Она стала спускаться по тропинке. Анджела пристала ко мне с просьбой пойти с нею на пляж. Я шепнул Мередиту:

— После завтрака поговорим.

И он кивнул в ответ.

Я пошел с Анджелой, и мы славно поплавали и позагорали. Анджела была молчаливее обычного, и это меня устраивало. Я думал, что после завтрака поговорю с Каролиной и без обиняков предъявлю ей обвинение в том, что она украла яд. Не надо поручать это Мередиту— очень уж он мягкотелый. А я скажу ей прямо, и она или вернет яд, или просто не посмеет им воспользоваться.

Я был почти уверен, что яд взяла именно она. Эльза была слишком благоразумна и хладнокровна для такого поступка: она не стала бы рисковать своей шкурой. Каролина же была сделана совсем из другого теста. И все же где-то в глубине у меня была надежда, что Мередит ошибся. Или, может быть, прислуга нечаянно пролила жидкость и не посмела признаться. Трудно себе представить, что кто-нибудь умышленно возьмет яд.

Мы посмотрели на часы — было уже довольно поздно— и побежали к дому наперегонки. Когда мы с Анджелой вбежали на террасу, все уже садились завтракать, все, кроме Эмиса, который не захотел отрываться от работы. Я мысленно одобрил его решение избегать общества своих четырех дам.

Теперь я жалею, что не обратил внимания на поведение Каролины. Но она не казалась взволнованной, а была скорее грустной. Да, в этой женщине сидел дьявол. Хладнокровно отравить человека! Если бы она схватила револьвер и застрелила его, можно было бы ее понять. Но дать яд холодно, обдуманно… И при этом вести себя как ни в чем не бывало!

Она встала и сказала самым естественным тоном, что отнесет Эмису кофе. А она знала — она должна была знать, — что он уже мертв!

Мисс Уиллиамс пошла с ней.

Обе женщины вышли вместе, следом поплелся Мередит. Я только что собрался пойти за ними, как вдруг вижу: он бежит обратно, и лицо у него странного серого цвета.

— Доктора… Скорее… Змис… — Он едва шевелил губами.

Я вскочил.

— Что? Умирает?

— Боюсь, что умер, — сказал Мередит.

В эту минуту мы не думали об Эльзе. Но она вдруг закричала. Это был даже не крик, а какой-то нечеловеческий вой. И она побежала, вернее, помчалась, как лань, едва касаясь ногами земли. Я не знал, что можно так бегать. Она словно полетела по воздуху со страшной быстротой, как фурия мщения.

Мередит задыхался.

— Иди за ней, — говорил он, — иди за ней… Она способна на все… Я позвоню врачу…

Я побежал за ней, и хорошо сделал — она могла бы убить Каролину. Я в жизни не видел такого отчаяния и такой ненависти. Все воспитание и вся цивилизация соскочили с нее в одно мгновение. Перед нами была первобытная женщина, у которой отняли самца. Она готова была вцепиться в Каролину ногтями, рвать ей волосы, бить ее, топтать ногами. Она почему-то вообразила, что Каролина заколола его ножом.

Сначала я пытался успокоить ее, потом передал ее мисс Уиллиамс. Та сумела внушить Эльзе, что ее вопли только осложняют дело. И Эльза замолчала, но дрожала всем телом и задыхалась.

Что касается Каролины, то ее маска была сброшена: она стояла неподвижно, словно ошеломленная. И в глазах ее был виден испуг, страшный испуг.

Я подошел к ней и сказал ей так тихо, чтобы никто, кроме нее, не слышал:

— Подлая убийца! Гадина! Ты убила моего друга!

Она отшатнулась и пробормотала:

— Нет… Нет… Он сделал это сам.

Я пристально посмотрел ей в глаза и сказал:

— Я немедленно сообщу в полицию».

Рассказ Мередита Блейка

«Дорогой мсье Пуаро.

Я обещал вам записать все, что сохранилось в моей памяти о трагическом событии, случившемся шестнадцать лет тому назад. Прежде всего я тщательно обдумал то, о чем говорили при встрече. И я все больше склоняюсь к выводу, что отравление Каролиной Крэль ее мужа — поступок совершенно неправдоподобный. Но я подчинился стадному чувству и присоединился к общему мнению.

