И вскоре почувствовал, что больно ударился коленом о камень: он достиг того выступа и стоял над бездной.

– Я иду! – крикнул Торак и стал осторожно продвигаться по узкому выступу к выходу из пещеры.

Вдруг страшный рев заставил его упасть на колени. Испуганные сторожа тучей взмыли вверх и исчезли.

Но тишина, наступившая вслед за последним смолкнувшим эхом, оказалась еще хуже. Перед глазами у Торака все плыло, и он с трудом понимал, что стоит коленями на узкой каменной ступеньке, внизу пропасть, а за пазухой странно пульсирует каменный зуб. С огромным трудом он поднялся на ноги и двинулся дальше. Вот и туннель, круто уходящий вверх. Почему он стал таким крутым? И почему сверху не слышно ни звука? Что же там происходит?

Торак без устали карабкался по туннелю, хотя колени его подгибались от странной усталости, а пересохшее горло свело от жажды. Преодолев последний узкий участок пути, он вышел к повороту, и дневной свет ослепил его.

До выхода из пещеры оставалось шагов пять, но странно – он, похоже, стал значительно шире, чем был. И эта щель – эта «глотка» земли – тоже стала гораздо шире. А возле нее Торак увидел Ренн: маленькая, очень прямая, невероятно храбрая, она целилась последней стрелой в нечто огромное, нависшее прямо над нею.

И Торак на мгновение вернулся в прошлое, в ту ночь, когда на них напал медведь, когда отец был смертельно ранен, а он, Торак, был совершенно зачарован взглядом этих злобных блестящих глаз…

– Нет! – крикнул он.

Ренн чуть опустила лук, и медведь тут же вырвал у нее стрелу, взмахнув когтистой лапой. И когда он уже двинулся к Тораку и Ренн, чтобы убить их, откуда-то из темноты вдруг выскочил Волк и прыгнул – но не на медведя, а на Ренн. Волк мгновенно сорвал мешочек из кожи ворона с ее пояса – заодно сбив ее с ног и оттолкнув подальше от медведя, – и стремительно вылетел из пещеры. Медведь бросился за ним; земля так и летела из-под его когтей, но волчонка и след простыл.

– Волк! – крикнул Торак, бросаясь вперед.

А Волк с зажатым в пасти Нануаком исчез в тумане, увлекая за собой и медведя.

– Волк! – снова в отчаянии крикнул Торак.

Но туман уже поглотил и Волка, и медведя, оставив лишь пустой склон да разинутый зев пещеры, точно насмехавшейся над Тораком.

«Где ты?» – отчаянно звал Торак волчонка, но лишь эхо отвечало ему среди скал и холмов.

Сердце его терзала знакомая боль: сперва отец, теперь Волк… Нет, только не это!.. Пусть Волк останется жив!..

Из пещеры, моргая от яркого света, показалась Ренн.

– Зачем ты его отпустила? – крикнул ей Торак. Она покачнулась.

– Пришлось… я должна была отпустить его. Торак, продолжая звать Волка, принялся рыться в развалинах у входа в пещеру.

– Что ты делаешь? – спросила Ренн.

– Ищу свои вещи, я пойду искать Волка.

– Но ведь скоро стемнеет!

– Ну и что? Я не желаю сидеть здесь и ждать!

– Нет! Никуда ты не пойдешь! Сейчас мы откопаем наши вещи, построим шалаш, разожжем костер. И будем ждать. Мы будем ждать, пока он сам не найдет нас.

Торак едва сдержался, чтобы не нагрубить ей в ответ. Впервые он заметил, что Ренн вся дрожит. На щеке у нее была глубокая кровавая царапина, а на лбу над глазом нависала здоровенная синеватая «гуля» размером с голубиное яйцо.

Ему стало стыдно. Она ведь не побоялась встретиться с этим жутким зверем лицом к лицу. Не побоялась стрелять. Зря он наорал на нее.

– Прости меня, – сказал он. – Я не хотел… Ты права, в темноте мне его следов не найти.

Ренн тяжело плюхнулась на ближайший валун.

– Я и понятия не имела, что будет… Никогда не думала, что это будет так… – И она в ужасе закрыла себе рот руками.

Торак вытащил из-под камней стрелу со сломанным древком.

– Это ты ее сломала? – спросил он.

– Не знаю. Да это и неважно. Стрелы его все равно не берут. – Ренн покачала головой. – Но почему он сперва погнался за мной, а потом – за Волком? Почему?

Торак отбросил в сторону сломанную стрелу.

