектростанцию и потеряли волховского сига. Нынче уж мало кто помнит, какая вкусная была рыба — пальчики, бывало, облизывали да губами причмокивали.

Сигам, видите ли, вынь да положь открытый путь из Ладожского озера, через реку Волхов и озеро Ильмень в реку Мсту.

Гидростроители удивлялись:

— Что за странная прихоть? Зачем им обязательно в Мсту? Разве мало простора в Ладожском озере? Блажь!

А вот и не блажь. За долгие тысячелетия организм сигов так приноровился, что им сытнее кормиться в Ладожском озере, а икре лучше лежать в проточной воде Мсты. Построили на Волхове плотину — не стало сигам дороги на нерестилища, а в других местах мальки из икринок не выводятся: вода другая, условия не те. Вот и вышла сигам похоронка, они вымерли, не оставив после себя потомства.

То же самое произошло со свирским стадом сигов после постройки гидростанции на реке Свирь. Тоже вымерли.

Так выявилось противоречие между индустриализацией и живой природой.

А в дальнейшем много у нас стали строить гидростанций. Мы соединили Волгу с Доном, о чем мечтал еще Петр I, вместо прежней Волги с мелководными перекатами создали глубоководный путь, о чем веками мечтали волжские судоходы. И мы создали то, о чем никто не мечтал до нас: построили вереницу могучих электростанций, движимых волжской и донской водой, и теперь на дешевой энергии работает множество заводов.

Но плотины электростанций разорвали биологические цепи, сложившиеся за миллионы лет. Осетрам, например, нужно для икрометания каменистое дно, на всяком другом грунте икра погибает, — вот и ходили осетры из Каспия к Саратову и в Жигули, а теперь нет туда ходу. Аквалангисты-ныряльщики рассказывают, что под Волгоградской плотиной осетры лежат на дне так плотно, что некуда ногу поставить.

Наша способность управлять подводной жизнью весьма ограничена. Мы не можем развесить объявлений: «Граждане осетры! Зря лежите под плотиной, никакого проку не дождетесь! Вас поднимут через плотину на лифте. Он находится рядом, не бойтесь его, входите смело! Но не толпитесь, соблюдайте очередь. Кроме того, по дороге из Каспия вы не заметили каменистых участков, годных для икрометания, и прошли мимо. Вот их адреса. Возвращайтесь туда!»

Когда-нибудь в будущем мы научимся давать понятные рыбам ультразвуковые сигналы, а сейчас мы еще не знаем рыбьего языка.

Гидростроительство отняло способность к размножению у всех волго-каспийских и азово-донских рыб. Вдобавок появился и второй злой враг — разведка и добыча нефти со дна Каспия. Когда разведчики устраивают подводные взрывы и когда начинают бить нефтяные фонтаны, рыбам приходится несладко. Но мы не можем прекратить добычу нефти. Нефть — это мотор, это основа основ. Без нефти остановится жизнь: нельзя будет посеять пшеницу и придется идти пешком из Вологды в Керчь.

В результате неотвратимых конфликтов с природой скудеют наши водоемы, исчезает русская рыба. Мы уже не видим волжской стерляди, белорыбицы, астраханской сельди «залом» по килограмму в штуке. Выходят из обихода не только изысканные лакомства для гурманов, но и привычные народу рыбы массового потребления. Вспомните столь вкусно описанную Константином Фединым в романе «Необыкновенное лето» всенародную рыбу — «астраханскую вяленую воболку весеннего улова». Народная мудрость и вековой опыт помогли найти такой способ ее обработки, что не требовались ни холодильники, ни упаковка; лежала вобла горами под открытым небом в любую погоду и не портилась.

Ее засовывал в карман армяка пастух, связка вяленой воблы лежала вместе с ковригой ржаного хлеба в котомке крестьянина-переселенца, ее жевали пассажиры четвертого класса дальних поездов, но от нее не отворачивался и заядлый гурман. А вот теперь ее не видно.