После беседы с вами я много думал о второй версии, выдвинутой защитой, то есть, что Эмис Крэль сам лишил себя жизни. В то время такое решение вопроса представлялось мне нелепым, так как оно слишком противоречило натуре и характеру Эмиса, но теперь я нахожу возможным изхменить свое мнение. Если мы допустим, что эта очаровательная и добрая женщина была осуждена несправедливо, то ее убеждение в самоубийстве мужа является чрезвычайно веским. Она знала Эмиса лучше, чем кто-либо другой. И если она полагала, что самоубийство не исключено, то, значит, оно не исключено, несмотря на весь скептицизм друзей Крэля.

Поэтому я хочу выдвинуть теорию, что Эмису Крэ-лю были свойственны угрызения совести, доводившие его до отчаяния, о чем знал только один человек — жена. Мне не приходилось наблюдать у него подобных припадков раскаяния, но тем не менее возможно, что они бывали.

А теперь я перейду к фактам или, вернее, — к моим воспоминаниям о фактах с учетом уже упомянутого принципа.

Я намерен включить в свой рассказ короткую беседу между мной и Каролиной за несколько недель до трагедии. Мы говорили об Эльзе Грир.

Каролина, как я вам уже сообщал, знала о моей любви к ней и могла быть со мной откровенной. И все же ее замечание о том, что Эмис сильно увлекся молодой девушкой, явилось для меня неожиданностью.

— Он увлекся не ею, — возразил я, — а работой над ее портретом. Вы же знаете Эмиса.

Она покачала головой.

— Нет, он в нее влюблен.

— Надо признать, что она исключительно привлекательная девушка, — сказал я. — И мы с вами знаем, как восприимчив Эмис к красоте. Но мы знаем также, что Эмис любит только одного человека: вас. У него бывают увлечения, но недолгие, и они не влияют на его чувства к вам.

— Да, но на этот раз мне страшно, Мерри, — сказала она. — Девушка очень молода и принимает все всерьез. Я боюсь.

— То, что она молода, — сказал я, — и то, что она принимает жизнь всерьез, как вы говорите, как раз и явится для нее защитой. Ведь Эмис не очень церемонится с женщинами; с молоденькой девушкой все будет иначе.

— Именно этого я и боюсь, — сказала она. — Боюсь, что все будет иначе. — Она невесело засмеялась. — Должно быть, я очень примитивна, Мерри, но мне хочется попросту выгнать ее метлой.

Я стал ее успокаивать, говорил, что девочка просто восхищается талантом Эмиса и никакого романа между ними нет. Каролина сказала тихо:

— Какой вы славный, Мерри, — и стала говорить что-то про свой сад.

Вскоре Эльза уехала в Лондон. Эмис также отсутствовал несколько недель, и я забыл о своем разговоре с Каролиной. И вдруг я узнаю, что Эльза снова приехала в Олдербери и Эмис торопится закончить ее портрет. Сначала это известие сильно меня встревожило, но так как Каролина казалась спокойной, то я решил, что все уладилось. Поэтому не удивительно, что я был поражен, когда узнал о предполагаемых переменах в Олдербери.

Мой разговор с Эмисом и Эльзой я передал вам раньше. Поговорить с Каролиной мне не удалось — мы только обменялись несколькими словами, о которых я вам также сообщил. Как сейчас, вижу ее милое лицо, ее большие темные глаза. Как сейчас, слышу глубокую печаль в ее голосе, когда она сказала: «Все кончено». Это была правда: жизнь без Эмиса не имела для нее никакой цены. И вот как раз тогда она и взяла у меня кониин.

Я убежден, что она взяла кониин с целью покончить с собой, если Эмис расстанется с нею. Возможно, что Эмис видел, как она брала яд, или, может быть, обнаружил его позже. Наверное, это открытие подействовало на него удручающе, и он только тогда осознал свою вину перед женой. И в то же время, у него не было сил отказаться от Эльзы, — а это поймет всякий, кто когда-нибудь видел ее. Он не мог жить без Эльзы, а Каролина не могла жить без него. И, не видя выхода из этого лабиринта, он принял яд.

К сожалению, это только мои домыслы.

Вы хотели, чтобы я подробно, шаг за шагом, описал события того памятного дня. Я уже рассказывал вам, что произошло накануне смерти Эмиса. Перехожу к страшному дню — восемнадцатого сентября.