- Неужели это правда?

Брат нервно почесывает короткие волосы. Он закидывает руки за шею и рычит:

- Надеюсь, нет. Иначе…

- Боже, Мэлот, это ведь все поменяет. Абсолютно все!

- Трупов станет больше, - он зло усмехается, а я возмущенно округляю губы. – О чем только Верховный думает? Мы ведь поубиваем друг друга.

- Нет, не поубиваете, если…

- Если что?

- Если прекратите эти безумства! – я надвигаюсь на брата, сомкнув в кулаки руки. В груди вспыхивает небывалая уверенность в том, что все может измениться! И я цепляюсь за нее, как за спасительный луч света. – Это первая возможность с тех пор, как построили стену! И мы можем воспользоваться ею, можем вырваться на свободу, Мэлот!

- На какую свободу? – восклицает он. – Бедная малышка, ты и сейчас не в клетке.

- Мы увязли.

- В чем? В деньгах?

Он смеется, а я неожиданно хочу ударить его по лицу.

- Очнись, Дор! – говорит брат, схватив меня за плечи. Его лицо нависает надо мной.

- Ты делаешь мне больно.

- Ты сама делаешь себе больно. Твоя жизнь станет только хуже, если отец впустит на нашу территорию этих оборванцев. Бедняки не приносят с собой ничего, кроме жалости.

- Отстань.

- Проснись, выброси книги, открой глаза! Твои мечты – это болезнь. У тебя есть все, и потому ты специально страдаешь, чтобы хотя бы как-то развлечься.

- Ты совсем меня не знаешь.

- Страдалица, вечно ревущая в комнате! Мне ли тебя не знать? От твоего лицемерия уже тошно. Прекрати бороться за дикарей и подумай о себе.

- Обо мне и так все жутко пекутся, - прыскаю я, - куда уж еще и мне о себе думать.

- Какая ты стала смелая.

- Отпусти меня. Выпусти!

- Пока не успокоишься, я не отойду ни на шаг.

- Убери свои руки, Мэлот. – Я рвусь в сторону. – Ты меня слышишь?

- Нет.

- Убери, что непонятно?

- Кто-то идет, Дор, не ори.

- Ты всегда делаешь мне больно. Но почему? Что сделала? Что я такого сделала?

И тут Мэлот отталкивает меня. Угол стола, будто раскаленная сталь, впивается в мое лицо, и я ошарашенно замираю на коленях, распахнув глаза. Пальцы взмывают к щеке.

- Дор, - восклицает брат, подскочив ко мне. Он поднимает меня, но я отбрасываю его руки и сама медленно выпрямляюсь. Перед носом прыгают черные точки. Моргаю, потом моргаю еще раз. Меня покачивает, и я неуклюже ударяюсь спиной о стену.

- Что тут происходит?

Это голос отца. Он подходит к нам, я не могу шевельнуться. Мои глаза наполняются слезами, и я стискиваю зубы до такой степени, что сводит челюсть.

- Что с ней? – бросает папа.

- Ничего. Все в порядке.

- Отлично. Я буду ждать вас на ужине, есть разговор. И, Адора, - перевожу взгляд на отца, а вижу лишь смазанное, цветное пятно, - переоденься.

Это все, что он мне говорит, а затем я остаюсь в коридоре одна, часто и громко дыша от нестерпимой боли. И дело не в горящей щеке, не в разбитом уголке рта. Я никому здесь не нужна, я – пустота. Меня ненавидят. Но почему?

Я не помню, как срываюсь с места, как выбегаю из дома и несусь по улицам, качаясь от слабого ветра. Не помню, как падаю, разбив в кровь колени, и как вновь поднимаюсь. Я бегу туда, где мои мысли превращаются в легкий ветер и уносят переживания далеко за горизонт. Они сливаются с темной, синей гладью и, волнуясь, исчезают в Броукри, чего не скажешь о реальности, которая не испаряется, но верно ждет за спиной, раскрыв объятия.

Я прибегаю к пустынному утесу за главной площадью. Обычно здесь нет людей, и я могу побыть одна, рыдая или просто думая. Сегодня же меня встречает не только пустота, но и шум завывающего над рекой ветра. Небо темнеет, надвигается вечер, а я сажусь на край зелено-желтой травы и свешиваю вниз ноги, будто бы подо мной не обрыв, а мелкий спуск. Обхватываю руками колени.