– А это важно? – спросил он.

– Возможно. – Ренн быстро глянула на него. – Ты нашел каменный зуб?

О зубе Торак совсем позабыл. Он вытащил из-за пазухи рукавичку из вороновой кожи и вдруг почувствовал, что ему хочется поскорее от нее избавиться. И от зуба тоже. Из-за него, возможно, погиб Волк! И больше уж не будет по утрам нежных вылизываний и подталкиваний мордой, не будет шумной игры в прятки… Торак прикусил палец, стараясь побороть охвативший его ужас. Нет, не может он потерять Волка!

Ренн взяла рукавичку и повертела ее в руках.

– У нас теперь есть вторая часть Нануака, – задумчиво проговорила она, – зато нет первой. Похоже, мы ее потеряли. Как ты думаешь, почему Волк взял ее?

Торак с усилием заставил себя прислушаться к ее словам. Что-то мелькнуло в его памяти.

– А ты помнишь, – сказал он, – когда я нашел глаза реки, Волк… Он словно слышал, что они говорят! Или что-то такое чувствовал…

Ренн вздрогнула.

– Ты думаешь… этот медведь тоже?..

– Ходец говорил, что злые духи ненавидят все живое, – прошептал Торак. – И стремятся все живое уничтожить. И они видят все светлые души живых существ…

– И если души обыкновенных живых существ такие светлые, – подхватила Ренн, вскакивая от возбуждения, – то насколько же ярче… каким ослепительно светлым кажется им Нануак!

– Вот почему он напал на тебя! – сказал Торак. – Ведь ты взяла у меня глаза реки.

– Значит, Волк унес с собой мешочек с глазами реки, потому-то знал это? Потому что… – Ренн перестала мерить шагами поляну и уставилась на Торака. – Потому что он старался увести медведя от нас! Ох, Торак! Он ведь спас нам жизнь!

Торак молча повернулся и, спотыкаясь, пошел к началу тропы. Туман наконец-то начал рассеиваться; внизу, далеко на запад, простиралась громада Леса. Сможет ли Волк выстоять в одиночку против этого чудовища?

– Волки гораздо умнее медведей, – словно читая его мысли, сказала Ренн.

– Он ведь еще совсем детеныш, Ренн. Ему и четырех месяцев не исполнилось.

– Но ведь это он – наш провожатый! Если кто-то и может найти верный путь к спасению, так это он!

Волк мчался среди берез, крепко сжимая в зубах сияющий, поющий мешочек из кожи ворона, а ветер дул ему прямо в хвост.

Далеко-далеко позади слышался одинокий вой Большого Бесхвостого Брата.

Волку очень хотелось завыть в ответ, но было нельзя. Порывы ветра доносили до него запах злобной твари в медвежьей шкуре. По запаху чувствовалось, что тварь страшно голодна и не думает отставать от него. Но сильнее всего чувствовалась ее ненависть: ненависть к нему, Волку, и к тому, что у него в зубах.

Но Волк знал – он сразу понял это с какой-то странной свирепой радостью, – что медведю никогда не поймать его! И пусть чудовище бежит как угодно быстро, но он, Волк, бежит быстрее!

Он больше не чувствовал себя волчонком, который должен вечно ждать, когда эти бедные медлительные бесхвостые его нагонят. Он стал настоящим волком, и бежал меж деревьями стремительной петляющей волчьей побежкой, и мог так бежать вечно! Он наслаждался силой своих лап, мощью гибкой спины и той ловкостью, которая позволяла ему на бегу, чуть ли не на одной лапе, повернуться и сменить направление. Нет! Злому медведю никогда не нагнать его!

Он остановился попить у шумливой Маленькой Воды, на минутку положив на землю мешочек из кожи ворона. Потом снова подхватил его и принялся петлять среди деревьев, взбираясь все выше, все ближе к Великому Белому Холоду, который до сих пор лишь иногда, во сне, чуял носом.

И вдруг какой-то новый запах проник в его ноздри, и он забыл о Великом Белом Холоде: он оказался на территории, занятой чужой волчьей стаей. Через каждые несколько шагов ему попадались пахучие метки, и он понимал, что нужно быть очень осторожным. Если волки заметят чужака, то могут напасть без предупреждения. Когда Волк чувствовал, что ему нужно оставить свою собственную метку, то старался оставлять ее у воды, а не на дереве или на камне, как обычно. Он знал, что вода вскоре смоет его запах и тогда ни один чужой волк, ни одна злобная тварь его не почует.