По этому вопросу должен высказать одну мысль. Она прозвучит не модно, но я ручаюсь за ее справедливость.

В библейских сказаниях бог Саваоф творил из ничего, а человек так не умеет, он всегда только обменивает: возьмешь в одном месте — в другом убудет. Если вода начинает вращать турбины электростанций, она становится негодной для жизни проходных рыб. Ежели сейчас начинают усиленно забирать воду Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи для орошения полей Средней Азии, неизбежно начнет усыхать и угасать Аральское море. Если для улучшения Каспия и Азовского моря перебросят через каналы на Юг воду северных рек, обозначатся изменения на Севере. Их сейчас даже невозможно предвидеть, но они будут.

Природа подобна тришкину кафтану, и никуда из замкнутого круга не вырвешься: можно отрезать лоскут от полы и пришить к рукаву, можно поступить наоборот, а так, чтобы пришивать без обрезков, получать одни барыши, ничего не отдавая взамен, — нет, такого не бывает. И потому мы обязаны трезво рассчитывать, где распороть и где пришить.

За все время своего существования человечество вело обмен в конечном итоге с выгодой для себя и никогда не рубило сук, на котором само сидит. Люди превращали гектары леса, пустынь, болот в плодородные поля. Тысячи лет назад трудом человека созданы орошаемые земли Китая, Месопотамии, Египта и Средней Азии, а все сельское хозяйство Западной и Центральной Европы ведется на землях, раскорчеванных из-под леса.

Станем надеяться, что и в дальнейшем обмен пойдет к выгоде для человечества.

Надо отличать неизбежность от небрежности. Когда заводы и фабрики спускают в реки ядовитые сточные воды — это уже не честный обмен, а явное надувательство. Мы далеко уклонимся от нашей темы, если станом рассматривать, почему так произошло и надолго затянулось. Найденные способы очистки позволяют надеяться на успешное решение проблемы в ближайшем будущем.

Более ста лет назад американский дипломат Джордж Марш написал книгу «Человек и природа» и в ней привел длинный список преступлений человека перед природой. Марш многого не понимал и все же не был беспросветным пессимистом. Современные же маршисты, маршируя от той же самой печки, приходят к совсем не утешительным выводам. Но ведь счет-то ведется односторонний, перечисляются все потери и замалчиваются полученные взамен приобретения. Уж будто бы только истребляли? А возьмите антоновскую яблоню с тонной плодов на ветвях, асканийского барана с пудом шерсти, курицу, несущую две сотни яиц в год, капустный кочан в полпуда весом, корову, дающую ведро молока за один удой — таких растений и животных дикая природа не знает. Хлебные злаки, овощи, домашние животные, вообще все, что дает сельское хозяйство и что составляет основу нашего питания, — все это создано человеком. Таким образом, хозяйственная деятельность человека носит ярко выраженный созидательный характер.

Под влиянием хозяйственной деятельности человечества производительные силы природы увеличивались. Возьмем факт общеизвестный. На него указывал Д. Н. Прянишников (1865–1948 гг.) в своих лекциях студентам. В Западной Европе в 1770–1780 годах снимали пшеницы по 7 центнеров с гектара, в 1840–1885 годах — 16 центнеров, к 1925 году постоянный и устойчивый урожай повысился до 30 центнеров.

Д. Н. Прянишников подсчитал, что природа нашей страны позволяет при нынешних возможностях увеличить продукцию сельского хозяйства в 12–14 раз.

А сейчас наступает эра химии. Лет двадцать назад всякий искусственный материал встречался недоверчиво и пренебрежительно: «Эрзац, сплошная химия, фальсификация, подделка!» А в недавнее время, когда я впервые встретил на улице девушку в роскошнейшем кожаном пальто яркой расцветки с такой тщательно обработанной поверхностью, что глазу скользить по ней мягко, то невольно остановился и восхищенно спросил:

— Должно быть, очень высокий сорт кожи? Как это называется? Шевро, хром, сафьян?