Раньше мне казалось, что бессмысленно сопротивляться. Потом я переросла страх и, непроизвольно вытеснив из головы сомнения, начала бороться за права, за точку зрения. На сей раз, я вернулась к тому, с чего начинала. Может, больше не стоит бороться? Как бы долго я не пыталась давать отпор, у меня ничего не выходит, и дни, проводимые на утесе, только увеличиваются, заполняя уголки памяти тем, о чем наоборот хотелось бы забыть.

Наверно, так у всех людей. Белые дни. Черные дни. Правда, иногда плохое тянется так долго, что хочется сдаться. Чувствуешь себя разбитым, беззащитным и таким глупым, каким-то ненужным. Будто весь мир над тобой потешается! И ничего не выходит. Все из рук валится, привычное приобретает иные оттенки, знакомое становится чужим. И ужасно растерянный ты сталкиваешься с абсолютной уязвимостью, от которой трудно избавиться. Что в таких ситуациях делать? Ведь в эти моменты уже слабо верится в хороший конец, и даже самый заядлый оптимист, пусть становится не пессимистом, но реалистом, который видит не только свет в конце туннеля, но и поезд, несущийся навстречу.

Моя семья – сложная загадка. Деньги не всегда причина, по которой люди меняются и прекращают любить друг друга. Иногда богатство – спутник счастливой жизни, пусть я и с трудом в это верю. Однако правильно ли заявить, что каждая семья из Верхнего Эдема похожа на мою семью? Это звучит так же нелепо, как и высказывание, что человека судят по его окружению. Или, что главы государств – лицо народа. Везде есть исключения. Мне просто не повезло. А у такого невезения определенно есть причина. В конце концов, такая едкая ненависть не появляется из воздуха; не возникает перед носом по средствам тайных и скрытых намерений. Здесь есть конкретный факт, переломный момент, после которого в моей семье наступил ледниковый период. Но какой? Когда? А главное – почему?

Неожиданно я вспоминаю о том, что поисковые группы разыскивают Эриха. У меня перехватывает дыхание, а лицо вмиг вспыхивает от стыда и ужаса. О, как же я так? Как я могла забыть? Вдруг его поймали? Что с ним сделают?

Перед глазами появляется кривая ухмылка Эриха. Я вижу, как он приближается ко мне, слышу, как он пытается сделать мне комплимент. И новая порция страха причиняет мне такую боль, что я подрываюсь с места, будто ужаленная, затаив дыхание, замерев от ужаса. О, нет! Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке. Я должна была раньше о нем подумать, но я…, как я могла.

Несусь сквозь потемневшие переулки, сталкиваюсь с людьми, возникшими на улице и глядящими на меня во все глаза. Я прорываюсь сквозь них. Бегу, надеясь, что я помогу Эриху, в очередной раз спасу его. Осталось совсем немного. Еще чуть-чуть.

Вижу гигантский дом Марии, горящий в темноте яркими пятнами, сооруженными из гирлянд и фонарей, и несусь к нему, решительно работая руками. Все будет в порядке.

Стучусь. Колочу по двери и нервно топчусь на месте.

- Ну, давайте же, откройте. – Поправляю волосы. Смотрю вверх и обхватываю себя ладонями за талию, стараясь унять дрожь. – Эй? Кто-нибудь меня слышит?

Звучит глухой щелчок и на пороге оказывается пятнадцатилетний парнишка, сонный и потерянный. Наверно, я разбудила его, но мне все равно. Я уверенно прохожу вовнутрь.

- Мисс Адора! – кричит он, а я не останавливаюсь.

Бегу по лестнице все выше и выше. Хватаюсь пальцами за перила, переступаю через несколько ступеней, поскальзываюсь, но иду дальше, стиснув зубы. Я распахиваю дверь, набираю в грудь как можно больше воздуха и прирастаю к месту, увидев пугающую и глухую пустоту. На чердаке никого нет.

- Как же так? - срывается шепот с моих губ. Прохожу вперед, изучаю скомканные одеяла, книги, стоящие у стены, и застываю. Что происходит, неужели…

Слышу топот за своей спиной, но не оборачиваюсь. Испуганно припадаю спиной к стене и прикрываю пальцами рот. Нет, они не могли найти его. Нет.… Качаю головой.

- Мисс Адора, - наконец, парнишка оказывается рядом, - мисс, он ушел почти в то же время, что и вы, мисс. Я сам видел, мисс. Он взял еду и попросил меня молчать, мисс.

- Что? Он ушел?

- Да, мисс Адора. Он очень спешил. Сказал передать вам это, мисс.